Peppino Gagliardi — Сhe voule questa musica stasera
Ноты песни: Сhe voule questa musica stasera
Исполнитель: Peppino Gagliardi
Переложение: для фортепиано
Формат: pdf
Страниц: 4
Слова: партитура не содержит
Инфо: Пеппино Гальярди (род. 25 мая 1940 года) — итальянский певец и автор песен. В 1968 году Пеппино Гальярди записывает песню «Che vuole questa musica stasera», которая вошла в известный фильм Дино Ризи «Запах женщины». Эта песня до сих пор очень популярна не только в Италии, но и за рубежом. В 2004 году она заняла второе место в списке лучших песен мира по опросу радиослушателей Японии. Два раза занимал вторые места на Фестивале в Сан-Ремо: в 1972 году с песней «Come le viole» и в 1972 с песней «Come un ragazzino».
1. Справа от изображения нот нажмите кнопку «Оплатить».
2. По умолчанию предлагается оплатить банковской картой Для оплаты товара с помощью банковской карты Вам необходимо ввести данные Вашей карты: номер карты, срок действия, трёхзначный цифровой код CVV2/ CVC2 с обратной стороны карты. Также введите внимательно свой e-mail (на него придут ноты)
3. Прокрутив страницу ниже, Вы можете выбрать другие способы оплаты
4. Оплатите, следуя инструкции.
5. После оплаты ноты придут на ваш E-mail в течение суток после поступления оплаты.
При проблемах оплаты:
Если вы оплатили, но не получили ноты в течение суток, это не повод для паники. Возможно, Вами могла быть допущена ошибка-опечатка в эл.адресе или возник техн.сбой. Пожалуйста, сообщите нам об этом (Контакты) и мы вышлем ноты вам на e-mail
Случаи отказа в совершении платежа банковской картой:
—банковская карта не предназначена для совершения платежей через интернет, о чем можно узнать, обратившись в Ваш Банк;
—недостаточно средств для оплаты на банковской карте. Подробнее о наличии средств на банковской карте Вы можете узнать, обратившись в банк, выпустивший банковскую карту;
—данные банковской карты введены неверно;
—истек срок действия банковской карты. Срок действия карты, как правило, указан на лицевой стороне карты (это месяц и год, до которого действительна карта). Подробнее о сроке действия карты Вы можете узнать, обратившись в банк, выпустивший банковскую карту;
Предоставляемая вами персональная информация (имя, адрес, телефон, e-mail, номер банковской карты) является конфиденциальной и не подлежит разглашению. Данные вашей кредитной карты передаются только в зашифрованном виде и не сохраняются на нашем Web-сервере
Источник
Перевод песни Che vuole questa musica stasera (Peppino Gagliardi)
Che vuole questa musica stasera
Чего хочет эта музыка сегодня вечером?
Сhe vuole questa musica stasera,
che mi riporta un poco del passato,
la luna ci teneva compagnia,
io ti sentivo mia, soltanto mia,
soltanto mia.
Vorrei tenerti qui vicino a me,
adesso che fra noi non c’è più nulla,
vorrei sentire ancor le tue parole,
quelle parole che non sento più.
Il mondo intorno a noi non esisteva,
per la felicità che tu mi davi,
che me ne faccio ormai di tutti i giorni miei
se nei miei giorni non ci sei più tu.
Che vuole questa musica stasera,
che mi riporta un poco del passato,
che mi riporta un poco del tuo amore,
che mi riporta un poco di te.
Che me ne faccio ormai di tutti i giorni miei
se nei miei giorni non ci sei più tu.
Che vuole questa musica stasera,
che mi riporta un poco del passato,
che mi riporta un poco del tuo amore,
che mi riporta un poco di te, un poco di te.
Чего хочет эта музыка сегодня вечером,
Та, что вновь навевает мысли о прошлом?
Луна составляла нам компанию,
Я чувствовал, что ты моя, только моя,
Исключительно моя.
Я бы хотел прижать тебя крепче,
Теперь, когда между нами нет больше ничего.
Я вновь бы хотел услышать твои слова,
Те слова, что я больше не слышу.
Мир вокруг нас не существовал
Из-за счастья, что ты мне дарила.
Что мне теперь делать со всей своей жизнью,
Если тебя в ней больше нет?
Чего хочет эта музыка сегодня вечером,
Та, что вновь навевает прошлое,
Та, что снова приносит мне частичку твоей любви,
Та, что снова несет мне частичку тебя?
Что мне теперь делать со всей своей жизнью,
Если тебя в ней больше нет?
Чего хочет эта музыка сегодня вечером,
Та, что вновь навевает прошлое,
Та, что снова приносит мне частичку твоей любви,
Та, что снова несет мне частичку тебя?
Источник
che vuole questa musica stasera
Она выскользнула в переулок через дверь черного хода и, не думая, бросилась в сторону освещенной улицы. На той стороне можно было спрятаться в хитросплетениях городских лабиринтов. На той стороне маячил шанс оторваться от погони. К ночи погода испортилась, мелкий дождик лениво стучал по крышкам мусорных баков, и мокрый асфальт обжигал холодом босые ступни – одной туфлей пришлось пожертвовать, чтобы выиграть время, вторую Кики продолжала крепко держать в руке. Ей некогда было обращать внимание ни на дождь, ни на холод майской ночи, ни на панику, волной подкатывающую к горлу. Прочь. Прочь от этого чертового места, от этих чертовых людей и их чертовых разборок. Но стоило ей только свернуть за угол, как осознание собственной ошибки пронзило ее, заставило одернуться и прижаться к стене, как будто старые кирпичи могли ее защитить. Двое мужчин в черных фетровых шляпах как раз спускались по ступенькам к своим ягуарам, припаркованным у входа в галерею, и еще двое курили, прислонившись к капоту одной из машин. Что если они ее заметили?
Глупая, глупая, глупая. Нужно было в другую сторону.
Кики развернулась, но не успела снова перейти на бег, как дверь черного хода с грохотом распахнулась и еще одна шляпа вылетела на свет. Сердце сорвалось и ушло в онемевшие пятки. Из виска у бандита сочилась кровь: уворачиваясь от ее летящего каблука, он не заметил один из старых экспонатов, оставленных в коридоре. Его самодовольной, острой, как бритва, улыбкой можно было вспарывать грудные клетки, жаль, он предпочитал пистолет.
– Хочешь посвятить в ваши дела всю улицу?
Это был ее собственный голос. Тихий, далекий и все же достаточно уверенный, чтобы жилы на шее бандита напряглись от злости. Дряная девчонка обманула его, ранила, сбежала, а теперь указывает, как правильно делать его работу – слишком много за вечер для одного раздутого эго. Интересно, он специально задержался и подобрал каблук, чтобы теперь дразнить ее символом ее отчаяния? Больше Кики не могла ничего сделать. Адреналин, который помог ей проделать путь от места преступления до переулка, испарился, оставляя конденсат досадных слез в уголках ее глаз. А может быть, это просто дождь.
– Scusami, carina. Обычно в таких случаях говорят «ничего личного», но этот – не твой.
Выстрела не последовало. Когда она уже смирилась с неизбежным, он неожиданно перевел взгляд за ее спину и немного расслабил руку. Край чьей-то тени коснулся ее лодыжки, и едва уловимая теплая дрожь пробежала по позвоночнику. Знакомое чувство.
Кики заставила себя обернуться.
Людской океан бурлил, смеялся, звенел бокалами, обрызгивал комплиментами художника и его новую выставку, накатывал с поздравлениями на Умберто Марино, сумевшего заманить именитого творца в свою галерею, а в глазах этого человека царил полный штиль. Какие тайны скрывались под необъятной серой гладью? Острые рифы, обратные течения, стайки акул, кружившие вокруг затонувших пиратских кораблей, чьи трюмы ломились от золота, а черепа на вылинявших флагах смеялись заговорщицким потусторонним смехом? Какую власть нужно держать в руках, чтобы утаивать своих демонов за таким невозмутимым спокойствием? Кики слегка повела плечами, сбрасывая с себя едва уловимую теплую дрожь, и вежливо улыбнулась.
– Мне сказали, у тебя есть итальянский репертуар.
Голос мягкий, уверенный и такой же глубокий, как и его глаза.
– Интересует что-то конкретное?
Упомянутое название было ей знакомо. Она повернулась к пианисту, потягивающему воду из своего бокала чуть поодаль, и тот утвердительно кивнул.
– Да, я могу ее исполнить, но это довольно грустная песня. Она разбивает сердца.
– У меня нет сердца.
Что-то ей подсказывало, что это наглая ложь.
Когда отзвучала последняя нота, Кики заметила, что у их помоста собралось даже больше людей, которые предпочли внимать живой музыке, а не новым сплетням из мира искусства, чем в начале вечера, но загадочный человек уже ушел. Он растворился в воздухе, словно его никогда здесь и не было.
Он держал руки в карманах, откинув полы пиджака и чуть склонив голову набок, расслабленно, как будто не сцена потенциального убийства его заинтересовала, а афиша нового фильма. Край черной фетровой шляпы, такой же, как у остальных, бросал тень на его лицо, поэтому нельзя было с уверенностью сказать, что оно выражало. Но он изучал ее, она это чувствовала.
– Нико, отдай Золушке ее туфлю.
Если прислушаться, можно было бы услышать, как скрежещут зубы бандита. Он не привык, чтобы в его планы вмешивались, даже если этот кто-то – его босс. Сомнений в том, кто именно здесь главный, не возникало.
– Она видела, что мы сделали с Марино, Ди, я.
– Я знаю правила, и мне плевать. Отдай Золушке ее туфлю.
Человек не повышал тона, но было очевидно, что в третий раз он просить не станет. В конце концов, Нико швырнул злополучный каблук ей под ноги и молча убрал пистолет. Кики с трудом осознавала происходящее, тело как будто выпотрошили и набили ватой, вместо мыслей – белый шум, и даже пальцы, обувающие закоченевшие ступни, подчинялись не ей, а кому-то управляющему ими с дистанционного пульта. Конечно, ей не помешали бы горячая ванна и огонь камина, но прямо сейчас и родные лодочки были хорошей альтернативой сырому асфальту. Человек предусмотрительно набросил на нее свой пиджак, укрывая обнаженные плечи от талого льда, накрапывающего с неба, и ее мгновенно окутало теплом с ароматом мужского парфюма. Когда она обернулась, он, спрятав руки обратно в карманы, уже шагал прочь.
– Идем за мной, piccola. Попытаешься убежать, Нико тебя пристрелит.
В отличие от Нико, ей не нужно было повторять дважды.
Настоящая темница. Окна завешаны массивными шторами, которые старой горничной по имени Люса можно было раздвигать только тогда, когда хозяина не было дома. Его почти никогда не было дома, но она все равно возвращала их на место, как только заканчивала уборку, чтобы не нарушать святость царившей здесь полутьмы. Люстры не включались и висели под потолками исключительно для красоты, единственными источниками света служили торшеры и ночники, развешанные на стенах в коридорах. Даже сейчас в кабинете горела только настольная лампа. Дино осторожно опустил рядом с ней свою шляпу и прислонился спиной к столу, упираясь ладонями в дубовую поверхность.
Стоя перед ним в его личном храме, тет-а-тет, потому что вышибала, который ее сюда притащил, был едва заметным кивком головы выставлен вон, она чувствовала себя совершенно голой. Запястья, скованные кабельной стяжкой, нещадно ныли – Нико лично постарался, чтобы ей было максимально некомфортно. Хозяин дома выглядел изрядно уставшим, как будто его голова не касалась подушки с вечера их встречи. До сих пор никто не проронил ни слова. О чем он думал, изучая ее напряженный силуэт? О чем она думала, решаясь на побег?
Дино набрал в легкие воздуха, как будто собирался что-то сказать, но в последний момент осекся, и тихий, почти беззвучный смешок, полный изумления и еще немного – иронии, сорвался с его губ. После всего, что она видела и слышала, всего, что рисовало ее воображение, всех беспокойных часов, проведенных привязанной к ножке кровати в ожидании его возвращения… над ней просто смеются? Что она упустила?
– О, женщины, вам имя – вероломство…
Он подорвался с места, переходя на уверенный шаг, заставляя ее дернуться от неожиданности и на заплетающихся ногах пятиться назад, пока лопатки не ударились о стену рядом с дверью. Вновь его серые глаза блеснули золотом затонувших кораблей, саблями мертвых пиратов и хищным акульим оскалом. Хотелось зажмуриться и приготовиться к худшему, но гипнотическая сила этого блеска взяла ее под свой контроль, не давая спрятаться. Он был смертоносным коршуном, она – беззащитной канарейкой. Он мог вонзить когти в ее хрупкую шейку и бросить на корм собакам, сначала хорошенько использовать ее тело, а затем бросить на корм собакам, посадить в клетку и заставить петь и плясать перед другими моральными уродами, как цирковую мартышку, а когда выдохнется – бросить на корм собакам. Он был волен сделать что угодно, как угодно и когда угодно, даже щелкнуть швейцарским ножом и срезать стяжку на ее руках…
Терновые прутья, сдавливающие в маленький нервозный комок ее внутренние органы, вдруг опали, и Кики вдохнула так глубоко и жадно, словно только что вынырнула со дна глубокого бассейна. Он никогда не собирался делать с ней ничего подобного. Шестое чувство знало и пыталось до нее докричаться, но она не слышала, отдавшись страхам и предрассудкам.
– Что во фразе «чувствуй себя, как дома» навело тебя на мысль, что надо при первой же возможности пытаться сбежать, да еще и так неосторожно? От такой хорошей девочки я ждал большего уважения к чужому гостеприимству. А от внучки Франсуа Клэрмонта – большей изворотливости. Скажи, к чему такие сложности, когда можно было просто попросить вызвать такси?
Дино стоял так близко, что его дыхание слегка задевало ее щеку, покрывая кожу ласковым инеем. Кики не знала, что сильнее сбивало ее с толку: эта неожиданная, до абсурда нелогичная и парадоксально приятная интимность или то, что он смог догадаться о ее родственных связях с некогда успешным мошенником. Не то чтобы это имело значение. Дедушка забросил свое ремесло, когда ее мать появилась на свет, и до самой кончины к нему не возвращался. Семью он любил больше, чем оставлять в дураках богатых снобов и прибегающих на их плач служителей порядка.
– Теперь можно вызвать такси?
– Нет, piccola. Ты все еще нежеланная свидетельница, и я не отпущу тебя, пока не удостоверюсь, что тебе можно доверять. Первый тест ты с треском провалила. Возвращайся в комнату, и больше никаких сюрпризов.
Он отступил и открыл дверь, давая понять, что их разговор на сегодня окончен. Нерешительно, словно боясь, что шестое чувство ее подвело, а Дино в любой момент передумает и все-таки захлопнет капкан, канарейка выпорхнула в коридор.
Как будто ему доставляло удовольствие играть на ее оголенных нервах.
– Послезавтра праздник у одного уважаемого человека. Я бы хотел взять тебя с собой, если ты не против. Отработаешь часть ущерба.
– Разве у меня есть выбор?
– Выбор есть всегда.
Его лукавая полуулыбка не предвещала ничего хорошего.
– Откуда ты знаешь столько неаполитанских баллад?
Она только пожала плечами. Дино не обратил на это внимания, так как был сосредоточен на дороге, по которой вел ягуар.
– Бабушка коллекционировала пластинки. Я не понимала языка, но прониклась мелодиями, влюбилась и как-то незаметно для себя начала разучивать.
– Твоя бабушка знала итальянский?
– Нет, насколько я помню. Она была украинской ведьмой.
Дино удивленно вскинул бровь и бросил мимолетный взгляд в ее сторону, но она продолжала бездумно смотреть в окно, отвернувшись от него и подперев рукой подбородок. Здесь не было фонарей, освещающих пустынные улицы, не было ярких вывесок магазинов и кафе, плакатов, граффити – ничего, за что можно было зацепить взгляд. Только непроглядная пустота, укрывавшая поля по обе стороны проселочной дороги. Старик, которого они все ласково звали padre, всегда предпочитал безлюдные окраины суматохе города.
В повисшей тишине не было неловкости, ведь он был привычно спокоен, а она – на редкость безучастна, словно они были всего лишь вынужденными попутчиками в вагоне метро и через несколько станций разминутся, навсегда забыв лица друг друга. Не было и натянутости в случайных разговорах, которые вспыхивали так же внезапно, как и затухали, но давались удивительно естественно, как у старых друзей, встретившихся спустя годы разлуки. Ничего, что показалось бы неправильным.
– Ты говоришь на их языках?
– Самую малость. Пою я лучше, чем говорю.
– Хорошо. К слову, ты произвела впечатление сегодня и не только на padre. Весельчак вот предлагает выступать у него в клубе.
Кики слегка поморщилась, проглатывая застрявший в горле горький ком, и повернулась к нему.
– Значит, я теперь твоя певчая пташка?
На долю секунды их взгляды встретились, и образовавшийся в воздухе электрический разряд заставил ее отвернуться обратно, поспешно, как будто ее поймали с поличным за чем-то незаконным. От резкого движения осадок красного вина в крови всколыхнулся и прилил к щекам, придавая им легкий румянец. По крайней мере, она решила списать его на вино, а вовсе не на то, как соблазнительно выглядела его шея под расстегнутым воротником черной рубашки. Минутное наваждение рисовало ей пальцы, умело завязывающие галстук, как бы случайно касаясь адамового яблока, а затем медленно затягивающие узел все туже, и туже, и туже. Потому что он не имел никакого права быть таким манящим, а она не имела никакого права вестись на него, как безвольный мотылек – на свет неоновой лампы. У коварного напитка была не менее коварная способность спутывать ей чувства…
– Зачем ты ее носишь?
Голос Дино вырвал ее из противоречивых грез. Она опустила глаза и заметила, что все это время играла пальцем с красной нитью, завязанной на левом запястье.
– Это оберег. Бабушка верила, что он защищает от зла, помогает наладить жизнь и найти правильный путь.
– И как, помогло?
Кики иронии в его тоне не оценила, но над вопросом задумалась и с удивлением обнаружила, что не может дать на него однозначный ответ. Она хотела исчезнуть – она исчезла, только полагала, что окажется в другом городе, где сможет попробовать начать все заново, а не в золотой клетке бандита-но-не-совсем-бандита-это-долгая-история. Билеты заказаны, заявление об увольнении подписано, последний шанс подзаработать, занимаясь любимым делом, использован, и тут…
Вновь повисло молчание. Свет огней небольшого поселка, мимо которого они проезжали, окрасил пустой пейзаж, напомнив об одной старой колыбельной, которую бабушка пела ей в особенно глубокие и страшные ночи, и нежный славянский мотив невольно разнесся по салону ягуара. Кики этого не видела, но уголок его губ дрогнул в улыбке.
– Carissima, semplicemente carissima!
Кики ожидала увидеть живого дьявола, пировавшего слезами своих недругов и щелчком пальцев стиравшего в пыль любого, кто не склонит перед ним голову, а старик светился искренним радушием. Пусть его черная шляпа пылилась на крючке, он все еще был хранителем этой семьи, ее доном, ее parde, и к каждому присутствующему сегодня – сотня людей, не меньше – он обращался не иначе как «сын мой» и «дочь моя». Попав в ловушку его теплой отцовской ауры и сердечной, типично итальянской бесцеремонности, она не могла сдержать улыбки. Руки, лежавшие на ее плечах, руки capo di capi – человека, заслужившего уважение не только среди криминальных кланов, но и простых жителей города, были по локоть в крови и грязи, но она предпочитала об этом не думать. Сегодня это не имело значения.
– Что ж, сирена, торжественно вручаю тебе свое сердце, правда, оно уже совсем ни к черту, но кое-какой вес еще имеет! Спасибо, что ненадолго вернула меня на берега родного Неаполя. Что было за время! Помню, как моя покойная сестра… Оттавия, topolina mia, иди сюда! Я не рассказывал, как мы с твоей матерью…
Старика было уже не остановить, его сердце (так и не скажешь, что оно совсем ни к черту) было переполнено ностальгией, и ему не терпелось ее выплеснуть. Кики только кивала головой и не переставала смущенно улыбаться, как вдруг чья-то ладонь мягко опустилась на ее лопатки, вызывая необыкновенно теплые мурашки, даже не смотря на то, что кончики пальцев, задевших оголенный участок кожи, были холодны, как сталь. Дино на нее не смотрел, его внимание было полностью отдано виновнику торжества и его восторженной речи.
– Чудесный вечер! А знаешь, что может сделать его еще чудеснее, сын мой?
Он сдержанно вздохнул, догадываясь, к чему старик клонит.
– Ну же, ты знаешь, как мы с матерью любили твою игру. Не сегодня, так завтра черти утащат меня в ад, хоть порадуешь меня на дорожку.
– Не обольщайся, padre, ты всех нас переживешь.
Только тогда до нее начало доходить, что он был единственным, кто звал старика padre не просто в дань традиции. Тот действительно был его отцом. Дино молча вручил ей на сохранение свой бокал красного сухого и, подойдя к музыкантам, ютившимся в углу, сел за рояль. Он играет? Он играет! Мелодия, срывавшаяся с белоснежных клавиш, отдалась в ее ребрах приятной щекоткой, а затем разлилась по залу, наполняя энергией заскучавших было гостей. Некоторые из них пустились в пляс, а Кики… она едва ли могла поверить в то, что видит и слышит. Рука сама поднесла к губам бокал, и лишь два глотка спустя она осознала, что рискует. Вино всегда оставляло привкус глупостей.
Проселочную дорогу сменила окружная трасса, а она все не решалась задать вопрос, не дававший ей покоя весь этот вечер, только украдкой рассматривала его серьезный профиль, подсвечиваемый в темноте приборной панелью. Дино был воплощением спокойствия, атлантом, державшим на своих плечах ношу, которую не мог больше ни с кем разделить, и все же, если присмотреться, можно было заметить на его лице усталостные трещинки. Он был силен, но не всесилен. Обычный человек со своими надеждами и страхами, мыслями и чувствами, пистолетом за поясом и армией вышибал за плечами. Он не убил ее за то, что она оказалась в ненужном месте в ненужное время, не убил за порчу имущества и травму, случайно нанесенную верному ему человеку, не должен убивать и за невинное любопытство.
– Ты знаешь Энди Хауфмана?
– Да.
Пульс едва заметно участился.
– Лет пять назад он устраивал аукцион…
– Да, я был там.
– Ты играл там! Я узнала партию, она была великолепна. Ты мог бы прославиться.
– Мог.
– Что тебя остановило?
– Семейные обстоятельства.
Ответ вышел слишком резким, и костяшки пальцев, сжимавших руль, побелели от напряжения, так что Кики невольно съежилась на своем сидении, жалея, что подняла эту тему. Что бы ни случилось в жизни Дино, это не прошло для него безболезненно и познакомило с тем человеком, которым он стал. Видимо, он сам не ожидал от себя такой реакции, а потому быстро вернул самообладание и заговорил снова, любезно, словно извиняясь.
– Ты тоже была хороша, но я почему-то до сих пор не слышу тебя по радио.
– Возникли… семейные обстоятельства.
Каждый из них нес за плечами груз прошлого, в котором не был готов копаться.
Дороге назад не было конца. Пустые поля сменили лесные насаждения, и деревья, мелькающие за окном, как и редкие машины, которые проносились по встречной полосе, наконец, позволяли убедиться, что они все-таки двигаются, а не безвольно стоят на месте. Одна, вынырнувшая позади них, заставляла Дино напряженно всматриваться то в боковое зеркало, то в зеркало заднего вида. Свет ее левой фары едва заметно подрагивал, так же, как у машины, которую он с минуту назад видел направляющейся в противоположную сторону.
– Ты хорошо стреляешь?
– Что? Нет, к чему ты.
Он отцепил ремень безопасности, достал из-за пояса пистолет и быстро проверил обойму.
– Когда я скажу, хватай руль и держи прямо.
Машина приближалась. Как только расстояние между ними сократилось до считанных метров, Дино резко ушел в зигзаг. Несколько пуль прошлись по багажнику ягуара и попали в заднюю дверцу.
Она едва успевала понимать, что происходит, но реагировала быстро и, вцепившись в руль, пыталась держать его как можно ровнее. Дино высунулся из окна и постарался прицелиться, но машина свернула в сторону, и ответные выстрелы ушли в пустоту, кроме одного, добившего мерцающую левую фару. Он выругался и вернулся на место.
Кики послушалась и пригнулась так низко, насколько ей позволял ремень, понимая, что сейчас далеко не самое подходящее время для вопросов. Он опустил стекло с ее стороны, вырулил на встречку и резко бросил педаль газа, выравниваясь с преследователями. Тут же еще два выстрела раздались над самым ее ухом, и, очевидно, одна из пуль все-таки попала в цель, потому что машину начало заносить, пока, наконец, она не съехала на обочину и врезалась в дерево. Дино не стал останавливаться и разбираться, как дела у того, кто стрелял с пассажирского сидения, он закрыл окна и снова набрал скорость, торопясь убраться подальше с места происшествия. Кики обернулась, наблюдая, как луч света единственной уцелевшей фары постепенно уменьшается в размерах и вскоре окончательно скрывается за холмом.
– Ты и правда крепкий орешек, не так ли?
Легкие у нее горели огнем, и сердце билось так сильно, что вот-вот готово было сломать ей грудную клетку. Она смотрела на него расширенными от страха и адреналина глазами, и не могла поверить, что их только что пытались убить. Ее – уже второй раз за неделю.
– Что это было?
– Нет в Датском королевстве подлеца, который не был бы отпетым плутом.
Дальнейших объяснений не последовало. Даже когда он достал телефон и набрал чей-то номер, все, что она услышала, это описание их примерного местонахождения и короткое: «Опять».
Она выдохнула и растворилась в музыке, надеясь, что неожиданно прекрасное соло на фортепиано смоет прочь ее волнение. Акустика была ужасной, мелодия с трудом пробиралась сквозь душное пространство закулисных коридоров, она не могла насладиться всеми ее переливами, но без труда представляла, как они прямо сейчас звучат со сцены. Интересно, что чувствуют люди в зале? Оторвались ли они от своих вычурных блюд и светских бесед, чтобы, как и она, насладиться настоящим искусством или предпочли пренебречь дарованной им возможностью?
– А, Кики, ты уже здесь! Отлично. Твой выход примерно через 10 минут, никуда не уходи.
Пианист отыграл свою последнюю партию, и зал взорвался бурными аплодисментами. Кики тоже хотела было последовать их примеру, но вовремя сообразила, что здесь это может быть неуместно. Ведущие в очередной раз поблагодарили Энди Хауфмана за организацию сегодняшнего благотворительного аукциона и принялись объявлять следующий лот, а она, потеряв всякий интерес к происходящему на сцене, обратилась к человеку, делавшему какие-то пометки в бумагах на своем планшете.
– Я знаю Луиса с первого года консерватории, но никогда бы не подумала, что он такой виртуоз.
– А это не Луис. Идиот отравился дешевыми хот-догами и сидит дома в обнимку с унитазом.
– Тогда кто…
– Друг Энди.
Кики почувствовала, как с таким трудом изгнанный озноб вернулся и прочно засел в ее костном мозгу. Даже не смотря на тусклое освещение и тонкий слой румян, человек обратил внимание, как отчетливо побледнело ее лицо, поэтому по-дружески положил руку ей на плечо и поспешил успокоить.
– Не переживай, я отдал ему ноты перед началом.
– Но мы даже ни разу вместе не репетировали!
– Вы справитесь. Парень – талант, как и ты. Даже если что-то пойдет не по плану, будет выглядеть, словно так и задумано. Расслабься и доверься ему. Договорились? Все будет хорошо.
Зал встретил ее вежливыми приветственными хлопками. Кики бережно обхватила пальцами стойку микрофона и бросила быстрый взгляд в сторону пианиста, но тот уже отвернулся к своему инструменту, не дав рассмотреть свое лицо, поправил надвинутую на лоб шляпу и ударил по клавишам. Мелодия была ее, но звучала она как-то по-новому. Свежее. Интереснее. Наглец позволил себе импровизировать и приукрасил основной мотив, не ломая его. Кики прислушалась к совету и сделала то же, что и несколько минут назад за кулисами – растворилась в музыке, пуская свой голос по ее волнам. Получалось неплохо. Нет – получалось волшебно. Но рано или поздно волшебство проходит, оставляя после себя эхо аплодисментов, нежный трепет в груди исполнительницы и гордую, мечтательную улыбку на губах музыканта.
Был это кредит доверия, проверка на вшивость или попытка что-то доказать, но со дня побега или, как он это называл, со «дня прискорбного недопонимания» ее не охраняли. Хватало и напоминания о свободно разгуливающих снаружи сторожевых псах и людях Нико, как она уже убедилась, незнакомых с понятием церемонности. К тому же, помня старые обиды, главная шавка до сих пор мечтала закопать ее косточки под деревом во дворе, и только верность на удивление великодушному хозяину ее останавливала. Кики не собиралась давать ей повода отвести душу.
В воцарившейся тишине, на первый взгляд, спящего дома отголосок ее шагов звучал, как святотатство, поэтому до кухни она добралась на цыпочках. В лучших традициях темного царства, верхний свет здесь тоже не включался, зато горели желтые лампочки, вмонтированные в кухонные шкафчики. Единственная живая душа сидела за столом и клевала носом, не замечая ни ее, ни неизвестно как давно закипевшей воды.
Горничная подскочила на стуле, переводя встревоженный взгляд с нежданной гостьи на пышущий паром чайник, и поспешно бросилась снимать его с плиты.
– Совсем у вас совести нет, полуночники, загоните в могилу старую женщину.
– Мы?
– Signore тоже еще не ложился.
Значит, он уже вернулся. Горячий кипяток вдохнул жизнь в сухие травы, покоившиеся на дне заварника, и кухню наполнил приятный успокаивающий аромат, но у Кики на душе спокойнее не становилось.
– Это для него?
– Certo.
– Я отнесу. Иди отдыхай, ты едва на ногах стоишь.
Люса не стала спорить. Она вручила ей поднос и отправилась к себе, но на полпути вдруг остановилась, чтобы поинтересоваться.
– Он ведь не спит с тобой, правда?
Кики, не готовая к такому повороту диалога, даже не могла ничего ответить, только отрицательно покачала головой.
– Видать, нравишься ты ему.
В отличие от большинства других подчиненных Дино и его самого, Люса говорила с сильным итальянским акцентом, и иногда приходилось напрягаться, чтобы понять ее речь. Вполне вероятно, Кики просто послышалось.
Дино лежал головой к двери, надвинув на глаза свою черную шляпу, поэтому не видел, кто зашел в кабинет. Диван был слишком мал для его роста, скрещенные на подлокотнике ноги забавно торчали в воздухе, и могло показаться, что его сморил сон, если бы не монетка, которую он перекатывал на костяшках правой руки.
– Grazie mille, cara, tu sai come ti amo.
– Вообще-то не знала, но всегда пожалуйста.
Он приподнял козырек, смеривая ее взглядом, значение которого сложно было определить, и равнодушно хмыкнул. Кики слегка повела бровью, поставила поднос с чаем на журнальный столик и опустилась в кресло напротив, размышляя, с чего бы начать разговор. Монетка завораживающе блестела в приглушенном свете настольной лампы. У него были чертовски ловкие пальцы.
– Ищешь решение проблемы с Сальваторе?
– Кто проболтался, Нико или Люса?
– Марино.
Имя Умберто Марино, этой лживой и алчной крысы, не вызывало у Дино ничего, кроме отвращения и желания начистить кому-то морду. Он резко принял сидячее положение, поправил шляпу и уперся локтями в колени, наблюдая, как ее ногти инстинктивно впиваются в ручки кресла, как напрягаются ее плечи и дыхание сбивается с ритма, как она вздергивает подбородок, пытаясь скрыть свое волнение за напускной смелостью, стараясь казаться достойной своего врага. Только он не был ей врагом. Кики знала это, но какая-то ее часть продолжала сомневаться, а другая все еще была немного на взводе из-за недавнего нападения.
Дино потянулся к заварнику и принялся разливать чай по аккуратным фарфоровым чашкам, даже не задавшись вопросом, почему их две.
– Что еще тебе известно?
Слово за слово, откровенность за откровенность, остроумная ремарка за остроумную ремарку – и разговоры друг с другом стали такой же жизненной необходимостью, как горячий душ, прием пищи или семичасовой сон. Еще немного, – и они станут кислородом, тем самым, которым человек, привыкший к затхлому смогу своего индустриального района, полной грудью дышит в сосновом лесу. У него кружится голова и покалывает конечности, ему хорошо и легко, и вдруг, ни с того ни с сего, он ловит себя на желании жить. Пока что им некогда было ловить себя на подобных желаниях.
– Прогнило что-то в Датском королевстве.
– Не кради мои фишки, это…
– Возбуждает?
Как ни крути, а ее невинная подколка попала в точку, и, вполне вероятно, ей еще придется об этом пожалеть. Дино презрительно фыркнул и вырулил на соседнюю улицу, продолжая лавировать среди потока машин, которые, как и они, спешили убраться прочь от непогоды. Ливень усиливался, плотной стеной омывая лобовое стекло ягуара. Вскоре мир за ним окончательно потеряет свои очертания, дворники перестанут помогать, и они окажутся в ловушке посреди города. Молний не было видно, но время от времени до них доносились раскаты грома. Кики поежилась, но не столько от трепета перед грозой, сколько от мыслей о конфликте, в сетях которого она запуталась, словно неосторожная муха. Так много всего произошло. Так много всего еще должно произойти.
– Ты уверен, что Весельчаку можно доверять?
– Я никому не могу доверять. Любой из них может оказаться второй крысой, но придется рискнуть. Его клуб – наша лучшая зацепка.
Темнело. Выезжать за город в таких условиях – прямая дорога к святому Петру. Был еще вариант – его старое убежище в паре кварталов отсюда, но он не навещал его целую вечность и не был готов сталкиваться с оставшимися там воспоминаниями. Интересно, Люса все так же заглядывает, чтобы немного прибраться?
– Ты доверился мне. Почему? Не боишься, что я окажусь всего лишь наживкой Сальваторе, разведаю все ваши планы и сбегу, разбив твое сердце?
– У меня нет сердца.
Черта с два. Он просто красиво ушел от ответа, которого у него не было.
Ни изящное убранство, ни приличная еда и выпивка, ни интересная программа не могли отвлечь внимание от факта, что клуб Весельчака был не более чем очередной дырой. Кики привыкла к обществу одного бандита, далекого и все же почти родного, загадочного и видимого насквозь, сводящего ее с ума как намеренно, так и неосознанно, и единственного, кто не давал ей потерять почву под ногами, но в этом заведении чувствовала себя немного некомфортно. Далеко не все посетители были похожи на ее друга или его семью, скорее, на его паскудное альтер-эго по имени Нико, верным хвостиком сопровождавшее его в делах, в детали которых ее не посвящали. Дино был прав, говоря, что ей нужно раскрепоститься. Здешней публике не нужны были воспитанные девочки, им нужно было шоу. Флирт. Интрига. И им нужна была Кики, не только на сцене, но и в служебных коридорах, по которым она торопилась назад в гримерку.
– Куда так спешишь, красавица? Как насчет приватного номера?
Мужчина вынырнул словно из ниоткуда, грубо хватая ее за запястье, и вжал лицом в стену, тем самым ограничивая возможности для сопротивления. Кики закашлялась, когда в ноздри ударил резкий запах перегара, а его рука уже скользила вверх по бедру, задирая платье. Либо он был достаточно пьян, чтобы его не смущала возможность того, что их кто-то увидит, либо клуб достаточно прогнил, чтобы здесь это не смущало вообще никого. Отбиться не получалось. Когда она уже собиралась звать на помощь, не особо надеясь, что на зов откликнутся, чья-то рука неожиданно легла на плечо нападавшего, одергивая его назад. В следующий момент он уже корчился на полу, зажимая руками разбитый нос и плюясь отборной руганью, но Дино схватил его за грудки и одним рывком поставил обратно на ноги. Видимо, до мужчины все-таки дошло, кто стоит перед ним, потому что ответного удара не последовало.
– Тебя мама манерам не учила?
– Так это твоя шлюшка, Ди? Никто меня не предупредил.
– Пошел к черту, Альфред.
Ублюдок вырвался из хватки и, пошатываясь, заковылял прочь в поисках ближайшей уборной. Когда он, наконец, скрылся из виду, Кики почувствовала, как на нее накатывает запоздалая дрожь. Каких бы демонов Дино не прятал на дне своих серых глаз, он хорошо ими управлял, потому что буря, мгновение назад готовая крушить скалы и топить корабли, улеглась так же быстро, как и разыгралась, и холодные ладони заботливо легли на ее плечи, словно бы таким способом он пытался поделиться с ней частичкой своего спокойствия. Помогало.
– Ты в порядке?
– Да. Ничего, о чем ты не предупреждал.
– Извини. Я надеялся, что их компании сегодня не будет. Хочешь, верь, хочешь, нет, но подобное тут – редкость.
Кики вздохнула и взяла себя в руки. Она сильная девочка, и не с таким справлялась, но раньше не было никого, кто мог бы прийти ей на помощь. Дважды.
– Я видела его, человека, который был с Марино. Ты был прав. Он сидит сразу напротив бара, в синем пиджаке поверх черной водолазки.
– Понял. Запрись в гримерке и никому не открывай, хорошо? Я скоро приду.
Она неуверенно кивнула.
Надежность замка была так же сомнительна, как и принципы тех, от кого она отгородилась, но все же за закрытой дверью Кики чувствовала себя малость спокойнее. Перед зеркалом ее ждала бутылка хорошего вина – подарок от Весельчака за счет заведения в благодарность за вечер, проведенный на его сцене. Не задумываясь о последствиях, она кинулась искать, чем ее можно открыть.
Коршун устроил свое холостяцкое гнездышко в старой однокомнатной квартирке недалеко от центра. Здесь все было старым. Старый рояль, одиноко стоявший в углу возле окна, а на них – старые массивные шторы, не пропускающие внутрь свет внешнего мира, совсем как в его нынешнем доме. Старая лампа на старом столе, заваленном старыми бумагами. Старый проигрыватель и старый телевизор на старом комоде. Старый диван, смотревший на десятки старых книжных полок, забитых сотнями старых книг. Старый торшер у старого кресла и старый барный стул напротив – там же, где они оставили их в последний раз. Изредка старая горничная заглядывала, чтобы смахнуть с царившего тут творческого беспорядка старый слой пыли. Здесь было почти уютно. Не считая обрамленных эскизов нагих женщин, мужчин и женщин с мужчинами, которые по-прежнему смотрели на Кики со смесью вызова и насмешки со своих ниш на стенах. Интересно, займет свое место среди них и ее портрет? Дино ведь даже не дал посмотреть, что в итоге получилось. Хитрец…
– Ты пьяна.
– Никогда не чувствовала себя лучше.
И это было правдой. Он уперся кулаками в спинку дивана, внимательно наблюдая, как ее пальцы скользят по корешкам его скромной литературной коллекции. Какие-то названия были ей знакомы, другие она видела впервые, а некоторые не могла разобрать, потому что внушительная часть книг была издана на итальянском языке. Один из романов заставил ее изумленно выгнуть бровь.
– «Крестный отец»? Серьезно?
– Классика.
Интересно. Что еще любил читать молодой Дино в свои беззаботные годы? Кики улыбнулась и продолжила свое путешествие по корешкам, изучая их названия, пока ее ноготь не споткнулся о небольшое углубление между «Гамлетом», которого он цитировал время от времени, и томом Гилберта Кита Честертона. Спрятавшаяся за ними карманная книжонка оказалась сборником стихотворений Каммингса. Не слишком ли чувственная поэзия для того, кто скрывает свои чувства? Она ласково провела рукой по обложке и открыла первую попавшуюся страницу.
«я несу твое сердце с собой
(я несу его в своем сердце)
никогда я с ним не расстаюсь
(куда ни пойду, ты со мной, дорогая;
все дела и поступки мои
разделю я с тобой, моя радость)
я судьбы не боюсь
(ибо ты мне судьба, моя милая)
мне…»
Ее голос затих на полуслове, встретившись с непреодолимым препятствием заложенного в строках смысла. Раскиданные по странице буквы испускали едкий безотрадный дым, он царапал ей горло, оставляя ноющие ссадины, и щипал слезящиеся глаза. Где-то за своей спиной, из глубин утраченной на мгновение реальности она услышала Дино, заканчивающего по старой, как и все это место, памяти оборванный стих.
«мне не нужен мир…
(ибо ты мой прекрасный мир, моя истина)
вот самый большой секрет, о котором никто не знает
(вот корень корней, начало начал
и небо небес дерева с именем жизнь;
растущего выше души мечтаний и ума скрытых помыслов)
вот чудо, что не дает звездам погаснуть
я несу твое сердце…
(я несу его в своем сердце…)«
Можно было бы насладиться красотой этих слов, если бы на ум не приходили другие, оброненные прежде не раз и не два. Хоть Кики и не верила в их правдивость, невольно они сорвались с ее губ, то ли нарушая момент, то ли, наоборот, подчеркивая его краски.
– У тебя нет сердца.
Она закрыла книжку и осторожно вернула ее на место, пытаясь сморгнуть с ресниц накопившуюся соленую влагу, прежде чем развернуться к нему. Как приговоренный к казни моряк взбирается на доску, готовясь встретить свою смерть в морской пучине, она залезла с ногами на диван, нависая над Дино, мягко опустила ладони на его шею и нырнула в глубокие серые глаза навстречу острым рифам, затонувшим кораблям и стайкам акул. Прядь волос упала ему на лицо, побуждая его машинально потянуться, чтобы заправить ее обратно ей за ухо. Он крепко обвил рукой ее талию и, когда до неизбежного оставались считанные миллиметры, вдруг сделал два шага назад, увлекая Кики за собой и лишая тем самым единственного преимущества. Возвращение на землю, как в буквальном, так и в переносном смысле, отрезвляюще ударило по вискам. Она тяжело вздохнула и спрятала пылающее со стыда лицо в складках на его рубашке. Как же она его сейчас ненавидела, но себя, слабую, захмелевшую и совершенно сбитую с толку, она ненавидела больше…
В старых электронных часах давным-давно села старая батарейка. Ничего не могло подсказать Кики, сколько времени она провела в его объятьях, но они были теплыми, пахли дорогим парфюмом, и недостижимые губы мягко прижимались к ее макушке. Клонило в сон.
– Сукин ты сын, Дино.
– Остерегайся, как чумы, влеченья. На выстрел от взаимности беги…
– Что?
– Ничего, piccola. Давай лучше уложим тебя спать.
Он ушел в кладовку и вернулся со старой подушкой и старым пледом. Засыпая на единственном старом диване, Кики слушала, как клавиши старого рояля тихо наигрывают мелодию ее старой песни, написанной давным-давно, во времена, когда она еще не похоронила бабушку, не поссорилась с матерью и не сломала свою жизнь и свои мечты. Примерно тогда же, когда брат Дино был еще жив, а отец – здоров, и одна кровавая стычка не перечеркнула судьбы всех троих. Она так легко игнорировала природу человека, в чьи руки ее занесло, но, отлетав тысячи часов против ветра, ей было все равно, где приземлиться. Только бы отдохнуть. Только бы снова, хоть ненадолго, почувствовать себя нужной.
А Дино нуждался в ней, как старый инструмент нуждается в руках музыканта.
Отгремел выстрел – и картина мира вдруг утратила свои контуры, смешиваясь в калейдоскоп непонятных форм и цветов. Время вокруг нее замерло и снова сдвинулось с мертвой точки только тогда, когда Дино накрыл ее окаменевшие ладони своими, мягко вынуждая их опустить. Она даже не осознавала, что продолжала держать его пистолет мертвой хваткой направленным в пустоту. Человек, которого она видела вместе с Марино в галерее, лежал на земле в нескольких метрах от них, не подавая признаков жизни.
– Я.
– Нет. Он всего лишь в отключке.
Что-то начало вырисовываться. Человек готов был нажать на курок, когда шальная пуля задела его плечо, не серьезно, но достаточно, чтобы он отвлекся на резкую боль, давая Дино возможность перехватить инициативу и выбить оружие у него из рук. Исход драки был делом нескольких секунд. Если бы она не бросилась ко второму пистолету, отлетевшему почти что к ее ногам.
– И что теперь с ним делать?
– Допрашивать, но уже не здесь. Посторожи его, пока я подгоню машину. И, Кики…
Он запнулся, обдумывая случившееся, а когда продолжил, его тихий, серьезный тон был тронут неожиданной теплотой.
– Это была идеальная возможность. Ты могла просто уйти, и я не стал бы тебя преследовать.
– Да, могла.
Но не стала. Кики не стала ждать его в машине, не стала сбегать, хотя ее квартира по воле случая была всего в нескольких минутах быстрой ходьбы от этого квартала. Она сидела, вновь и вновь прокручивая красную нить на запястье, как делала всегда, когда ее одолевали сомнения, а потом зачем-то пошла за ним и случайно спасла его шкуру. Оба молчали, не зная, что добавить. Тишина была красноречивее любых слов. Дино коротко кивнул и развернулся, напоследок одарив ее лукавой полуулыбкой, которая, как ей уже было известно, не предвещала ничего хорошего.
– Поздравляю, piccola. Теперь ты не свидетельница, ты соучастница.
Как в былые времена жены и матери дожидались солдат с войны, если ей даже сутки без единой весточки показались безнадежной вечностью? Кики успела привыкнуть к их маленьким шпионским вылазкам, а теперь, оказавшись снова за бортом, усиленно пыталась заполнить образовавшуюся пустоту то компанией Люсы, у которой всегда в запасе есть интересная история из молодости и работа, с которой можно помочь, то одного из сторожей с видавшей виды гитарой, с которым можно было распеться за стаканом вишневого сока. Даже телевизор в гостиной был лучше тревожного одиночества. Она держалась до последнего, но монотонный голос спортивного диктора, в конце концов, убаюкал ее, и, когда она снова открыла глаза, с экрана уже транслировался никому не интересный концерт симфонического оркестра, а Дино, облокотившись на спинку дивана, ласково гладил ее по волосам. Вид у него был потрепанный.
– Который сейчас час?
– Почти утро.
Она нехотя оторвала голову от подлокотника и выпрямилась, поправляя спавший с плеч плед. Он опустился рядом.
– Ты еще здесь.
– Нет, Нико отвез меня домой, как ты ему и приказал, а то, что ты видишь, всего лишь плод твоего соскучившегося воображения.
– Хорошо, плод моего воображения, почему ты еще здесь?
Кики опустила глаза, прислушиваясь к старой симфонии, и попыталась собраться с мыслями, но они накатывали на берега ее сознания бесформенными волнами и разбивались прежде, чем она успевала к ним дотянуться. Как объяснить, что пути Господни неисповедимы и, оказавшись здесь против своей воли, остаться она хотела по своей? Как объяснить, что впервые за долгое время она чувствовала себя на своем месте, и место это – здесь? Как объяснить, что в лучших традициях женщин своей семьи ее тянуло к личности с сомнительной законопослушностью и она не хотела этому сопротивляться, как и не хотела, чтобы сопротивлялся он. Себе бы как-то объяснить для начала…
– Эй, я все-таки не последнюю роль сыграла в твоей охоте на крыс. Имею право узнать, чем закончится эта история.
Ведь, судя по всему, Оттавию так и не нашли. Женщину, которую он любил, как родную сестру, и которая все это время пыталась его убить. Женщину, которая саботировала все, к чему могла дотянуться, не вызывая подозрений, а Сальваторе, ее любовник, использовал это, чтобы ослабить их позиции и укрепить свои. Женщину, которая разбила слабое сердце старика, воспитывавшего ее, как родную дочь, после смерти ее матери – своей сестры – и меньше всех заслужившего такого холодного предательства. Забавно, Марино мнил себя важной шестеркой, когда на самом деле он был только козлом отпущения, на которого можно было бы все свалить в случае чего. Так и получилось.
Дино протянул руку, и она охотно нырнула в его объятья, чувствуя, как пересохшие губы оставляют невесомый поцелуй на ее макушке. У него не осталось сил обороняться от ее магнетических чар. Padre, кажется, зовет ее сиреной? Удивительно точное попадание.
– Боюсь, piccola, история будет длинной. И что она только начинается.
Массивные шторы не пропускали в комнату первые рассветные лучи, но сквозь приоткрытое окно донеслось пение ранних птиц, накладываясь на тихую музыку, разливающуюся из телевизора. Нежность момента была нарушена чьим-то недовольным фырканием, заставляя их немного отстраниться друг от друга и одновременно повернуть головы в сторону звука. У одной из опорных балок, вальяжно прислонившись к ней плечом и засунув руки в карманы, стоял Нико. Выглядел он даже более уставшим и потрепанным, чем его босс.
– Вот так, значит, да? Ты меня, своего лучшего друга, подозревал, как чертову крысу, а какой-то певичке из подворотни доверился, и глазом не моргнув, потому что под юбку ей залезть хотел? Я думал, братушки важнее потаскушки.
Обычно Дино ставил его на место, но в этот раз он мягко сжал ее плечо, давая добро, наконец, самой выплеснуть все, что накопилось в чаше терпения.
– Если бы не я, твоя вшивая голова вскоре висела бы на стене в гостиной Сальваторе рядом с головой твоего хозяина, поэтому или ты, ублюдок, наскребешь в своей черепушке извилин и начнешь проявлять ко мне должное уважение, или…
– Или что?
Кики просунула руку между диваном и спиной Дино, нащупывая у него за поясом пистолет, и резко выпрямилась, направляя оружие на нахала.
– Я клянусь, я размажу тебе лицо.
Само собой, она блефовала, но Нико все равно заметно напрягся, мгновенно электризуя воздух в гостиной. Чувствовалась некая кармическая справедливость в том, что теперь он находится по ту сторону дула, и Кики использовала каждую секунду, чтобы насладиться этим ощущением. Бандит перевел взгляд с нее на своего босса, полагая, что он вмешается, но тот невозмутимо наблюдал за игрой музыкантов на экране, как будто вся ситуация не имела к нему ни малейшего отношения.
– Porca puttana, Ди, женись на ней.
Он ушел, продолжая что-то бурчать себе под нос, скорей всего, будить Люсу, чтобы поторопить ее с завтраком и получить за это фартуком по голове, потому что старая неаполитанка была женщиной гордой и не терпела такого неуважительного помыкания собой.
– Смотри, как быстро вы подружились. С таким подходом, из тебя бы вышла хорошая донна.
Дино забрал свой пистолет и выстрелил наугад. Холостой. Как он и предполагал, патроны закончились.
– Это предложение?
– Это факт.
– Вы посмотрите на него, хоть бы какую-то иллюзию выбора создал!
Ответом ее улыбке был тихий смех и блеск золота затонувших кораблей со дна серых глаз, ни с чем не сравнимый и ничем не заменимый.
Пусть рука, державшая карандаш, не принадлежала искусному художнику и была набита, в основном, на эскизы с натуры, она изобразила нечто действительно красивое: чувственную девушку с длинными волосами, переброшенными на левое плечо, и рыбьим хвостом вместо ног, которая сидела на камне в окружении волн, стыдливо опустив глаза. Кики не ожидала, что он так хорошо передаст ее эмоции. До сих пор она вздрагивала от одного только воспоминания о том дождливом вечере.
– Значит, так ты меня видишь? Русалкой?
– Если ты имеешь в виду морских дев, которые своим пением очаровывали моряков и вели их на гибель, то да.
– Ты тоже погиб?
– Нет, меня взяли в плен.
Видимо, Дино почувствовал на себе ее ироничный взгляд, потому что на секунду оторвался от старых клавиш и многозначительно выгнул бровь.
– Я сказал, что сказал.
День выдался настолько чудесным, что даже хозяин темного царства не удержался и открыл старые окна, впуская в старую квартирку свежий воздух и тепло солнечного света.
– Знаешь, у славянских русалок не было хвостов. Они селились в лесах возле речек и озер и, по одним поверьям, заманивали путников, чтобы щекотать их до смерти, но на родине моей бабушки считались добрыми духами, которых могли встретить только дети или достойные люди.
– По-твоему, я достойный человек?
– Такой же достойный, как я – русалка.
Кики положила набросок на стол, вдохнула полной грудью ароматы весеннего города, поднимающиеся с улицы, и подошла к старому роялю, где воскресший музыкант лениво наигрывал неизвестную ей мелодию. На его левом запястье теперь красовалась красная нить, такая же, как у нее.
– Итак, ваш заказ, signorina?
– Песню, чтобы я знала слова и могла подпевать.
Чего хочет эта музыка сегодня вечером?
Та, что ненадолго возвращает меня в прошлое.
Та, что несет мне частичку твоей любви.
Та, что напоминает мне о тебе…
Источник