1917, апр. Политический кризис, вызванный нотой Милюкова
В марте 1917 года к власти пришло Временное правительство. Всего через месяц под давлением народа часть его министров ушла в отставку.
Отношение Временного правительства к войне
Основным вопросом, стоявшим перед Временным правительством после свержения самодержавия, был вопрос войны и мира. Большинство рядовых граждан, а также Петросовет, выступали за прекращение военных действий, однако у правительства была своя точка зрения.
7 марта Временное правительство, дабы заручиться поддержкой союзников, издало воззвание к населению России. Новая власть заявляла, что своей первейшей задачей считает «доведение войны до победного конца». Мировые державы, убедившись в решимости новой российской власти проводить проантантовскую политику, выступили с признанием кабинета министра-председателя Львова.
27 марта Временное правительство после долгих прений с Петросоветом, которому фактически принадлежала власть в Петрограде, издало заявление о целях войны (опубликовано в «Известиях» 29 марта). В нем говорилось, что Россия готова исполнить «обязательства, принятых в отношении наших союзников». При этом в заявлении имелись фразы, позволяющие надеяться на скорое завершение войны («полный мир на основе самоопределения народов»).
В Исполкоме Петросовета настаивали на отправке данного заявления союзникам по Антанте. Милюков, возглавляющий министерство иностранных дел, возражал против этого. И тогда его политический оппонент Керенский пошел на хитрость. Он сообщил журналистам, что странам Антанты будет направлена нота с разъяснений «военной» позиции властей.
18 апреля Милюков, рассылая правительствам стран-союзниц заявление от 27 марта, приложил к нему сопроводительную ноту (в истории известна как «нота Милюкова»). В ней подчеркивалось, что Россия готова вести войну «до победного конца». Текст ноты, написанной Милюковым, был согласован всеми членами Временного правительства.
Демонстрации в Петрограде
20 апреля нота Милюкова была опубликована в газетах. Обращение к союзникам вызвало негодование среди населения, ждавшего скорого окончания войны. Рабочие, остановив работу, собрались на митинги, а солдаты начали разбирать в казармах оружие. Люди с лозунгами («Долой войну!», «Долой Милюкова!») двинулись в центр города.
Особо напряженная обстановка сложилась возле Мариинского дворца, в котором размещалось Временное правительство. Солдаты Финляндского полка, окружившие дворец, требовали немедленной отставки министра Милюкова. Позже к ним присоединились солдаты из других частей.
До вооруженного столкновения рабочих и власти так и не дошло. На площадь перед Мариинским дворцом прибыли депутат Скобелев и эсер Гоцу, а также главнокомандующий Петроградского гарнизона Корнилов. Им удалось уговорить митингующих солдат не предпринимать никаких решительных действий.
Накануне событий, 19 апреля, текст ноты Милюкова получил Исполком Петросовета. Данный документ был расценен как удар в спину, ведь социалисты выступали за справедливый мир. Однако члены Исполкома, опасаясь отставки правительства, не решились идти на открытый конфликт с правительством.
21-22 апреля по России прокатилась волна антиправительственных выступлений (в Петрограде, Москве, Твери и других городах). Советы призвали население воздержаться от забастовок. Благодаря их вмешательству порядок в городах был восстановлен.
Отставка Милюкова и Гучкова
Антивоенные демонстрации послужили началом апрельского общественно-политического кризиса 1917 года. 29 апреля неожиданно для Временного правительства ушел в отставку военный и морской министр Гучков. На следующий день он написал Львову письмо, в котором признавался в неготовности нести ответственность за судьбу России.
2 мая под давлением других министров правительство покинул Милюков. Отставки министра иностранных дел требовали также и Исполком, и рабочие.
Петроградский Совет и Временное правительство начали переговоры об образовании коалиционной власти. 5 мая был образован 1-й коалиционный кабинет, в который вошли 6 социалистов.
Источник
Апрельские тезисы нота милюкова
Во Временном правительстве, созданном в дни Февральской революции, с самого начала возникли два центра тяжести. Ими были министр иностранных дел Павел Милюков и министр юстиции Александр Керенский. Разница в политических взглядах Милюкова и Керенского усугублялась их личной неприязнью друг к другу.
В первые недели после Февральской революции популярность в народе стали набирать идеи так называемого революционного оборончества. «Оборонцы» не отказывались от продолжения войны, считая ее необходимой для защиты теперь уже революционной демократии, однако они также настаивали на «мире без аннексий и контрибуций», то есть отказе от ведения войны в захватнических целях всеми ее участниками. В составе Временного правительства проводником идей «революционного оборончества» был Александр Керенский, также являвшийся, напомним, товарищем (заместителем) председателя Исполкома Петросовета.
Павел Милюков, напротив, стоял на позициях верности Временного правительства заключенным при монархии союзническим договорам, в том числе тайным, по которым по окончании войны страны Антанты в случае их победы должны были получить территориальные и денежные компенсации от стран-агрессоров.
России в случае доведения войны до победного конца среди прочего полагался предмет ее многовековых вожделений — Константинополь и проливы Босфор и Дарданеллы. Левая пресса даже издевательски окрестила министра иностранных дел Милюковым-Дарданелльским, но он сам воспринимал это чуть ли не с гордостью. «Назойливость, с какой Милюков возвращался к одной и той же теме о Дарданеллах, озадачивала», — жаловался Александр Керенский.
В эти дни он совершил попытку «заступа» на дипломатическую «территорию» Милюкова. Во время поездки в Москву Керенский дал интервью местной прессе о целях русской внешней политики, представив их в рамках «революционного оборончества». В ответ Милюков опубликовал в кадетском органе — газете «Речь» — статью на ту же тему, в которой, естественно, отстаивал противоположные взгляды. Управляющий делами Временного правительства в те дни Владимир Дмитриевич Набоков вспоминал: «Ничего, конечно, нельзя себе представить более противоположного друг другу, чем эти два документа».
«Я живо помню, как он (Керенский. — Прим. ТАСС) принес с собой в заседание номер «Речи» и — до прихода Милюкова — по свойственной ему манере, неестественно похохатывая, стуча пальцами по газете, приговаривал: «Ну нет, этот номер не пройдет», — писал Набоков.
Вот как он описывает дальнейшие события: «Керенский в очень резкой форме доказывал Милюкову, что если при «царизме» у министра иностранных дел не могло и не должно было быть своей политики, а была политика императора, то и теперь у министра иностранных дел не может быть своей политики, а есть только политика Вр. Правительства. «Мы для Вас — Государь Император». Милюков на это отвечал приблизительно так: «Я и считал, и считаю, что та политика, которую я провожу, — она и есть политика Вр. Правительства. Если я ошибаюсь, пусть это мне будет прямо сказано. Я требую определенного ответа и в зависимости от этого ответа буду знать, что мне дальше делать». Здесь был прямой и решительный вызов, и на этот раз Керенский спасовал. Устами кн. Львова Вр. Правительство удостоверило, что Милюков ведет не свою самостоятельную политику, а ту, которая соответствует взгляду и планам Вр. Правительства».
В первых числах апреля по старому стилю противостояние Керенского и Милюкова вышло на новый уровень: два министра перестали скрывать взаимную неприязнь даже на публике и даже перед иностранными делегациями стран-союзников. В один из этих дней правительство принимало в Мариинском дворце делегации французских социалистов и английских лейбористов. Александр Керенский плохо владел иностранными языками, и его приветственную речь на французский синхронно переводил не кто иной, как Павел Милюков. Милюков переводил верно, но интонациями, взглядами и недоуменным вскидыванием бровей он изо всех сил давал понять, что абсолютно не согласен со сказанным.
Кстати, немалую роль в противостоянии Милюкова и Керенского сыграл еще один французский гость, прибывший в Петроград несколькими днями позже, — министр вооружений французского правительства социалист Альбер Тома. С первых дней своего присутствия в Петрограде Тома открыто поддерживал Керенского, в то время как посол Франции в России Жорж Морис Палеолог занял сторону Милюкова. Но Палеолог уже был на тот момент «сбитым летчиком»: незадолго до этого он намекнул своему правительству на возможность отставки, письмо с одобрением которой в Россию и привез Тома.
27 марта (9 апреля) Временное правительство приняло «Обращение к гражданам» о целях внешней политики. Вокруг этой декларации было сломано немало копий в контактной группе Временного правительства и Исполкома Петросовета, и в итоге это получился документ, не устраивавший в полной мере ни одну из сторон. Декларация не отражала взглядов «революционных оборонцев» (как-никак ее автором все-таки был Милюков), но членам Исполкома Петросовета в значительной степени удалось повлиять на ее тональность.
В Исполкоме настаивали на посылке текста декларации союзникам, против чего возражал Милюков. После непродолжительных дискуссий, не чувствуя поддержки со стороны других членов правительства, Милюков все-таки дал согласие на отправку документа, но продолжал тянуть время.
Тогда 13 (26) апреля Александр Керенский вновь пошел в наступление на дипломатические полномочия Павла Милюкова. Он дал в газеты сообщение о том, что Временное правительство готовит ноту союзным державам, в которой будут разъяснены его взгляды на продолжение войны.
Милюков был в гневе. Он опубликовал опровержение о подготовке ноты, но было уже поздно: в народе и в особенности в армии с нетерпением ждали выхода документа.
И Милюков написал ноту. По объему она была гораздо меньше декларации 27 марта, но именно этому документу было суждено вызвать первое кровопролитие на улицах Петрограда после окончания Февральской революции и завершить государственную карьеру своего автора.
Здесь необходимо отметить, что хотя под нотой и стояла подпись Милюкова, она не была документом, посланным от имени лично министра иностранных дел. Ее текст был согласован всеми членами Временного правительства, даже Керенским, хоть он позже и пытался отрицать это.
Нота была отправлена союзникам 18 апреля (1 мая).
В этот день в Петрограде впервые свободно и официально праздновали Первомай. Хотя в России, еще жившей на тот момент по старому стилю, на календаре было еще 18 апреля, было принято решение выйти на праздничные демонстрации в эту дату, чтобы не «отрываться» от трудящихся всего мира. Член Исполкома Петросовета Николай Суханов так вспоминал свою обзорную поездку по центру Петрограда в этот день: «Вообще весь город от мала до велика если был не на митингах, то был на улицах. Это был поистине светлый всенародный праздник. И вся блестящая его организация, вместе с невиданным его убранством столицы, меркла перед этим живым, одухотворенным, активным, осязаемым участием в Первом мая всех этих сотен тысяч людей. То же самое было везде, по всей России. Везде состоялись грандиозные торжества при огромных стечениях народа. То же было и на фронте».
Никто не подозревал, что в эти часы союзным державам был отправлен документ, из-за которого спустя два дня улицы Петрограда будут заполнены демонстрациями совсем иного рода.
Лишь на следующий день, 19 апреля (2 мая), текст отправленной союзникам ноты получили в Исполкоме Петросовета, то есть пути назад уже не было.
Член Исполкома Ираклий Церетели так вспоминал об этом моменте: «Я получил пакет в присутствии Чхеидзе, Скобелева, Дана и некоторых других членов Исполнительного комитета и прочитал вслух текст, который нас ошеломил своим содержанием».
Наиболее емко причину, по которой были ошеломлены члены Исполкома, описал один из них, Николай Суханов: «Новая нота не только не представляет собой «дальнейшего шага», но совершенно аннулирует все то, что до сих пор сделала революция для мира (курсив Н.Н. Суханова. — Прим. ТАСС). Нота уверяет союзников в том, что цели России в войне остаются прежними, какими были при царе, и что революция в них ничего не изменяет «.
На следующий день, 20 апреля (3 мая), нота была опубликована в печати. Однако, как писал Ираклий Церетели, еще накануне «слух о том, что Временное правительство по вопросу о целях войны вступило в конфликт с Исполнительным комитетом, быстро достиг рабочих кварталов и солдатских казарм». Таким образом, к моменту публикации ноты напряжение в городе уже было огромным, поэтому с самого утра в Петрограде начались массовые демонстрации.
Солдаты и рабочие с окраин двинулись в центр города с плакатами и лозунгами: «Долой Милюкова!», «Долой войну!», «Долой захватную политику!» и даже «Долой Временное правительство!». «Передовым отрядом» этих манифестаций был Финляндский полк, который подошел к резиденции правительства — Мариинскому дворцу — и «осадил» его. Солдаты не знали, что министров нет во дворце: в этот день заседание проходило на квартире болевшего военного министра Александра Гучкова. Как писал Николай Суханов в своих «Записках о революции», «солдаты проявляли большое возбуждение; по их словам, они шли с намерением арестовать Милюкова и все Временное правительство».
Многие участники и свидетели тех событий, оставившие о них воспоминания, — и со стороны Временного правительства, и со стороны Исполкома Петросовета, — поучаствовали в создании прочно укоренившегося мифа о том, что за выступлениями против Милюкова и Временного правительства стоял вернувшийся за две недели до этого в Россию Владимир Ленин. Именно так считали и участники манифестаций в поддержку Милюкова. В историографии, например, прочно закрепилось утверждение, что прапорщик Федор Линде, который взбунтовал Финляндский полк и привел его к Мариинскому дворцу, был большевиком. Однако, как писал Ираклий Церетели, один из немногих не уверовавших в «миф о Ленине», «на самом деле он (Линде. — Прим. ТАСС) был беспартийный идеалистически настроенный интеллигент». Более того, спустя четыре месяца Линде был убит на фронте «большевизированными» солдатами, которых он пытался сагитировать продолжать боевые действия.
Иными словами, представления о том, что Ленин был «кукловодом» событий тех дней — это полностью или почти полностью миф. Доказать это можно очень просто: большинство солдат на тот момент еще настолько не выносили Ленина за его пропаганду пораженчества («Вот такого бы за это на штыки поднять»), что очень немногие из них откликнулись бы на его призывы. Неприятие взглядов Ленина в солдатской среде было на тот момент еще столь велико, что, как писал Ираклий Церетели, 20 апреля (3 мая) «часть солдат присоединилась к контрманифестантам (то есть сторонникам Милюкова. — Прим. ТАСС) из правых обывателей, студентов и интеллигенции, выступавшим с плакатами «Долой Ленина!». Хотя, конечно, полностью отрицать роль большевиков в подстрекательстве к антиправительственным выступлениям 20–21 апреля (3–4 мая) тоже было бы неправильным.
Многие рабочие и солдаты вышли на улицы будучи убежденными, что они делают это по призыву Исполкома Петросовета. Это, однако, было вовсе не так. В Исполкоме прекрасно понимали, что сложившаяся ситуация может стать началом полноценной гражданской войны. И узнав о движущихся в центр города колоннах солдат и рабочих, представители Исполкома, в том числе его председатель Николай Чхеидзе, отправились им наперерез, чтобы лично успокоить манифестантов и призвать их разойтись.
С одной стороны, усилия членов Исполкома увенчались успехом: «осада» с Мариинского дворца была снята, участники демонстраций стали расходиться. Но напряжение было столь велико, что тут и там все равно возникали манифестации, пусть и меньшего масштаба. Важно понимать, что на улицах на тот момент находились уже не только противники Милюкова и Временного правительства, но и его сторонники, которые стали выходить на демонстрации практически одновременно с первыми. Как писал Николай Суханов, «огромное возбуждение было видно на всех перекрестках. Бурные митинги — за и против Милюкова — происходили в трамваях, где председателей не выбирали и говорили сразу по десять ораторов «.
Вечером того же дня в Мариинском дворце состоялось экстренное заседание контактной группы Временного правительства и Исполкома Петросовета. Николай Суханов так вспоминал об этом моменте: «Уже при первых шагах обнаружилось, что под видом «исторического заседания» в зале Государственного совета инсценирована нелепая и недостойная комедия. Министр-президент (князь Георгий Львов. — Прим. ТАСС) объявил, что господа министры в пределах своих ведомств изложат Исполнительному комитету «положение дел в государстве». Почему? Зачем? Какое отношение это имеет к непосредственной практической цели заседания — к вопросу о конфликте из-за ноты 18 апреля? Ну хорошо, пусть изложат Львов назвал имена Гучкова, Шингарева, Некрасова, Терещенки, но пропустил Милюкова. Это уже отзывалось прямой насмешкой «.
Во время заседания Милюков в какой-то момент вообще вышел из зала на балкон дворца, чтобы обратиться к толпе собравшихся под ним своих сторонников. Именно тогда он произнес свою знаменитую фразу: «Видя плакаты с надписями «Долой Милюкова!», я не боюсь за Милюкова — я боюсь за Россию».
К вечеру 20 апреля (3 мая) центр города действительно в значительной степени остался за сторонниками Милюкова, что могло создать ложное впечатление их победы. Но на рабочих окраинах продолжали царить противоположные настроения.
Члены Исполкома все-таки потребовали Милюкова к ответу, но он не мог сообщить им ничего нового и категорически отверг их призывы послать союзникам еще одну ноту, разъясняющую взгляды Временного правительства на войну теперь уже противоположным образом.
После отказа Милюкова министр путей сообщения Николай Некрасов, который был наиболее близким к Советам министром после Керенского, взял инициативу в свои руки и предложил Ираклию Церетели выработать текст совместного заявления, что и было сделано.
К пяти часам вечера на следующий день, 21 апреля (4 мая), Временное правительство представило текст документа на рассмотрение Исполкома, который единогласно принял его и поставил на голосование полного состава Петросовета резолюцию об окончании конфликта. Резолюция была принята, как писал Ираклий Церетели, большинством «двух тысяч голосов против тринадцати», и еще до голосования «все собрание поднялось с мест и устроило Исполнительному комитету восторженную овацию». Но, по воспоминаниям все того же Церетели, ровно «в момент голосования этой резолюции пришло известие о кровавом столкновении на Невском проспекте между двумя группами манифестантов».
Митинги сторонников и противников Временного правительства возобновились 21 апреля (4 мая) едва ли не с рассветом. Как писал Николай Суханов, «с утра 21 апреля улицы Петербурга имели тот же вид, что и накануне. Мало того: движение все разрасталось и уже было готово выйти из берегов. Если не гражданская война, то гражданское побоище как будто приближалось и становилось неизбежным. Атмосфера сгущалась, побоище надвигалось… И вот раздались первые выстрелы. Где-то около Невского выстрелами из манифестирующих толп несколько человек было убито и ранено…» Это было первое вооруженное столкновение в Петрограде с окончания Февральской революции.
Командующий Петроградским военным округом генерал Лавр Корнилов отдал приказ стянуть к Мариинскому дворцу несколько подконтрольных ему конных частей и артиллерию для защиты Временного правительства. Однако Исполком Петросовета обратился к Корнилову с призывом отозвать эти части, чтобы не накалять обстановку.
Исполком также выпустил воззвание, в котором среди прочего говорилось: «Без зова Исполнительного комитета в эти тревожные дни не выходите на улицу с оружием в руках; только Исполнительному комитету принадлежит право располагать вами «.
Лавр Корнилов подчинился предписанию Исполкома, но он был глубоко уязвлен этим вторжением в его полномочия и через считаные дни подал в отставку с поста командующего Петроградским военным округом.
Тогда же, как писал Николай Суханов, Исполком «решился на героическое средство»: «Он , во-первых, объявил «предателем и изменником революции каждого, кто будет звать в эти дни к вооруженным демонстрациям или производить выстрелы хотя бы в воздух»; а во-вторых, «для предотвращения смуты, грозящей делу революции», воспретил в течение двух дней всякие уличные митинги и манифестации (курсив Н.Н. Суханова. — Прим. ТАСС)».
Происходившие далее события отчасти напоминают чудо. Вот что писал о них Ираклий Церетели: «Постановления о ликвидации конфликта и о запрещении манифестаций с быстротой молнии распространились в столице, и внезапно, как по волшебному мановению, манифестации прекратились и воцарилось полное спокойствие». А вот что вспоминал Николай Суханов: «Призраки гражданской войны рассеялись быстрее дыма. Взбудораженный город в мгновение ока принял обычный вид. Наступило мгновенное успокоение и полный, безупречный порядок…»
Чудесное разрешение конфликта, однако, не снимало двух связанных между собой проблем. Первой из них была очевидная необходимость отставки Милюкова. Первый намек на нее прозвучал уже на упомянутом заседании контактной группы Временного правительства и Исполкома. Как вспоминал Николай Суханов, «Чернов (лидер эсеров Виктор Чернов. — Прим. ТАСС) страшно тонко и дипломатично сказал, что Милюков очень почтенный человек и отличный деятель и что он-де отменно будет популярен на посту министра народного просвещения и на разных других очень важных постах, но на посту министра иностранных дел Милюков никогда, вероятно, не будет популярен».
Вторая проблема была более масштабной. Все на том же заседании князь Георгий Львов заявил о готовности правительства подать в отставку в полном составе в случае отсутствия поддержки со стороны «революционной демократии». «Острое положение, создавшееся на почве ноты 18 апреля, есть только частный случай. За последнее время правительство взято под подозрение. Оно не только не находит в демократии поддержки, но встречает там попытки подрыва его авторитета. При таком положении правительство не считает себя вправе нести ответственность. Мы должны знать, годимся ли мы для нашего ответственного поста в данное время. Если нет, то мы для блага родины готовы сложить свои полномочия, уступив место другим», — передавал речь князя Павел Милюков.
Исполнительный комитет Петросовета вовсе не стремился к отставке правительства. Однако после описанных выше событий в народе окончательно сформировалась убежденность в неспособности существующего состава Кабинета министров изменить положение дел в стране в целом, а главное, решить самый насущный вопрос тех дней — вопрос окончания войны.
«Со всех концов страны и с фронта, от армейских организаций и от крестьянских Советов и комитетов стали стекаться в Исполнительный комитет телеграммы и письма, выражавшие пожелание об образовании коалиционного правительства. C другой стороны, такие же требования об образовании коалиционного правительства направлялись по адресу Временного правительства «, — писал Ираклий Церетели. «Особенно сильно давала себя знать эта тенденция в военных организациях», — указывал он.
Непосредственная инициатива к объединению исходила от Временного правительства, которому создание коалиции с Советами для укрепления собственного авторитета было гораздо нужнее, чем последним. 26 апреля (9 мая) было опубликовано «Обращение Временного правительства к стране», в котором среди прочего говорилось: «Правительство, со своей стороны, с особенной настойчивостью возобновит усилия, направленные к расширению его состава, путем привлечения к ответственной государственной работе представителей тех активных творческих сил страны, которые доселе не принимали прямого и непосредственного участия в управлении государством». На следующий день князь Георгий Львов прямо обратился к председателю Исполкома Петросовета Николаю Чхеидзе с просьбой поставить на обсуждение комитета вопрос об участии в правительстве.
Между тем в Исполкоме вовсе не стремились к вхождению в Кабинет министров. Ираклий Церетели спрашивал Георгия Львова: «Какая вам от того польза? Ведь мы из каждого спорного вопроса будем делать ультиматум и в случае вашей неуступчивости вынуждены будем с шумом выйти из министерства (слово «министерство» тогда часто употреблялось в значении «правительство». — Прим. ТАСС). Это гораздо хуже, чем вовсе в него не входить».
Основная причина нежелания входить в состав правительства формулировалась лидерами Исполкома почти одинаково. «Когда мы защищаем от нападок не наше, а буржуазное правительство, говоря, что ни одно правительство не способно мгновенно восстановить мир и осуществить коренные реформы, то массы слушают нас с доверием и делают вывод, что в этих условиях социалистам идти в правительство не следует. Но если мы войдем в правительство, мы пробудим в массах надежду на нечто существенно новое, чего на самом деле мы сделать не можем», — объяснял Николай Чхеидзе.
Кроме того, члены Исполкома прекрасно понимали, что в спину им дышат большевики. «Если вхождением в правительство мы пробудим в массах надежды, которые мы удовлетворить не сможем, это усилит левые, максималистские течения», — писал Ираклий Церетели.
С «противоположной» стороны ту же самую проблему сформулировал Павел Милюков: «Наиболее влиятельные руководители Совета вовсе не были склонны нести ответственность за пользование правительственной властью в такую ответственную и трудную минуту. Они совершенно правильно учли свои силы, понимали, что необходимый для них процесс организации в стране едва лишь начался, сознавали отлично, что в этом процессе гораздо выгоднее быть на стороне критикующих, чем критикуемых, отдавали себе отчет и в том, что уход наиболее влиятельных из них из Совета в правительство чрезвычайно ослабит их влияние в Совете и откроет путь к усилению влияния их противников слева — большевиков».
28 апреля (11 мая) Исполком Петросовета голосовал по вопросу о вхождении в состав правительства. 22 человека проголосовали «за», 24 — «против», еще 8 воздержались. В тот же день Ираклий Церетели сообщил Георгию Львову об отказе Исполкома от образования коалиции. В то же время Исполком предлагал Временному правительству «искать разрешение кризиса путем привлечения в правительство демократических элементов, не связанных прямо с Советами». Церетели даже назвал князю Львову имена конкретных кандидатов. Председателю правительства понравилась эта идея, и он готов был пойти по этому пути.
Однако, как писал Николай Суханов, «ни я, ни другие не сомневались, что, выгнав коалицию в дверь, придется впустить ее в окно».
И тут произошло такое событие, которое сейчас назвали бы «черным лебедем». 29 апреля (12 мая) неожиданно для всех подал в отставку военный и морской министр Александр Гучков.
«Сенсационна была, собственно, не самая отставка, а форма этой отставки: без предупреждения правительства, без предварительного обсуждения вопроса с товарищами по министерству военный министр в ходе войны покидал свой пост «, — писал Ираклий Церетели. Николай Суханов и вовсе называл отставку Гучкова «экстренным бегством с поста».
Лишь на следующий день Георгий Львов получил от Гучкова письмо, в котором тот так объяснял свой уход:
«Ввиду тех условий, в которые поставлена правительственная власть в стране, а в частности власть военного министра по отношению к армии и флоту, — условий, которые я не в силах изменить и которые грозят роковыми последствиями и обороне, и свободе, и самому бытию России, — я по совести не могу далее нести обязанности военного и морского министра и разделять ответственность за тот тяжкий грех, который творится в отношении родины «.
Считается, что последней каплей, вынудившей Гучкова подать в отставку, было требование опубликовать «Декларацию прав солдата», которая, как писал Павел Милюков, «по компетентному заявлению высшего командования, должна была нанести военной дисциплине последний и непоправимый удар». Спустя считаные дни после отставки Гучкова эту декларацию опубликовал его преемник на посту военного и морского министра Александр Керенский.
Между тем отставка Гучкова, возможно, была не столь сенсационной, как ее оценивали свидетели и участники тех событий. Гучков с первых дней был крайне пессимистично настроен относительно способности Временного правительства коренным образом изменить ситуацию в стране и особенно в армии и с большой неохотой принял пост министра. Это не значит, что он бездействовал на министерском посту, напротив, Гучков был деятельным и толковым министром, хотя и много болел в эти дни, из-за чего заседания Временного правительства неоднократно проходили у него на квартире, как это случилось в день, когда Финляндский полк «осадил» Мариинский дворец.
Теперь ситуация кардинальным образом изменилась. В правительстве фактически образовалось две бреши на ключевых постах: военный министр подал в отставку, а уход министра иностранных дел, авторитет которого был безнадежно подорван, также был фактически предрешен. Кроме того, после отставки Гучкова вхождения представителей Советов в Кабинет министров стали уже не просить, а требовать в армии. «Необходимо, чтобы правительство пользовалось авторитетом в армии, а в армии авторитет имеете только вы, руководители Совета. Спорьте меж собою, как хотите, пишите какие угодно программы, но входите в правительство, берите власть в свои руки и прежде всего берите в свои руки власть в армии. Если вы в правительство не войдете, то в ближайшее же время беспорядки в армии увеличатся, фронт развалится, и ответственность за это будет лежать на вас», — излагал Ираклий Церетели точку зрения делегации офицеров Петроградского штаба, явившихся в Исполком Петросовета 30 апреля (13 мая).
В изменившихся обстоятельствах 1 (14) мая Исполком вновь проголосовал по вопросу о вхождении в правительство, и на этот раз результаты были совершенно иными: 41 человек проголосовал «за», 18 — «против», 3 воздержались (по другим данным, 44 — «за», 19 — «против», воздержавшихся не было).
Чтобы запустить процесс формирования коалиционного правительства, оставалось устранить последнее формальное препятствие — Павла Милюкова, который был категорически против образования коалиционного кабинета, а также отказывался сменить министерство иностранных дел на министерство народного просвещения. Примечательно, кстати, что официальное предложение Милюкову об этом переходе было сделано не главой правительства Георгием Львовым, а Александром Керенским. Милюков, в свою очередь, предлагал отправить в отставку Керенского, который уже заявил, что покинет правительство в случае провала образования коалиции, и «быть готовым на активное противодействие захватам власти со стороны Совета». Впрочем, на тот момент сам Милюков, похоже, уже давно понимал неизбежность своей отставки. «В заседании 21 апреля (4 мая. — Прим. ТАСС) я узнал, что моя личная судьба уже окончательно решена», — писал он.
2 (15) мая Павел Милюков подал в отставку с поста министра иностранных дел и покинул Временное правительство.
Вот как он сам вспоминал об этом моменте: «Характерная сцена последовала, когда, выходя из самого заседания, я обошел стол, пожимая руки остающимся коллегам. Кн. Львов, когда я дошел до него, схватил мою руку и, удерживая ее в своей, как-то бессвязно лепетал: «Да как же, да что же? Нет, не уходите; да нет, вы к нам вернетесь». Я холодно бросил ему: «Вы были предупреждены» — и вышел из комнаты».
Переговоры о коалиции шли мучительно несколько дней. «Поистине, это была невеселая свадьба. Ощущение было такое, что коалиция гниет на корню…» — писал Николай Суханов. В какой-то момент члены Временного правительства даже вновь стали склоняться к коллективной отставке.
Однако к 5 (18) мая Исполкому Петросовета все-таки удалось преодолеть разногласия как внутренние, так и с Временным правительством, и был образован первый коалиционный кабинет. Наряду с «министрами-капиталистами» в него вошли шесть социалистов.
Пост главы правительства сохранил за собой князь Георгий Львов. На место Павла Милюкова переместился занимавший в первом правительстве пост министра финансов Михаил Терещенко. Военным и морским министром вместо Александра Гучкова стал Александр Керенский. Ранее он занимал пост министра юстиции, который теперь получил примыкавший к народным социалистам (энесам) адвокат Павел Переверзев. Ираклий Церетели, до последнего сопротивлявшийся своему включению в состав кабинета, в итоге стал министром почт и телеграфов. Другие видные члены Исполкома Петросовета — Матвей Скобелев и Виктор Чернов — были назначены министрами труда и земледелия соответственно. Важнейший в условиях войны пост министра продовольствия занял энес Алексей Пешехонов.
Идея коалиционного правительства, однако, была обречена с самого начала. Как писал член Исполкома Петросовета Абрам Гоц, «на нас идет напор с двух сторон. Слева большевики травят десять министров-капиталистов, требуя, чтобы мы от них «очистились», то есть остались без союзников и скатились им прямо в пасть. Справа — заговорщики, монархисты, мечтающие о военном диктаторе, о генерале на белом коне «.
Коалиционное Временное правительство в этом составе продержалось столько же, сколько и первое — два месяца. Оно пало после первой попытки большевиков захватить власть в июле. Мы расскажем об этом в следующих выпусках нашего спецпроекта.
Источник