Сонатина фа минор
«Моя готовность служить своим искусством бедному страждущему человечеству никогда, начиная с детских лет, не нуждалась ни в какой награде, кроме внутренней удовлетворенности» — это слова великого немецкого композитора Людвига ван Бетховена.
Уже в 7 лет он начал выступать как клавесинист. С 11-и лет — помощник органиста капеллы. В 1782 г. Было издано первое сочинение Бетховена — 9 вариаций для клавира. В 16 лет, в Вене, он играет свои импровизации Моцарту, находя поддержку своему таланту от великого мастера. Взяв на себя материальную заботу о семье, Бетховен служит в должности органиста капеллы и альтиста театрального оркестра. Сочиняя при этом музыку, он становится студентом философского факультета Боннского университета. В 1792 г. Бетховен обосновывается в Вене, где берёт уроки нотной классической музыки у Гайдна и др. Ширится его слава как пианиста — импровизатора (средства от одного из выступлений Бетховен передаёт вдове Моцарта). В это время он создал ранние фортепианные сонаты, среди которых — «Патетическая», как ее назвал сам автор, «Лунная», «С траурным маршем» (эти неавторские названия укрепились за сонатами позже), 3 фортепианных концерта, 2 симфоний, скрипичные и виолончельные сонаты, струнные квартеты, песни, оратория «Христос на Масленичной горе» и другие. Появившееся в 1797 г. признаки глухоты привели его к тяжелому душевному кризису. «Недоставало немногого, чтобы я покончил с собой. Только оно, искусство, оно меня удержало», — писал Бетховен. Музыка звучала в композиторе, он писал шедевры, будучи совершенно глухим, а для того, чтобы «попадать» в ритм, прислонялся лбом к инструменту.
Свет, побеждающая тьму, страдания, преодоленные этим великим и сильным духом человеком воплотились как победа над собой в опере «Фиделио» Пятой и Третьей («Героической») симфониях, в «Апассионате» (Сонате №23).
В Скрипичном концерте, в «Пасторальной» (Шестой) симфонии, фортепианной Сонате №21 («Авроре») воплощен полный динамичной гармонии взгляд на природу.
В «Русских» квартетах, Седьмой симфонии звучат мелодии, истоками которых являются народные мотивы. Мощным оптимизмом полны Четвёртая симфония, Пятый фортепианный концерт. Бетховен зачастую использует в своих произведениях форму фуги. Движение духа и мысли обретает музыкальное развития произведений последних лет. «Торжественная месса» и итоговая — Девятая — симфония с её финалом: «Обнимитесь, миллионы!» (на слова оды «К радости» Ф. Шиллера), оказали сильнейшее воздействие на симфонизм 19-ого и 20-ых веков.
Смотрите также ноты произведений композитора Людвиг ван Бетховен:
Источник
Скачать бесплатно ноты и партитуры по запросу:
бетховен соната 1 фа минор
Перевод: Соната фа минор , соч 2, № 1 . Людвиг ван Бетховен . Композиторы Людвига ван Бетховена . Продвинутый.
Перевод: Бетховен . Соната фа минор Op.2 No. 1 . Людвиг Ван Бетховен . Ноты. План.
Перевод: Соната фа минор , соч 2, № 1 . Людвиг ван Бетховен . Композиторы Людвига ван Бетховена . Один.
Перевод: Соната фа минор , соч 2, № 1 . Людвиг ван Бетховен . Соната . Piano Solo ноты. Продвинутый. 1770-1827.
Перевод: Бетховен . Соната № 1 фа минор , опус 2, № 1 . Людвиг ван Бетховен . Бетховен .
Перевод: Соната № 1 фа минор соч. 2 № 1 Лист Музыка Людвига ван Бетховена . Людвиг ван Бетховен .
Перевод: Людвиг Ван Бетховен . Соната для фортепиано фа минор Op.2 No. 1 . Людвиг Ван Бетховен . Ноты.
Перевод: Соната № 1 фа минор соч. 2 № 1 Лист Музыка Людвига ван Бетховена . Людвиг ван Бетховен . 19.
Перевод: Людвиг Ван Бетховен . Соната для фортепиано № 1 фа минор Op.2 No. 1 . Людвиг ван Бетховен .
Перевод: Соната для фортепиано № 1 фа минор , соч 2. Людвиг ван Бетховен . Клавесин: ноты. Piano Solo ноты. План.
Перевод: Соната н. 1 фа минор ор. Людвиг ван Бетховен . Соната н. 1 фа минор ор. 2 п.
Перевод: Соната для фортепиано нет. 1 фа минор . Людвиг ван Бетховен . Piano Solo ноты. 1770-1827. Для фортепиано.
Перевод: Бетховен Избранные сочинения для фортепиано. Людвиг ван Бетховен . Соната соль мажор, соч. 49 номер 2.
Перевод: Лунная соната — 1 . Adagio состенуто состоит Людвига Ван Бетховена . Лунная соната — 1 . Соната .
Перевод: E-Z Играть Сегодня. Бах, Бетховен . Бах, Бетховен . , И Людвиг ван Бетховен . Фуга соль минор .
Перевод: Основные фортепиано Альфреда курс Сольный концерт Книга, Книга 6. Также имеется первое движение Бетховена Moonlight Sonata .
Перевод: Весы и пьесы во всех тональностях, Книга 2. Весы и пьесы во всех тональностях Книга 1 . Шкала фа мажор. Шкала ля минор .
Источник
Бетховен соната номер 1 фа минор ноты
Как известно, три фортепианные сонаты ор. 2, изданные в 1796 году и посвященные Йозефу Гайдну, не были первым опытом Бетховена в области сонатной фортепианной музыки (до этого ряд сонат был сочинен композитором во время пребывания его в Бонне). Но именно сонатами op. 2 начинается тот период сонатного фортепианного творчества Бетховена, который завоевал широчайшую популярность.
Первая из сонат ор. 2 частично возникла в Бонне (следовательно, до 1792 года), две последующие, отличающиеся более блестящим пианистическим стилем,— уже в Вене. Посвящение сонат Гайдну, бывшему учителю Бетховена, надо думать, указывало на достаточно высокую оценку этих сонат самим автором. Задолго до своего опубликования, сонаты ор. 2 были известны в частных кругах Вены.
Рассматривая ранние произведения Бетховена, иногда говорят об их сравнительной несамостоятельности, о близости к традициям предшественников — и, прежде всего, к традициям Гайдна и Моцарта. Спору нет, черты такой близости налицо. Мы находим их и в целом и в частностях, и в использовании ряда привычных музыкальных идей, и в применении устоявшихся особенностей клавирной фактуры. Однако гораздо важнее и правильнее видеть даже в первых сонатах то глубоко оригинальное и самобытное, что позднее сложилось до конца в могучий творческий облик Бетховена.
Соната Op. 2, No. 1
Уже эта ранняя соната Бетховена высоко ценилась русскими музыкантами. Примечательна, в частности, характеристика ее, данная Антоном Рубинштейном.
«В Allegro,— говорил Рубинштейн,— ни один звук не походит на Гайдна и Моцарта; оно полно страсти и драматизма; у Бетховена нахмуренное лицо. Adagio написано в духе времени, но все же и оно менее слащаво. В третьей части вновь новое веяние, это драматический менуэт. То же и в последней части: в ней нет ни единого звука Гайдна и Моцарта. Первые сонаты Бетховена написаны в исходе XVIII столетия, но все они по своему духу принадлежат всецело XIX-му столетию».
Ромен Роллан очень верно почувствовал оригинальность и образное направление музыки Бетховена в этой сонате.
«С первых же шагов,— отмечает Ромен Роллан,— в сонате ор. 2 № 1, где он [Бетховен] еще пользуется слышанными выражениями и фразами, уже появляется грубая, резкая, отрывистая интонация, которая накладывает свою печать на заимствованные обороты речи. Героический склад мышления проявляется инстинктивно. Источник этого лежит не только в смелости темперамента, но и в ясности сознания, которое избирает, решает и рубит без соглашательства. Рисунок тяжел: в линии нет больше кошачьей гибкости, характерной для Моцарта и его подражателей; она пряма и проведена уверенной рукой; она представляет кратчайший и широко проложенный путь от одной мысли к другой,— большие дороги духа. Целый народ может по ним проходить; вскоре пройдут войска с тяжелыми обозами и с легкими конницами».
Действительно, несмотря на сравнительную скромность фактуры, героическая прямолинейность ясно дает себя знать в первой части сонаты (Allegro, f-moll) с ее неведомыми фортепианному творчеству Гайдна и Моцарта богатством и интенсивностью эмоций.
Не показательны ли уже интонации главной партии? Использование аккордовых тонов:
конечно, в духе традиций эпохи. Подобные гармонические ходы мелодии мы встречаем часто и у мангеймцев, и у Гайдна, и у Моцарта. Как известно, Гайдну они более присущи, чем Моцарту, извилистая, богатая гибкими орнаментами мелодика которого пользуется ходами по тонам аккордов менее охотно. Впрочем, в данном случае очевидна преемственная связь именно с Моцартом — с темой финала его соль-минорной симфонии.
Но тем важнее почувствовать новые образные тенденции Бетховена. Легко улавливается зависимость всякого рода аккордовых тем от естественного звукоряда медных духовых инструментов. Однако, если в середине XVIII века и раньше подобные ходы по тонам аккордов чаще всего связывались с охотничьей музыкой, то в революционную эпоху Бетховена они получили иной выразительный смысл — «воинственно-призывный». Особенно существенно расширение подобных образных интонаций на область всего волевого, решительного, мужественного.
Заимствуя рисунок темы из финала соль-минорной симфонии Моцарта, Бетховен совершенно переосмысляет музыку. У Моцарта — изящная игра, у Бетховена — волевая эмоция, фанфарность.
Но не только это достойно внимания. Примечательно эмоциональное богатство, внутренняя контрастность уже первых четырнадцати тактов, когда развитие фанфарных «стрел» переходит в каданс фортиссимо (т. 7), вдруг разрешающийся робким, тихим вздохом перед ферматой.
А дальше — фанфары в басу и выдержанные органные звучности тт. 11—14. Таким образом, еще эскизно, но уже достаточно отчетливо даны обычные эмоциональные контрасты бетховенских образов: волевой порыв, минутная робость, сосредоточенное раздумье. Мелодические, гармонические, ритмические, тембровые средства служат единой цели показа этих внутренних контрастов, отражающих сложность, противоречивость психического процесса.
Заметим попутно, что «оркестральность» мышления постоянно чувствуется в фортепианной фактуре Бетховена; тут не только общие традиции, но и самобытное, очень острое ощущение экспрессии тембров, которую Бетховену превосходно удается передавать контрастами, сопоставлениями и слияниями фортепианных регистров.
Дальнейший переход к побочной партии и сама она — свидетельство чрезвычайной целеустремленности мышления Бетховена. Вот нисходящие ходы и синкопы пятнадцатого и последующих тактов:
Откуда они? Это, как будто, развитие «вздоха» из т. 8 (перед ферматой). Но пассивной интонации вздоха Бетховен тут же противопоставляет динамизм синкопы. Начало побочной партии:
еще более уясняет замысел. Чеканные, восходящие, фанфарные фигуры главной партии теперь стали мягкими, нисходящими, певучими. Но, во-первых, именно это противопоставление роднит по принципу контраста побочную партию с главной. А во-вторых, Бетховен показательно избегает голой, механической антитезы, избегает смены движения покоем. Нет, движение и развитие продолжаются. Острота и напряженность сменились в мелодии гибкостью и уступчивостью. Но зато появился оживляющий ритмический фон восьмых, появились столь любимые Бетховеном вообще темпераментные акценты (т. 3 примера 3-го). А далее вступают новые интонации — как бы торопливых междометий:
Вслед за регистровым расширением стремительно развивается заключение экспозиции. Тут синкопы связующей партии (прим. 2) стали упрямо волевыми, фанфарными (тт. 33—39), а «междометия» (прим. 4) сменились утверждениями:
В конце экспозиции — эмоционально-динамичное столкновение тоники с доминантой (т. 47).
Быстро промелькнула экспозиция, а между тем, в ней многосторонне дан лаконичный портрет. Волевой порыв, робость и раздумье, нарастающая тревога и решительные, мужественные выводы — все это реалистически рисует образ героя совокупными средствами интонаций и музыкальной логики.
Разработка, начавшись главной партией, особенно широко использует материал побочной партии и синкопы, впервые появившиеся в связующей. Но из старых элементов возникают новые образные качества. Нисходящие фразы побочной партии (см. пример 3) теперь, благодаря упорным повторениям в правой и левой руках, получают характер тревожной, неотступной навязчивой идеи.
Беспокойство усиливается с момента вступления синкоп в басу и перекликающихся с ними восклицаний правой руки. Здесь перебивка ритмических акцентов настолько характерна и для позднейшего ритмического склада музыки Бетховена, часто полной неожиданных и резких контрастов, что мы приведем в виде образца небольшой отрывок:
Последующий период (с т. 81) — постепенное успокоение после бурного порыва, когда напряженность исчезла, но эмоция еще не улеглась. И с какой психологической тонкостью Бетховен вводит тут, по-новому, интонации вздоха из т. 8! Этот штрих подчеркивает возврат чего-то жалобного, слабого. Отголоски смятения чувствуются и в подходе к репризе — с его нисходящими одновременными секундами и терциями баса, с триольками шестнадцатых главной партии в правой руке.
Некоторые изменения репризы (по сравнению с экспозицией) очень характерны. Так, изложение главной партии ритмически укреплено частичным переносом аккордов баса от слабых времен на сильные. А в конце части с его секвенционно-модуляционным охватом си-бемоль-минора и ля-бемоль-мажора, с его чрезвычайно энергичным кадансом и синкопическими акцентами — особенно убедительно дан окончательный вывод: все испытания лишь укрепляют волю и решимость.
Итак, уже в первой части первой сонаты Бетховена мы видим огромное реалистическое умение композитора находить и выковывать интонации, способные четко характеризовать образ. Не менее глубока логика Бетховена. Ее неотъемлемые черты — показ противоречивости эмоций путем контрастного (иногда до противоположности) развития элементов, путем их слияний, разъединений, переходов, путем сосредоточения всех эмоциональных тенденций и оттенков вокруг единого образного и композиционного стержня.
Вторая часть сонаты (Adagio, F-dur), как известно, являлась первоначально частью юношеского квартета Бетховена, написанного в Бонне, в 1785 году. По замыслу композитора, «это была жалоба, и Вегелер, с его согласия, сделал из нее песню, напечатанную под заглавием «Жалоба» («Die Klage»)» .
Справедливы слова А. Рубинштейна (см. выше), отметившего в этом Adagio черты стиля того времени. До глубины более поздних адажио Бетховена еще далеко. Эмоция (в частности, «вздохи» ре-минорного фрагмента — с т. 17) еще сохраняет черты галантной сдержанности. Но шаг (и немалый!) к новому уже сделан, новое просвечивает сквозь старое.
«В adagio первой бетховенской сонаты (ор. 2 № 1),— пишет Ромен Роллан,— прелесть выражения отчасти заимствована, но чувствительность более проста, менее нарядна, ближе к природе. различные элементы противопоставляются четко, по контрастам, а не переходят один в другой постепенными изменениями красок; линия . проведена без ретуши и заботится не столько о том, чтобы понравиться, сколько о более точной передаче эмоции. А эмоция эта никогда не бывает игрой».
Показательна тут, в частности, роль орнамента. Ведь всякий орнамент представляет собой детализацию мелоса, но образная сущность этой детализации может быть различной. В искусстве галантного стиля орнаментальная детализация отражала изысканность, порой витиеватость придворной и салонной речи. Бетховен стал ломать подобные завитушки, он создал прямодушный мелос с крупными, обобщенными контурами, что полностью соответствовало широте, размаху и силе выражаемого этим мелосом комплекса идей и чувств. Нередко в мелосе Бетховена (например, в уже затронутых нами выше мелодиях с ходами по тонам аккордов) господствует и нечто очень суровое, спартанское. (Позднее возник новый тип романтического орнамента (проявившегося, как увидим, и в ряде поздних сонат Бетховена). В этом орнаменте крупные очертания сочетаются с мелкими штрихами, отражающими уже не галантную светскость, но гибкость, тонкость душевных переживаний.)
Адажио первой сонаты стоит в данном плане на перепутье. И, все же, бетховенское в нем, пожалуй, заметнее старого. Четкость очертаний, опорные узлы всегда столь чеканного у раннего и среднего Бетховена ритма уводят от изящно-текучей орнаментики Моцарта. По сравнению же с Гайдном бросается в глаза протяженность мелодического дыхания, тяготеющего к певучести, к насыщенности звука. Центр тяжести творчества Бетховена всегда лежал в области инструментальной музыки, и именно насыщение инструментализма певучестью, вокальностью явилось одной из крупнейших заслуг композитора. Это полностью дало себя знать и в его фортепианной музыке, а равно и в авторском исполнительском стиле, отмеченном господством legato. Современники характеризуют исполнение Бетховена, как пианиста, «словом legato, этим оно противополагалось игре Моцарта, тонкой, рубленой и острой, как игра всех пианистов того времени». По свидетельству К. Черни, «в игре Бетховена особенно удивительным было legato, причем он обращался с фортепиано, как с органом».
Третья часть сонаты (Menuetto, Allegretto, f-moll), по видимости, по типу не выходит из традиций живого, энергичного менуэта, созданного еще мангеймцами, Гайдном и Моцартом. Даже такая колоритная деталь, как пассаж параллельных кварт (в секстаккордах) из средней части трио менуэта имеет характерный прообраз в коде первой части клавирной сонаты Гайдна Es-dur (op. 66, соч. в 1789—90 годах), вообще, кстати сказать, богатой смелыми прозрениями в будущее.
Но, все-таки, и в этом менуэте (который Рубинштейн назвал драматическим) чувствуется бетховенская жилка, выражающаяся, хотя бы прямолинейностью и четкостью ритмических граней. Движение восьмых в трио несколько напоминает столь характерные фигуры из скерцо пятой симфонии; это один из ранних примеров бетховенской «поступательной» трехдольности. Нельзя не заметить и самого переосмысления жанра менуэта, который здесь движется в сторону скерцо более поздних сонат.
Финал первой сонаты (Prestissimo, f-moll) полон смелых порывов бетховенской мысли.
Недаром, В. Ленц сравнивал его с «потоком лавы» и охарактеризовал как пьесу столь вольную, столь драматичную, что в ее время не было ничего подобного для сравнения.
В финале немало волнующих предвестников истинно бетховенского динамизма. Примечателен, например, ритмический фон триолей восьмых, проведенный с большой последовательностью и крупными фазами через экспозицию, разработку и репризу. Этот бурлящий ритмический фон уже предвещает ритмику финалов «лунной» и «аппассионаты». Притом, данный фон, в силу постоянного тематического характера бетховенских фигураций, не раз становится из фона «передним планом» и обратно (см., например, тематическую активизацию фона в т. 22 и последующих).
Характерна ритмика вступительных тактов финала:
Перед нами типично бетховенское, крайне рельефное распределение пауз, ритмических и динамических акцентов. Найдены основы столь любимого впоследствии Бетховеном образа, когда интонации резкие и до предела решительные, подобные властным, отрывистым повелениям, чеканятся на звуковой основе тревожного гула. Стихия событий и воля человека — этот образ был естественно порожден всеми реальными импульсами той эпохи. Если он даже переносился в сферу личного сознания, то и там сохранял общественно этический смысл борьбы и подвига.
В побочной партии ритмические перебои триолей правой руки и дуолей левой создают впечатление ожидания. Дав в начале финала особую интенсивность ударных акцентов, Бетховен глубоко логично противопоставляет им особую напевность заключительной темы. В этой мелодии явственно чувствуются славянские интонации:
В самом этом факте, вообще говоря, нет ничего удивительного, поскольку славянский фольклор играл в музыкальном фонде венских интонаций серьезную роль — им пользовались Гайдн и Моцарт. Но особая напевность, «русское» прямодушие приведенной темы не могут не поражать.
Понятна оценка А. Рубинштейна, отметившего, что в финале данной сонаты «нельзя достаточно надивиться новизне и драматизму второй темы» (он имел в виду тему примера 8).
В конце экспозиции повторения начальных ударов и пауз (в до-миноре) как бы подчеркивают внутреннюю контрастность образа (порыв воли и глубина чувства), который вместе с тем монолитен бурным «вечным движением» триолей.
Средняя часть финала словно ищет спокойствия, безмятежности. Но найденный контраст с экспозицией, все же, несколько внешен, так как тема средней части не лишена пережитков галантного стиля. Лишь когда сквозь эту тему начинают прорастать элементы разработки, когда возвращается бег триолей, а заключительная ритмическая фигурка «галантной» темы преображается в фанфарный призыв:
впечатление механического контраста исчезает. Продолжительный органный пункт доминанты (ведь именно Бетховен придал органным пунктам необыкновенную монументальность и, вместе, напряженность) ведет к репризе.
Вновь буря, вновь борьба, вновь порывы воли и глубокого чувства, приводящие к торжеству темпераментного, обогащенного страстью волевого начала.
Первая фортепианная соната Бетховена — выдающийся документ становления его творческой личности. Отдельные черты неустойчивости, колебаний, даней прошлому только оттеняют стремительный напор новых идей и образов.
Это идеи и образы человека революционной эпохи, утверждающего свою передовую этику единства ума и сердца, стремящегося подчинить все силы души мужественным задачам, благородным целям.
Очевидно в первой сонате и зерно программности. Не просто чередование и сопоставление состояний, но развитие идеи и образа от начала к концу. Тенденции к такого рода программности, конечно, имелись уже у Гайдна и Моцарта. Но только Бетховен осознает всю их необходимость,— не говоря уже о совсем ином качестве и размахе самих бетховенских идей и образов.
Путь программного насыщения фортепианной музыки был чрезвычайно труден и сложен даже для такого гения, как Бетховен. В дальнейшем мы увидим различные повороты этого пути, отступления и наступления композитора.
Все нотные цитаты даны по изданию: Бетховен. Сонаты для фортепиано. М., Музгиз, 1946. (редакция Ф. Лямонда), в двух томах. Нумерация тактов дается также по этому изданию.
Запись в mp3:
Артур Шнабель
Записано 23/24.IV.1934
Источник