Братец яков спишь ли ты ноты

Апрель, 11, 2010

Братец Яков @ 12:25

Теперь, после поездки в Гёттинген, я знаю обучающую песенку про названия пальцев на руке на мотив «Братец Яков».

(Исходная позиция: руки за спиной)
Wo sind die Daumen? Wo sind die Daumen?
Hier bin ich! (показываем один большой палец)
Hier bin ich! (показываем другой большой палец)
Schönes guten Morgen! Schönes guten Morgen!
(тут большие пальцы братаются:)
Geh wieder weg! (прячем один из пальцев)
Geh wieder weg! (прячем другой).

И песенка повторяется с другими пальцами (Deuter, Mittelfinger, Ringfinger, kleine Finger), а потом про руки целиком (Hände).

Я спела Маше на этот же мотив песенку по-русски и по-французски:
Братец Яков, братец Яков, Спишь ли ты? Спишь ли ты? Слышишь звон на башне? Слышишь звон на башне?
Динь-дон-дон. Динь-дон-дон.
Frère Jacques, Frère Jacques, Dormez-vous? Dormez-vous? Sonnez les matines! Sonnez les matines! Ding, dang, dong. Ding, dang, dong. А по-немецки будет так, это мне Маша спела 🙂
Bruder Jakob, Bruder Jakob, schläfst du noch, schläfst du noch? Hörst du nicht die Glocken, hörst du nicht die Glocken? Ding ding dong, ding ding dong. До кучи — на английском из Википедии:
Are you sleeping, are you sleeping? Brother John, brother John. Morning bells are ringing, morning bells are ringing. Ding ding dong, ding ding dong. Там еще много всяких переводов на русский, но того, который знаю я, там почему-то нет.

Еще мне отчетливо припоминается песенка, которую почему-то очень любили школьники в Химере:
Артишоки, артишоки
И миндаль, и миндаль
Не растут на ж..е, не растут на ж..е,
Очень жаль. Очень жаль. Не могу удержаться, пусть здесь будут и ноты этой песенки (отсюда):

Источник

Юмор в музыке

Бывает ли музыка смешной? Могут ли слушатели в концертном зале вдруг громко и дружно расхохотаться? Странный вопрос. Сидят на сцене музыканты со своими инструментами и играют. Над чем же смеяться?
А в зале весело.
Музыка может быть забавной и даже смешной. Но что заставляет нас рассмеяться, когда мы слушаем музыку? Этот вопрос легче задать, чем ответить на него. Ведь каждый раз, когда вы объясняете, почему шутка смешна, она перестает быть смешной. Шутки не терпят объяснений…
Вот, например, старинная история. Слон насмехался над мышкой: «Ха, посмотри на себя, крошка… да ты меньше, чем ноготь на моей левой ноге!» А мышь обиженно отвечает: «Послушай, но я ведь так сильно болела, так исхудала!»
Когда люди слушают эту историю впервые, они всегда смеются. И можно объяснить почему: потому, что ответ мышки неожидан.
В каждой шутке скрыта какая-то неожиданность, сюрприз. Ну, вправду, кто мог ожидать от мышки, что она попытается оправдаться… болезнью?
Но как только мы объяснили это, вы больше не смеетесь. Шутка смешна, а объяснение шутки нисколько не смешно. Мы все знаем людей, которые сначала расскажут анекдот, а потом начинают объяснять, почему он смешной. Нет ничего хуже. Это просто убивает шутку.
Так что же, и не браться за объяснения? Нет, мы можем делать это без опаски, потому что у музыкального юмора есть одна прекрасная особенность. Обычную шутку второй раз слушать неинтересно, несмешно. А музыкальную шутку вы можете слушать как угодно часто, и каждый раз вам будет еще смешнее.
Есть много видов юмора: остроумие, сатира, пародия, карикатура, бурлеск, или просто клоунада. Все эти разные виды можно найти и в музыке. Но мы сразу должны понять самую важную вещь: музыка не может шутить ни над чем, кроме самой музыки. Композитор подсмеивается над своей музыкой или над музыкой другого композитора, но никогда не удастся ему передать в музыке шутку о слоне и мышке.
В распоряжении композитора тысячи способов сделать музыку смешной. Он может неожиданно усилить звук как раз тогда, когда вы ждете тихой музыки. Или внезапно остановиться посредине фразы. Или нарочно поставить неверную ноту, ноту, которой вы не ждете, неуместную в этом случае. Как видите, нам все (время приходится употреблять слова: «неожиданно», «неуместно», «внезапно». Это не случайно. У музыкальной шутки тот же секрет, что и у шутки обычной: в ней таится какой-то сюрприз, в ней есть какая-то несовместимость.
Самый простой способ насмешить слушателей – подражать животным или людям, передразнивать их. Музыка подражает звукам, которые мы все знаем, – жужжанию комара, или шуму поезда, или писку цыплят, или даже чиханию. Например, в сюите венгерского композитора Золтана Кодаи, которая называется «Хари Янош», можно услышать такое громкое-прегромкое чихание. Там человек медленно, захлебываясь, набирает воздух – «а-а-ап», потом взрывается – «ап-чхи!» – во все стороны.
Старый французский композитор Рамо подражал в музыке и кукушке и петуху – и кого только он не передразнивал!

«Курица» Жана-Филиппа Рамо

Настоящим мастером смешного в музыке был австрийский композитор Гайдн. В его музыке не простое подражание – она остроумна. Гайдн все время веселит слушателя внезапными паузами, его музыка неожиданно становится то громкой, то тихой; его быстрые, пробегающие мелодии напоминают шалости маленькой таксы, разыгравшейся в комнате. Шутки Гайдна очень коротки. Вы едва успеваете заметить их. Коротко и смешно – вот правила остроумия, и Гайдн хорошо знает их, эти правила. Финал его Сто второй симфонии вроде волшебного сундучка: трюки следуют один за другим, один за другим.

Отрывок из «Сто второй» симфонии Гайдна

Теперь поговорим о другом виде юмора, о сатире. Сатира – это и пародия, и карикатура, и бурлеск. Все эти слова, грубо говоря, означают одно и то же: насмешку над чем-нибудь с помощью преувеличения.
Лучшая из всех музыкальных сатир, которые когда-либо были написаны, принадлежит композитору Сергею Прокофьеву. Это его «Классическая симфония» – настоящая драгоценность, выдающаяся имитация симфоний Гайдна. По форме это настоящий Гайдн. Только у Прокофьева сюрпризы, неожиданные усиления звука, паузы, элегантные мелодии – все преувеличено. И очень часто вкрадывается в музыку что-то очень тонкое – маленькая неверная нотка или одно слишком сильное или неожиданно слабое ударение, а затем все идет правильно, словно ничего не случилось.
Тут намек, легкий привкус очень современной музыки, который кажется несовместимым с музыкой XVIII столетия, которой подражает Прокофьев. Вот эта комбинация преувеличений и несовместимого и делает музыку Прокофьева такой смешной.

Отрывок из «Классической симфонии» Прокофьева

Мне кажется, это – единственное музыкальное произведение, над которым я хохотал во все горло. Я услышал симфонию Прокофьева по радио, когда мне было пятнадцать лет. Хорошо помню, что я буквально катался по полу от смеха до тех пор, пока у меня слезы не потекли. Я не знал, что это за музыка. Я никогда не слышал имени Прокофьева. Я только понимал, что это что-то очень тонкое, смешное и прекрасное. Вот что отличает истинную сатиру от простой пародии: она прекрасна. Ну вот как великая сатира в литературе – «Путешествия Гулливера». Это ведь тоже прекрасная книга, не правда ли? Пародия шутит ради того, чтобы шутить, а сатира, насмешничая, создает новое, быть может, более прекрасное, чем то, что сама высмеивает.
Мы уже говорили, что в остроумной музыке всегда есть несовместимое. Лучше всего это видно в Первой симфонии композитора Густава Малера. Вот что он сделал. Все знают старую песенку: «Братец Яков, братец Яков, спишь ли ты, спишь ли ты?»

Малер переделал эту коротенькую веселую мелодию так, что внезапно она стала звучать мрачно и печально. Потом он сделал ее еще более мрачной и печальной, он написал ее в темпе похоронного марша! И вдобавок этот марш исполняет контрабас соло (контрабас – очень угрюмый инструмент), а затем все самые мрачные инструменты оркестра.
Конечно, это может показаться странным: забавный. похоронный марш. Но он и вправду смешной, потому что мы знаем: на самом деле это наш старый друг, веселый «Братец Яков», это он скрывается под мрачной маской.
Что может быть более несовместимо, чем веселая песенка и похоронный марш? Но эта несовместимость и делает музыку смешной.

. Мы начали разговор о юморе в музыке с очень высоких образцов сатиры – с Гайдна, Прокофьева, Малера. Теперь давайте погрузимся в более низкие формы музыкального юмора, поговорим о пародии, карикатуре и даже о бурлеске. Бурлеск — это простая клоунада. Этот вид юмора многие из вас любят, наверно, больше всего. Он доступен каждому.
Представьте себе: идет по улице важный человек, идет с достоинством, и вдруг он поскользнулся на апельсиновой корке и – бац! – растянулся. Все, кто видит его, смеются. Почти никто не может удержаться от смеха. Почему так? Почему нам смешно, когда кто-нибудь падает?
Вот тут мы подобрались к самому главному в юморе: все шутки что-то высмеивают. Чтобы мы рассмеялись, что-то должно быть разрушено, опрокинуто – человеческое достоинство, или какая-то идея, или целый мир, или даже логика. Что-то внезапно исчезает, и обычно прежде всего исчезает смысл. Получается бессмысленность. Мы идем в цирк и видим клоуна, который сунул руку в огонь и заливает ее водой, как на пожаре. Это смешно. Мы смеемся над клоуном, потому что знаем: это только трюк, клоун вне опасности. Или мы видим маленький автомобиль, а из него один за другим выходят клоуны, еще и еще, без конца. Как они все помещались в такой маленькой машине? Это невозможно! И мы смеемся громче и громче с появлением каждого нового клоуна! Это ужасно смешно. Но над чем мы смеемся? Над логикой, над здравым смыслом: на наших глазах происходит то, чего не может быть.
Вот так и в музыке можно разрушать, опрокидывать здравый смысл, как на цирковой арене. Много лет назад это сделал Моцарт в его известной «Музыкальной шутке»: в конце ее все инструменты берут пронзительно-фальшивые ноты.
Многие композиторы прибегали к этому приему. Неверные ноты всегда вызывают смех; но они должны быть поставлены рядышком с верными, чтобы прозвучать, как неправильные. Советский композитор Дмитрий Шостакович – великий мастер на такие шутки с неверными нотами. В его знаменитой польке из балета «Золотой век» много совершенно абсурдных нот; он делает их еще смешнее тем, что в оркестре играет или труба – у нее очень низкий звук, или флейта-пикколо, или ксилофон, – у них звук очень высокий. Все получается преувеличенным.
Однако неправильно думать, что юмор в симфонической музыке обязательно должен вызывать смех. Он может быть просто веселым, игривым, озорным. Обычно такой юмор мы встречаем в особой части симфонии, которая называется «скерцо». Это итальянское слово означает «шутка». Но в музыке слово «скерцо» приобрело другое значение: «игриво», «простосердечно», «с юмором». Почти в каждой симфонии есть «скерцо», обычно это третья часть симфонии. Во времена Моцарта и Гайдна (то есть в XVIII веке) третья часть была, как правило, «менуэт» – грациозный, элегантный танец. Но потом пришел Бетховен и превратил менуэт в скерцо – в веселую музыку, полную движения и энергии, полную – как и положено шутке – доброго юмора. И хотя у большинства композиторов скерцо вовсе не вызывает смеха. Эта веселая часть имеет отношение к юмору, потому что, слушая ее, вы приходите в доброе расположение духа.
А музыка для того и существует, чтобы люди были добрее.

Источник