Детство босоногое мое ноты

Текст песни Трофим — Детство босоногое мое помнит.

Детство босоногое мое помнит,
Как пекло от раскаленных крыш
в полдень,
И весенний ветер надувал парус
Пахнущей морями простыни

У меня под майкой голубок белый.
Я с утра сменял его на свой велик.
Ох, и будет дома нагоняй, только
Нет меня счастливей в эти дни.

Припев:
Там там высоко, над землею кружит стая,
Если смотреть на верх — кружится голова,
И мне так легко, словно это я летаю
И рядом только неба синева.

Первая несмелая любовь — Оля.
До рассвета вечер выпускной в школе.
Голуби, которых я понял с крыши,
Губы, чуть соленые от слез.

И, казалось будто в вышине синей,
Птицы написали мне ее имя
И вот эту память о любви первой
Я с собой, как ладанку, пронес.

Вот уже роняет желтый лист осень,
Укрывает бережно зимы проседь.
Старые привычки бережешь свято,
Мелочи приковывают взгляд.

И когда тоскою защемит сердце
Я спешу на встречу со своим детством
Поднимая в небо голубей белых
Словно много лет тому назад. My childhood barefoot remembers
How thick of a Hot Tin Roof
at noon ,
And the spring breeze blew sail
Smelling sheets seas

I dove under a white T-shirt .
I am succeeds him on his bike .
Oh, and be home scolding only
No me happier these days .

Chorus:
There are there high above the earth circling flock ,
If you look at the top — dizzy
And I’m so easily , as if I fly it
And next only sky blue .

The first timid love — Olya .
Before dawn prom at school.
Pigeons , which I understood from the roof ,
Lips , slightly salty tears .

And it seemed as if the blue in the sky ,
Birds wrote me her name
And this memory of love first
I’m with you , as an amulet , carried .

For drops yellow leaves in autumn,
Harboring carefully winter graying hair .
Old habits berezhesh holy
Trivia striking to behold .

And when the longing heart ache
I’m in a hurry to meet his childhood
Raising white doves
Like many years ago .

Источник

Сборник Мое босоногое детство

ВОСПОМИНАНИЯ ЧЛЕНОВ КЛУБА «ОПТИМИСТ» (п. ОБОЛЕНСК СЕРПУХОВСКОГО р. МОСК. обл.)
Руководитель АЛЛА ВЛАДИМИРОВНА ПОЛЯКОВА (АЛЛА РЮСС)

1. Маргарита Павловна Иванова . Детство ты моё – босоногое…

Родилась я в Кирове – бывшей Вятке в 1939 году. А перед самой войной отец получил назначение в Санчурск – маленький городок в Кировской области. В 41 году отец ушёл на фронт, и мама осталась одна с 2мя детьми. Я тогда была ещё маленькая, детство вспоминаю отрывочками…Санчурск был глубоким тылом, поэтому там много было эвакуированных – с Украины, Белоруссии, даже из Польши и Чехословакии. Рядом с нами жили поляки. Мать семейства Лола хромала – не было пальцев на ноге. Помню её солдатские ботинки…Было голодно, хлеб давали по карточкам. Все приходили в магазин пораньше, чтобы занять очередь, но Лола всегда приходила раньше всех и кричала: « Я перша! Я перша!» Мама моя работала целыми днями на маслозаводе, а мы с братом оставались одни…Какое-то время я ходила в садик – Мама возила меня на санках. Поставит на них детскую. ванну, положит в неё одеяло, посадит меня туда и везёт. Как было хорошо! В садик я почему-то ходить не любила и часто сбегала оттуда…
Мы с братом жили дружно. Зимой мы с ним ходили кататься на коньках на речку Кокшагу – привязывали свои снегурки к валенкам. Летом купались в этой речке – надували наволочки и плавали, как со спасательным кругом. Десятилетний брат был у мамы помощником – один перекапывал огород, мы садили картошку, даже помидоры выращивали…Один раз они выросли такие крупные, что мы с братом решили их продать и купить хлеба. Пришли на рынок, разложили на прилавке помидоры и торгуем… Мама пришла сердитая – соседи ей сказали, где мы. Увела нас домой – помидоры самим были нужны, я нам хотелось хлеба…Мы всегда были полуголодные, просили у мамы: «Мам, дай хоть корочку хлеба!» А хлеба не было. Мама потихоньку плакала…Как сейчас помню – самое лакомое блюдо – хлеб с солью и чай с молоком. Но это было очень редко…Иногда мама варила завариху – размешивала в кипятке муку. Тоже было ничего…
Мы, дети, собирали семена липы, какой-то травки, называли их пряниками, сосали клевер-кашку. Видимо, организму нехватало витаминов, и мы инстинктивно их пополняли.
Брат мой иногда ходил в школьный пионерский лагерь. В столовую они ходили с горном и барабаном. Я всегда слышала, когда они идут, и бегала за ними к столовой. Брат всегда выносил мне что-нибудь поесть. И вообще он был у меня всегда защитником! 1 сентября он пошёл в школу, а я плакала : « Тоже хочу с Аркашкой в школу!» Он учился всегда на пятёрки и окончил школу с золотой медалью, я так им гордилась!
По радио мы всегда ждали «важное сообщение» от Левитана о крупных событиях на фронте, о наших победах или неудачах. Конечно, содержание помню плохо, но голос Левитана запомнила навсегда, от него «мурашки бегали по коже» Отец вернулся с фронта в 45 году. Я его очень боялась и долго не называла папой, но постепенно привыкла.
В 1946г. мы снова переехали в Киров. У нас была учительница — Апполинария Николаевна Тепляшина, заслуженная учительница, у неё было 2 ордена Ленина. Она была как классная дама из прошлого, на ней всегда была чёрная шелковая юбка, обязательно – белый воротничок и чёрные, всегда начищенные туфли на низком каблуке. Она и нас учила: «Чтобы выглядеть аккуратно, надо, чтобы обувь всегда была чистая». . В школе у нас их было 3 старушки – Фаина Васильевна ( директор школы), Юлия Степановна (учила только первоклашек) и наша Апполинария Николаевна. Все три интеллигентки. Домой они уходили всегда вместе, взявшись под ручку. У Апполинарии Николаевны
учился известный писатель Альберт Лиханов. Это о ней он написал в своей повести «Родительский день». Она умерла, когда ей исполнилось 92 года.
В городе у нас проходили соревнования конькобежцев на приз им. Кирова. Тогда приезжали знаменитые спортсмены Мария Исакова, Олег Гончаренко, Инга Артамонова. Для города это было событием. Весь город был на стадионе «Динамо». Мы лазили на стадион через забор и смотрели соревнования до конца.

Рядом с нашим домом был сад им.Степана Халтурина, теперь – Александровский. Мы всё лето пропадали в нём. Там было очень красиво: аллеи, 2 ротонды, построенные известными архитекторами (они стали символом нашей Вятки), много цветов, несколько театров и площадок для отдыха людей. А сейчас этот сад в довольно плачевном состоянии. Очень жаль…
Брат увлекался биологией. Как-то учитель дал ему микроскоп, самый примитивный. Он показывал, как выглядит луковая шелуха, вода, ещё что-то…А однажды принёс гусениц шелкопряда, посадил их на берёзовые ветки, и они грызли листья. Гусеницы были очень красивые, зелёные, а на спинке – золотая полоса. Приносил и морскую свинку, так она изгрызла все его тетради…На стене у нас висела большая карта.
Брат показывал мне, где находятся какие-то города, моря, острова и полуострова. До с
их пор помню, как он сказал: «Знай, полюс холода не Верхоянск, а Оймякон». Брат всегда учился на пятёрки, а у меня были плохи дела с математикой. Он помогал решать задачки не только мне, а и всему дому. Потом, уже через много лет, меня спрашивали: «А где твой брат, который нам решал задачи?»
В 49году у меня появился ещё братик – Шурик. Приходилось помогать маме нянчиться с ним – укладывать спать, гулять…
У нас в городе был Дворец пионеров, красивое здание, почти у берега Вятки. Там были разные кружки. Мы с подружками ходили в балетный – танцевали яблочко, украинский, русский и даже китайский. В рукодельном – вышивали гладью…
В шестом классе мы сдавали много экзаменов. Надо было сдавать географию, а у меня – температура, страшная ангина, говорить не могла, но всё-таки пошла. На билет отвечала шепотом, мне поставили пять. У меня было такое радостное настроение, что, выйдя из школы, я заговорила! Ангина прошла! Вот чудо!
Наша школа сначала была женской, а потом нас объединили с мужской – стало веселее! Помню, как мы ездили на агитсудне с концертом по реке Вятке до самой Камы, выступали перед речниками. Представляли монтаж на военно-патриотическую тему, а под конец пели всякие песни. Возле г.Котельнич мы катались на лодке. Но мальчик, который сидел на вёслах, не умел грести против течения . Мы долго кружили, пока не приплыли другие ребята и не довезли нас до берега. Было жутковато!
В школе у меня была любимая учительница Вера Иосифовна Голохвастова. Она преподавала русский язык и литературу. Получить у неё четвёрку было очень сложно. Мы часто писали сочинения, и, чтобы полнее осветить тему, читали дополнительную литературу в читальном зале библиотеки им. Герцена. Библиотека очень старая и названа в честь Герцена, который пребывал в вятке в ссылке. (Вятка – это ссыльный край, здесь был в ссылке и Сталин.) Когда я поступала в мединститут, я написала сочинение на отлично, чему очень удивилась, т.к. на сочинении многие срезались. Много раз я вспоминала с благодарностью Веру Иосифовну.
На выпускном балу я была в белом шелковом платье и чёрных лаковых туфельках. Этот день остался в моей памяти на всю жизнь.

2. 1. Мария Ивановна Клоченко (1931г)

«Босоногое детство! Разве можно его забыть? Весёлое, задорное! Свободное лето – сколько впечатлений, сколько нового, интересного, незабываемого! Эти воспоминания с нами всю нашу жизнь, хоть много было трудностей, ведь мы – дети войны.
Когда наступало лето, мы, дети, оставались предоставленными сами себе – хозяйства у нас не было, огородик – несколько грядок…Помочь маме в стирке – так ведь и стирать было нечего, да и мыла – тоже не было…У меня была одна забота – стоять в очередях за хлебом и топить камин для приготовления пищи. А часто дрова были сырые, всё в доме пошло в печку – книжный шкаф, большой буфет, комод, Больно об этом вспоминать…
Самое лучшее время – лето. Бегали, играли на нашей любимой Нагорной улице. Собирались вместе и выбирали игру, а игр было очень много, как жаль, что сейчас никто в них не играет! «Лапта», «Цепи кованы», «Райские ворота», «А мы просо сеяли…» и др. Жаркое время мы проводили на реке Туфа – купались до посинения, с 8 лет все уже умели плавать. Посылали меня и на базар за продуктами. Подружка научила торговаться, что сумею выторговать – моё. На эти деньги я покупала себе что-нибудь (что ещё осталось в магазинах) – пуговицы, карандаши простые, даже шляпу купила себе велюровую за 22 р. — её потом украли воры после похорон отца. Недаром, папа всегда говорил: «Пока я жив, ни один вор не зайдёт!» И точно – папу похоронили 14 августа, а27го залезли воры и украли начатый цейлонский чай, который я купила на рынке за 100р., мою шляпу, брюки брата…Он, бедный, плакал – не смог пойти на свидание. Зато потом говорил: «Это отец оберёг меня от большой неприятности»…
И ещё когда умер отец, я однажды преступила его запрет – сожгла на растопку неприкосновенную пачку бумаг – его переписку с львом Толстым. Видно был он в чём-то не согласен с писателем, думаю, был против его теории о непротивлении злу насилием…Мала была – не понимала ценности этих бумаг…Надо было затопить печь, лучинок нет, бумаги нет, один рулончик висит вверху в углу. Добралась до него…
Дрова загорелись, а ПИСЕМ — НЕТ….Интересно, что никто меня за это никогда не упрекнул (кроме меня самой) – знали прекрасно, какое тогда было время…

3. Матрёна Степановна Куренная (1937г)

Что я могу написать о своём детстве? – Ведь его из своей жизни не выбросишь – оно было – у каждого – своё…
Жили мы в Казахстане в деревне Прохоровка. Войны мы не видели, но переживали это тяжёлое время, как и все…В 41году отца и старшего брата забрали на фронт, нас было 13 детей, некоторые помирали, а я была самая маленькая…Мама с двумя сёстрами работали в колхозе комбайнёрами, брат – трактористом, а я – домохозяйка. Варила и пекла картошку. А однажды увидела за сараем на навозе грибы, собрала их и сварила суп. Мама мне объяснила, что они несъедобные, но за заботу – похвалила.
Никогда не забуду, как ходили за ягодами в лес и заблудились…Вдруг увидели шалаш, зашли в него, а там на столе стояла большая корзина, полная ягод, а рядом – полторы булки хлеба. Сестра постарше — взяла полбулки, а тут увидели – лежат 3 кнута…Любаша и говорит: «Бежим отсюда!» И мы все побежали. Этот хлеб разломали…Мы его не ели, мы его просто проглотили…Ноги были все в крови – бежали-то босиком…Если бы нас догнали – заработали бы кнутов…
А у нас по всей деревне у одного старика было 3 яблони – дички, величиной с вишню…И мы залезли туда и нарвали яблочек. Так дед нас выпорол кнутом…С тех пор мы мы его дом обходили стороной.
Ещё вспоминается случай – стоял у стены лом, покрытый инеем, и мальчишки говорят: «Лизните, мы вам дадим по кусочку сахарина.» Уж нам так захотелось сладенького! И лизнули… — кожа на ломе осталась….Правда, сахарина по кусочку получили…
Во время войны привозили к нам беженцев. У нас тоже жили молодые муж с женой и бабушка Софья. Она меня учила вязать, подарила мне крючок. Говорила: «Ты, Мотенька, береги его – это твой талисман будет». Когда бабушка Соня приехала и угостила меня румяным ароматным яблочком, я впервые увидела и запомнила его запах…
Учиться мне не пришлось. С 10 лет я пошла нянчить 3хмесячного ребёнка у корейцев. 3 года была с этим ребёнком день и ночь – и спала с ним. Дети дразнили меня : «Кореянка!». Потом они уехали, а в этот коттедж вселилась семья военных, они меня взяли няней. Было у них 7 детей, а малышу – 2 месяца. Троих водила в садик, трое ходили в школу. В воскресенье давали мне выходной, а на ночь отпускали домой. Моя мама была уже старая, на работу её не брали, брат попал под трактор, надо было им помогать. И тут пришла к нам заведующая детсадика, предложила работать у них нянечкой. Что ж, дело-то мне знакомое – пошла работать в садик. Вот и кончилось моё детство…
(От себя добавлю – с её рассказа… Детьми они ходили собирать колоски на колхозное поле, так объездчик гонял их. Однажды над нею поднял коня на дыбы… От страха пропал голос — больше года не могла разговаривать…)

4. Клавдия Михайловна Кривенко (1940г)

А было ли у меня детство босоногое. Родилась я в 1940 году . Во время войны погибли мои родители. К сожалению, я их не помню, и даже нет у меня их фотографии. Мне было 3 года. Старший брат Саша ушёл на фронт, а меня (я в семье была самая младшая) и брата Володю увезли в детский дом, но почему-то в разные места…Мы долго не знали друг о друге. Вернувшись с войны, Саша забрал Володю к себе, а я была маленькая…Какое-то время и мне писал, письма мне читали, наверное, за меня отвечали, но со временем письма перестали поступать и мы потеряли друг друга…
Что вспоминается из детства? – Меня и других ребят привезли в детдом в Татарстане. Думаю, это была бывшая помещичья усадьба со всеми хозяйственными пристройками. Нас накормили супом из крапивы – водичкой, забелённой молоком – а потом каждому дали по одной ложке какао (витамины). Жилось нам неплохо: нас одевали, кормили, с нами занимались, чему-то учили. Мы, дошколята, жили в отдельном здании, у нас была воспитательница и няня, которая дежурила ночью. Деревенским жителям жилось во время войны очень трудно. И ночная няня нас по очереди каждого заставляла прятать для неё кусочек хлеба и кусочек сахара, а вечером отдавать ей. Она вылезала в окно – нарвёт зелёных помидор и раздаёт тем, кто в этот день отдал ей хлеб и сахар. Если не смогли принести, поднимала всех с постели, выстраивала на линейку, ругала и била скакалкой…Мне такое редко доставалось – я была ростом маленькая. Маленькая, рыженькая – одна такая на всю деревню…Меня часто за это дразнили, поэтому росла очень стеснительная…Так вот, воспитательница каким-то образом стала догадываться о том, что происходит, и после ужина стала проверять, всё ли мы съели. Выносить и прятать хлеб стало невозможно, и экзекуция продолжалась…Однажды няня ночью снова подняла нас с постели. Вдруг открывается дверь – входит воспитательница, видит нас, стоящих ночью, дрожащих…Няня была уволена, и больше мы её не видели.
В детдоме нас учили вышивать, петь в хоре, проводили вечера танцев, в общем – с нами занимались…Жили мы дружно. Между собой были и драки, и ссоры, но деревенские нас не обижали, знали – кто наших обидит, тому не поздоровится! Мы, как и все дети, целые дни проводили на улице – играли в лапту, прятки…Летом бегали босиком, но в школу ходили обутые и хорошо одетые. А вот местные ребятишки до глубокой осени ходили в школу БОСИКОМ. В школе все предметы велись на татарском языке, а нас учили по-русски, сколько бы нас ни было в классе. Как и все дети, мы, бывало, и хулиганили, и иногда слышали от учителей, что мы «их хлеб едим». Однажды, наверное, нас очень обидели этими попрёками. Мы пришли из школы, во время обеда собрали весь хлеб и заявили, чтобы его отдали учителям. Что тут началось! Вызвали учителей, всех нас собрали, и учителям пришлось перед нами извиняться…Вот и такое бывало…
Так мы в этой деревне окончили 7 классов — в школе была только семилетка…После окончания школы обычно отправляли в ремесленное училище, но мы учились хорошо, и нас, 6 человек, решили отправить в другой детдом продолжать учёбу в школе. Нам трудно было расставаться со всеми. Мы любили своих воспитателей, директора и других работников нашего детдома. Они вкладывали в нас душу, они старались облегчить нашу жизнь.Мы не видели материнской ласки, но в нашем детдоме нам было хорошо.
В 15 км от нас был детдом, но отзывы о нём были плохие, и нас отправили в более далёкий – в г. Лаишево. Встретили нас там неприветливо, воспитатели отнеслись холодно, дети тоже не пытались с нами знакомиться. Мы так своей кучкой и держались. Ко мне подошла одна воспитательница и сказала, что в этом детдоме воспитывался мой брат Володя и у неё есть его адрес.. Но последующие события перебили нашу с ней связь. Так я и не ухнала адрес брата…Дело в том, что нам с первых же дней там не понравилось, а дальше – больше. Кормили здесь невкусно, чай – еле сладкий и слабо заваренный. Даже в школу нас отправили не в школьной форме, как всех, а дали какие-то старые блузки и сарафаны и одну тетрадь. Ни учебников, ни портфеля…И мы в школу не пошли, попросили отправить нас назад, что и было сделано… Нас пришлось отправить в «плохой» детдом, но зато близко от родного. Там мы быстро со всеми познакомились.
Свободного времени оказалось много – уроки можно было не учить, т.к. никто не проверяет. Учиться стали хуже… Весной мы подрабатывали – копали землю в огородах, ходили в гости в свой родной детдом. Так проучились мы 2года, а тут детдом расформировали. Отправили нас в г.Мамадыш. Детдом богатый, условия хорошие, дисциплина крепкая, в школе строгие требования. Уроки надо учить, а мы от этого отвыкли…
Завуч нашего детдома знала моего старшего брата. Мы написали письмо. Пришёл ответ, что село ликвидировано, а куда – неизвестно, и снова след моих братьев пропал…
10ый класс мы закончили, и перед нами встал вопрос – куда дальше? Расставаться было трудно, хотелось уехать куда-то вместе. Прочитали объявление в газете, что по комсомольской путёвке можно поехать в Крвсноярск, обучиться профессии за 3 месяца и начать самостоятельную жизнь. Пошли в горком комсомола, чтобы нас туда направили. Нас было 5 человек, а в детдоме собрали всех, кому уже 18 лет, не дали им возможности закончить школу. Купили нам чемоданы, по комплекту белья и отправили в г.Казань. Дали с собой хлеб, печенье и целую коробку сливочного масла. (Мы её бросили в Казани – тяжело было с ней таскаться.)
Направили нас не в Красноярск, а на строительство железной дороги в глухой тайге, где пришлось нам испытать все «прелести» необустроенной самостоятельной жизни. Получилось так, что мы в своём комсомольском порыве оказали своим товарищам «медвежью услугу». Детство кончилось.

5. Е П Морозова
Моё босоногое детство.
Моё детство не было босоногим ни в прямом, ни в переносном смысле. А так хотелось мне в детстве побегать босиком, потопать по лужам после дождя, когда все мои сверстники разбрызгивали скопившуюся в ямках воду, выражая так свои эмоции. Я только с завистью наблюдала. Мне не разрешали бегать босиком, а тем более по лужам.
Детство моё прошло в большом приморском городе Баку, в благополучной семье. Папа — моряк, мама — домохозяйка. Нас было четверо: 2 брата, сестра и я, самая младшая. Меня все любили, опекали. А я от взрослых набиралась ума-разума.
Я ещё не умела читать, но уже знала Тома Сойера, его друга Гека, произведения Гайдара, сказку «Три толстяка», героев Жюля Верна и многих других. В семье все любили читать, пользовались библиотеками, и у нас дома тоже было много книг. Помню, как я брала сказки Жуковского, всматриваясь в текст, делая вид, что я читаю. И когда меня спрашивали: «Ты что умеешь читать?». Я важно отвечала: «Да».
Читать научила меня мама. Но однажды, я пожалела, что рано научилась читать. Каждый день я должна была что-то прочитать вслух. И вот однажды, когда во дворе уже слышались детские голоса, все уже играли, а я должна была читать про «Деда Мазая и зайцев». Мама не разрешала мне идти играть, пока не дочитаю. И вот я читала, захлёбываясь слезами, возненавидев и Мазая и зайцев.
Моя сестра читала уже серьезные книги, а потом пересказывала мне. Так я узнала о «Евгении Гранде». Я с нетерпением ждала того дня, когда пойду в школу. Училась охотно, была отличницей. Уходя в школу я своих кукол сажала на окно, чтобы они меня как бы провожали и встречали. В школу я шла мимо окна. Маме заказывала что-то шить для кукол. А мне мама сшила красивый матросский костюм, который был тогда в моде. В куклы я играла долго, ко мне всегда приходили соседские дети, и мы шили куклам наряды.
Детство моё прошло в огромном дворе каспаровского дома (дом работников Каспийской пароходства). Каспар запотился о семьях своих моряков. Даже в трудные 1933-1934 годы мы не испытывали сильного голода, так как папа ходил в загранплавание, и мы пользовались торгсином и ещё ИТЭРовскими пайками. Про свой двор я могу написать огромную повесть. Скажу кратко, что двор наш был густо населенный, шумный, весёлый. В детстве у нас было много игр: мы скакали в одну ножку, прыгали через верёвочку, играли в классики, в лапту, в дорожки, в лунки, в накули. Было много игр с мячом. С нами часто играли и взрослые. А когда уставали, садились на крыльцо и играли в 4 или в 5 камушков, шашки и в другие настольные игры. Вечерами, когда было уже темно, мы любили играть в «Казаки — разбойники» или в прятки. Чтение тоже было любимым нашим занятием. Родители нам покупали книги, выписывали журналы и газеты. Каждый раз мы с нетерпением ждали почтальона. Он приносил нам нашу любимую газету — «Пионерскую правду». Мы тут же садились и читали интересные произведения, которые печатались частями; такие как «Гиперболоид инженера Гарина», «Золотой ключик», «Над Тиссой» и другие.
К нам во двор приходили актёры из ТЮЗа, Муз комедии, Цирка. Мы все хорошо знали и очень любили артиста Аллегрова (отца Ирины Аллегровой). Приходил массовик с баянистом, и вся детвора высыпала на спортивную площадку: начинались танцы и хоровое пение.
В наш двор привозили фильмы. Как только слышался крик детей «Аппарат привезли», все жители со своими скамейками выходили во двор. Образовывался зрительный зал. Экран спускался со второго этажа, налаживался звук и все приковывались к экрану. По воскресеньям нам подавали автобус, и мы ездили на пляж.
Детство моё прошло весело и беспечно. Зимние каникулы проходили в хождениях по ёлкам. Все родные, знакомы приносили билеты, и мне удавалось побывать на 8-10 ёлках. Но самая интересная ёлка была в Клубе Моряков. Дети получали большие коробки сладостей и игрушку. Всегда была очень интересная программа: хороводы, карусели, концерты. В нашем дворовом Красном Уголке тоже проводилась ёлка с подарками.
Все наши мамы были домохозяйками, и мы росли под присмотром.
1 мая и 7 ноября наши мамы ходили на демонстрацию в колонне домохозяек, а о нас заботились присланные воспитатели детсада. Они организовывали наш досуг и угощали нас пирожными с какао. Я рада, что моё детство прошло перед войной.
В 1939-1940 годах жизнь стала ухудшаться. Появились очереди за продуктами и даже за хлебом. Продукты видимо шли на Н.З. Как только кто-то узнавал, что в гастроном завезли продукты, с трех часов ночи выстраивалась очередь. Я тоже не отставала от взрослых, засыпала стоя, мучилась в очередях. Зато утром мы все довольные с макаронами возвращались домой.
Все знали, что грядёт война, но говорить об этом было нельзя. Уже не было того радостного настроения у людей, и мы, дети это чувствовали. И всё что я слышала в это время — осмыслила позже. Несмотря на трудности мы продолжали жить весело и беспечно. Я не знаю, кому надо сказать спасибо за моё благополучное детство? Наверное, моим родителям, всем окружающим и той среде, в которой я росла. Я счастлива, что мои родители — умные, трезвые, заботливые, любящие люди. Родителей не выбирают, и мне просто повезло.
Детство моё закончилось в тот страшный миг, когда я услышала слово ВОЙНА.
Я всю жизнь с благодарностью вспоминаю свой двор и свою ностальгию я выразила в стихотворении «Старый двор».
Первая половина — это 30ые годы, вторая — я пришла в свой двор в 1975 году и увидела совсем другой двор.

Старый двор, старый двор! Как давно это было.
Все я помню о нем, ничего не забыла.
Помню детства года. Помню детские очи,
Как играли всегда мы с утра и до ночи.
Двор кишел детворой; Детей малых и рослых.
Недовольство порой, вызывая у взрослых:
— Ах! Какой шумный двор! — старики возмущались.
За ворота в тени посидеть собирались.
Но прошло много лет. Те ушли поколенья.
Захожу я во двор — никакого волненья.
Тишина и покой. Незнакомые лица.
А в беседке двора отбиваются блицы.
Как осенней порой, листья с веток опали —
Стариками теперь дети прежние стали.
И не вспомнил никто, что играли кода-то.
В нашем милом дворе все мы были ребята.
Старый двор, старый двор! Как давно это было.
Все забыли о нем; только я не забыла.

5. Нина Васильевна Никольская (1932г)

Детство моё прошло в нескольких районах Кубышевской (Самарской) области и Ульяновске. Я была младшая, сестра на 3года старше, а брат – на 5 лет. До 6-7 лет я играла в мяч, пела с сестрой и в хоре, часто читала стихи, любила плясать, танцевать, каталась зимой на салазках. Помню, когда мне было 7 лет, я встала на взрослые лыжи, у нас их было 2 пары. Рядом с нашим домом – высокая гора с трамплином. Там катались мальчишки. Я забралась однажды на эту гору, на ней никого не было — все мальчишки ушли на лыжах на другую, более высокую, гору
в лесу. Я стою и боюсь съехать. Сзади подъехал мой брат и забрал лыжные палки, т.к. уходил с ребятами в лес. А мне он дал свою клюшку. Подъехал другой мальчишка и говорит : «Съезжай!». Я оттолкнулась и поехала вниз, но, подскочив на трамплине, упала, но хорошо, что ничего не сломала. Этот случай помню до сих пор.
Летом мы играли в мяч, в классики, в прятки. Я быстро бегала, обгоняла всех своих подруг, училась плавать…Весной ходила с подругами в лес за подснежниками, за ландышами, приносила букетик ландышей своей маме на работу. Летом ходили за земляникой, за грибами. В лесу росли маслята, подберёзовики, а позже – грузди, рыжики, беляки…Наша бабушка жарила грибы, а грузди , рыжики, беляки солила в кадушке. Грибов набирали много…
Когда началась война, мне было 9 лет. Мы жили недалеко от железнодорожной станции. Мы с подругами ходили на станцию и видели, как мужчины уходили на фронт. Матери, жёны, сёстры их провожали и плакали, а некоторые даже в обморок падали…Везли много эвакуированных…
Много времени я проводила в очередях за хлебом и продуктами по карточкам. Даже в 6 утра до школы занимала очередь. Я много работала по дому – мыла полы, ходила за водой в колодец, ухаживала за огородом. Для раненых бойцов мы (дети2х, 3х классов) ходили всем классом собирать лечебные травы – наша помощь фронту.

6. Раиса Ивановна Пахомова (1941г)

Родилась я в селе Мало-Волчанка Алтайского края в 1941 году, осенью. Даты точной не осталось, как и у многих «Детей войны». Отец уже 2 месяца воюет, а маме надо копать картошку. Вот и родила на огороде. Акушеркой была соседка с кухонным ножом.
Родных в деревне нет. Один дедушка убежал с семьёй, спасаясь от коллективизации, на Сахалин. Другой умер от голода. Маме 32 года, нам, детям, — 5, 3 и я… Живём в какой-то избушке, дом сгорел со всем имуществом. Работа в колхозе с раннего утра до позднего вечера. Не выработаешь трудодни – тюрьма. Спасал огород и корова, но и тут надо было работать, а кому и когда? На трудодни зерно не давали. Пока растёт картошка, ели траву, коренья…Ждали отёла коровы. Первое молоко – молозиво – огромный праздник. Спасены! До сих пор – увижу корову, остановлюсь и благодарю со слезами…Несколько раз за лето бригадир отпускал колхозниц поработать на огороде или сходить в поле за клубникой, в лес – за брусникой, это было единственное для нас лакомство зимой, что такое сахар, мы не знали.
Мне уже лет десять…Окончилась война. Отец «пал смертью храбрых». Пенсию за него мы не получаем – у мамы нет регистрации – брак гражданский. Налоги на всё – надо сдавать молоко, мясо, масло. Нет скота – покупай. Мы, дети, — основные работники на огороде и по уходу за скотом. Рано утром я отправляла в стадо овец и корову, вечером встречала, доила…А однажды в марте мама сказала: «Ну, дети, картошка кончилась, корова не отелилась. Выхода два : идти по миру, или пасти общественный скот. По деревенским понятиям и то и другое – позорно». Мы выбрали второе. Всё лето я в 12 лет пасла в степи овец – голов 50. Босые ноги, змеи, непогода, слепни-оводы (укусит – аж до крови!). Очень боялась, что выскочит из бора волк…Однажды выскочила собака, укусила за ногу (шрам до сих пор). Её поймали, выстригли шерсть, сожгли, пеплом засыпали рану – «зажило, как на собаке»… Фамилию мамы узнала по налоговой квитанции – их было у нас много, попадались часто на глаза. Когда умер Сталин, народ собрался в одной избе – слушал радио. Я заметила в глазах у многих скрытую радость, и не напрасно: вскоре разрешили получать паспорта, а осенью привезли во двор полную машину зерна, отменили налог на трудодни…
В школу я пошла босиком – кочки, грязь…Спотыкаюсь, в руке чернильница-«непромокашка», химические чернила не отмоешь – вечно фиолетовые руки…В школе на переменах – хороводы… Училась хорошо, но мама, приходя с родительского собрания, говорила, что мной недовольны. Она меня никогда не хвалила – ни за работу, ни за учёбу… «Вот пусть чужие похвалят». И хвалили меня – одну из девочек нашей улицы брали женщины в степь за клубникой – жара, змеи, жажда, 7 километров туда и обратно, полное ведро ягод – но я не канючила…Мама не ругалась на нас, а только иногда говорила: «Уйду я от вас, куда глаза глядят». Меня это потрясало, я пыталась представить, где это место…
Зимой, сидя в тёплом углу, вязала «концы». Это пучки ниток, привозили их с фабрики Барнаула – остатки ткани зелёного цвета для солдатской одежды. Везло тем. кому доставались длинные нитки. Мы, дети, связывали их, сматывали в клубки, и мама всю зиму ткала полотно, на поверхности торчали рядами узелки. Помню первый ситец в моей одежде: его полоску мама пришила к моим штанишкам. Я подняла подол и пошла по улице, чтобы все видели, какая я богатая. Фото детских лет нет, не знаю, какая я была, но дразнили белобрысой…
Однажды подруга говорит: « А сегодня ко мне в школу придёт дядя – он приехал из Берлина. Он лётчик, герой». И вот приходит дядя – молодой, в форме, в орденах. Наши мужики, кто остался жив, пришли с войны израненные, инвалиды, угрюмые, никогда о войне не говорили – старались забыть. А тут – такое! Он посадил подругу на плечо (это было в первом классе), а мы восторженной толпой шли рядом по улице…
И ещё запомнилось… Тоня (учились в одном классе) говорит: «Пойдём сегодня на опушку бора встречать дядю Васю – он приедет из Киева на машине». Событие! Целый день вертимся у бора, и вот едет дядя Вася – сидит, свесив ноги в кирзовых сапогах на телеге . Недавно прислали мне книгу из моей деревни – биография района. Там фото дяди Васи – он, оказывается, является прототипом Василия Тёркина. Работал с Твардовским и художник из многих солдатских лиц выбрал именно его…
Любимое развлечение в детстве было вечером. В избе темно, электричества нет. Лежу в постели, в окно смотрит месяц, а по радио звучит прекрасная музыка – опера, оперетта, спектакль московского театра – далёкая чудесная жизнь. Детская память всё впитала… Зимой – чтение на печке. Тепло, горит керосиновая лампа…В деревенской библиотеке – вся русская и мировая классика. ..Зачитывалась…Зато в старших классах была любимой ученицей на уроках литературы.
Очень много пели. Пели все. Утром доярки уезжали на дойку, вечером возвращались – обязательно пели русские, украинские, народные песни. Мы, дети, днём на качелях тоже пели – довоенные, военные, послевоенные, песни из фильмов…Огромной радостью было появление новой песни. Пели на огороде, на колхозных полях, в бору…
Вечером летом – ярко светит луна, яркие звёзды, а с разных концов деревни – пение – это молодёжь возвращается из клуба…
Вся детская деревенская жизнь – на природе. Огромный светлый бор, полный грибов, ягод, всяких чудес…Наша обязанность – собирать сосновые шишки, набивать ими мешки и везти домой топить печь. Деревья на дрова рубить не давали. На опушке леса стоял дом лесника с ружьём. Купались в речке Песчанке, а рядом утки, утки… Плывём и посматриваем друг на друга…
От больных соседей я заразилась туберкулёзом. Болела грудь, инстинктивно тянуло в бор. Целыми днями бродила по лесу, собирала ягоды, ела… Дома на груди у меня постоянно лежала кошка – не могла согнать. Спустя годы, узнала, чем болела.
Много лет видела сон: я лечу высоко в небе, а на земле подо мной клубятся змеи. Этот сон был обязательно к письму с родины, из деревни. А змей у нас было, действительно, очень много и в поле и в бору, но мы их не боялись, главное – не наступить. Правда, кто-то из родителей, чтобы нас припугнуть, выдумал байку про летающую змею. Это были гадюки. А волки…Недаром, деревня – Мало-Волчанка, рядом – Волчно-Бурла, недалеко – Волчанка. Утром слышались рассказы, у кого в эту ночь волк зарезал овцу. Нас, детей, не пугала и не раздражала и другая живность – комары, мухи, мыши. И теперь на склоне лет – огромная и, пожалуй, единственная радость – это природа. Вспоминая детство, я совершенно не придаю значения голоду, бедности, невзгодам. Всё покрывает огромный светлый мир природы, жизни в ней.
И ещё – об отношении к Богу. Церковь сожгли в революцию. Праздники не отмечались, молились тайно. Помню – эпидемия тифа. Мы – трое детей при смерти. Мама в углу молится. У дедушки-соседа в амбаре была спрятана библия. Мы её нашли. Я – в роли учительницы во главе стола – читаю Библию. Старинная книга, много незнакомых слов, но запомнилось на всю жизнь. Крещение приняла в 50 лет, осознанно. Чувствовала всегда присутствие Бога в своей жизни.

7. Надежда Васильевна Прокофьева (1939г)

Когда началась война, мне было всего 2 года, средней сестре – 4, старшей шёл шестой год. Отец наш был военный и сразу попал на фронт. Жили мы в Белоруссии в военном городке под Витебском, где почти сразу начались бомбёжки. Женщин с детьми посадили на открытые полуторки почти без вещей и отправили в эвакуацию. Машины подвергались бомбардировке, и все соскакивали с них, отбегали подальше и прятались, а наша мама, как наседка, обхватывала нас руками, оставалась на машине – считала, что если суждено погибнуть, то всем вместе…
Мои воспоминания начинаются с того времени, когда мы жили в Фергане, в доме барачного типа. В одной комнате жили 2 семьи: две кровати для одной семьи, две – для другой, между ними – стол. Я спала с мамой, сестрёнки – на другой кровати.
Помню, что была весёлой и подвижной, очень любила танцевать. Я просила маму напевать мелодии, уходила за стол, мама с сёстрами сидели на кроватях, а я брала руками края юбочки, выходила на середину комнаты и танцевала под мамину музыку.
Мама работала, получала хлебный паёк и делила его на 4 части. Я свой кусочек сразу весь не съедала, делила пополам и один кусочек оставляла под подушкой на вечер…
На крыльце дома всегда стояли тазы и вёдра с водой , которая нагревалась за день, и мама нас купала вечером. Целыми днями мы находились на улице – раздетые, босиком…Во дворе был большой общий туалет, куда я очень боялась ходить: там были очень большие дырки и я боялась в них провалиться.
Самым ярким воспоминанием того периода была новогодняя ёлка. Помню большой зал, очень много детей, я у мамы на руках, рядом сёстры. Мы смотрели представление с участием Деда Мороза и Снегурочки, и я очень переживала за положительных героев. А вот давали ли нам подарки – не помню…В Фергане я часто болела. Кроме обычных детских болезней, у меня была свинка (сделали операцию на шее), дизентерия в тяжёлой форме и какая-то болезнь, которая отразилась на зрении. Мама боялась, что я не выживу. Наверное, климат не подходил.
Вероятно, поэтому, когда освободили от немцев нашу область, отец написал маме, чтобы она вернулась в хату его родителей. их уже не было в живых, а в хате жила младшая сестра отца с детьми. В деревню Чернецово Калининской области мы приехали зимой, было очень много снега. От станции мама несла меня на руках. Нашему приезду тётя Катя, конечно, не обрадовалась. Хата – старая, бревенчатая, крытая соломой. В ней всего одна комната и сени, печь. В углу – образа. У тёти Кати, тоже было трое детей и, конечно, совместной жизни не получилось. Вскоре она нас выгнала, и мы скитались по соседям до тех пор, пока отец не написал сестре письмо с требованием освободить хату, т.к. он считался наследником…Эта зима для нас была самая трудная. Вселились мы в пустую хату, есть было нечего. Мама ходила до станции, где в каких-то вагонах была мороженая картошка, приносила её нам. Мы резали её кружочками и цепляли на трубу железной печурки (не помню, кто нам её сделал). Картошка запекалась, и мы ели эти сладковатые кружочки.
Весной стало полегче, перешли на подножный корм: крапива, лебеда, щавель. Собирали чернику, землянику, малину. Малину мама сушила на печи прозапас. Помогали соседи, кто чем мог. У нас не было обуви, и мама шила нам ватные
сапожки, на которые одевались галоши. Шапочки и варежки мама вязала нам сама.
Наша мама была великая труженица. Она всё умела: шила, вязала, вышивала, пряла, ткала, отлично готовила, пекла пироги. Огород у неё всегда был ухоженным и давал хорошие урожаи. Соседи её очень уважали, она им тоже помогала, чем могла.
К ней все приходили подстригаться, написать что-то. Её единственную шерстяную юбку одевали все соседки, когда нужно было куда-то поехать.
В общем, это великая её заслуга, что мы остались живы в те страшные годы.

8. 6 Виктор Матвеевич Семенихин (1935г)

Родился я на Севере, в Мурманске, зимой – 17 декабря 1935года. Наверное, поэтому больше всего я люблю зиму. До войны с дворовыми ребятами играли в разные игры, гуляли с родителями по городу. Помню, около 5 лет мне было. Катались как-то с высокой горы на санках. Поехал через трамплин, а когда прыгнул – санки разъехались (сломались)…Плакал не от боли, а от того, что жалко санки…
Жили в деревянном 2хэтажном домена 2м этаже… Вместо тротуаров – деревянные подмостки. Бегал по ним и не заметил торчащего гвоздя. . Левую ступню проколол всю насквозь. Больно было очень, но маме не сказал, учили, что мужчина должен терпеть…Хорошо, что рана не воспалилась, заросла…Теперь этого дома нет, снесли обломки после войны – выстроили музучилище.
А в 41 начались бомбёжки, через каждые 15 минут – налёт. Мне поручили принести в бомбоубежище чайник с кипятком. Только поставлю кипятить – тревога – надо бежать вниз. Затишье – опять бегу кипятить воду – не успеваю – снова тревога…Так я и бегал туда-сюда без толку, пока не споткнулся и всё разлил…
Однажды нас с мамой, сестрой и братом перевезли на машине в Кандалакшу и погрузили на пароход, натолкали, как селёдок в бочке – и в трюмах, и на палубе – дети, женщины, старики…Везли через Белое море в Архангельск. За пароходом – стаи акул – в пути кто-то из стариков умирал, и их выбрасывали прямо в море…
В городе нас разместили по разным деревням, селили в чужие дома. У нас в доме жило 3 семьи – 10 человек, только детей – семеро. Спали на полатях, ели, что попало- грибы, ягоды, даже варили картофельные очистки., американские консервы иногда перепадали…Я у нашей соседки приноровился пригнать коровку из стада, потом стал её выгонять – получал иногда крынку молока и большой ломоть хлеба. Принесу домой, поделю на всех…С местными ребятами мы не очень ладили, не хотели они нас,
эвакуированных, принять. Шли мы как-то мимо них – один и кинул в меня пако – я голову закрыл, а палка – по руке. Рука вспухла. За много вёрст везла меня мама на санях в больницу. Врач был только один. Он мне нарыв ножом разрезал, прочистил и завязал. Сейчас этот шрам напоминает мне о детстве… Помню ещё, как собирали васильки – помногу – и сдавали их в аптеку…
Позже уехали к бабушке в Тамбов. У неё далеко за городом был огород, запомнилось, как по две тыквины таскал оттуда – одна впереди, другая – сзади…Собирал щепки, для печурки…В общем – был на подхвате…
Пока мы кочевали по тылам нашей Родины, отец до самой победы воевал в Мурманске. За что и был награждён орденами и медалями « За оборону Советского Заполярья». В 1947году был демобилизован и направлен инструктором райкома партии на Украину в село Тарутино (тогда Измаильской, а теперь – Одесской области). Все мы туда и переехали. Там я впервые увидел окопы, снаряды, патроны, пистолет. Мы находили всё это во время игр.В школе учился так себе…Больше лазали по развалинам, придумывали разные игры, сами делали себе коньки. По селу протекала неглубокая речка, перед зимой мы её запрудили камнями, и зимой образовался каток. Там на деревянных коньках и катались, даже с уроков сбегали…Помню – помогали колхозу – собирали колоски, чистили кукурузу, всем классом ходили.
Запомнился и ещё случай из жизни на Украине. Я учился тогда в 6 классе. Отец приехал из армии и привёз с собой серые мужские валенки. А тогда плохо было с обувью – шили бурки из тряпок и ваты, носили их с галошами. Я и пошёл в школу в этих валенках. И что там было!! Ребята стали надо мной смеяться, стащили валенки, начали их перебрасывать друг другу. Было так обидно…Больше я их в школу не надевал…Мама мне справила бурки…

9. АННА АНТОНОВНА СЕМЕНИХИНА (1933г)

Когда началась война, в семье было трое детей и мама – беременная. Папу забрали на фронт, а через полгода родились близнецы – две девочки. Началось тяжёлое время… Деток мама носила в ясли, там они простыли и умерли, а нас, уходя на работу, мама оставляла дома. Помню, как мы залезали на подоконник, плакали и звали папу, как будто он мог нас слышать…
Подросли, начали ходить в школу… Представьте, как мы учились – на троих – одни сапоги. Один идёт в школу, а двое других — дома…Мама часто плакала. Помнится, как она свои обмороженные ноги опускала в холодную воду, чтобы не было так больно…
Мы ей были – не подарок! Уйдёт она на работу, а мы – бедокурить…У нас жила квартирантка. Однажды сосед, постарше нас, открыл её дверь, и мы все – 6 человек – пошли в её квартиру. Там был подпол, мы в него и залезли…Увидели продукты, муку кукурузную, кислое молоко…Мы муку по всей комнате рассыпали, так этого мало – мы с девочками открыли сундук, где лежали хорошие вещи. Мы порезали их на кусочки, сами нарядились и нарядили своих куколок – радуемся…А тут приходит хозяйка – поднялся крик, плач…Зашла мама, она ей показывает – все вещи порезаны! Я спряталась под кровать, но мама, конечно, вытащила меня, схватила за волосы, начала трепать: «Что вы наделали!» Но хозяйка хорошая была, забрала меня от мамы, говорит: «Вещи уже не вернуть, а ребёнка бить нельзя. Я всё прощаю».
Гулять нам некогда было, мы всегда что-то делали. То в лес за дровами ходили, вязанки носили, то за ягодой ходили, то колоски собирали, дома кроликов кормили — мама всегда нас работой загружала. А нам так хотелось погулять и с друзьями поиграть!
Как-то мама ушла на собрание, а мы пошли к соседям, в жмурки играли, а потом сели все семь человек на кровать. Сидим – пьём какао…Вдруг кровать обвалилась, она была деревянная, и мои ноги попали под доски. Было очень больно, наступить не могу.
Брат посадил меня на плечи и понёс домой. А мама уже начеку – с ремнём в руке : « Что , случилось? Почему не дома?» Брат говорит : «Мама, Аня ноги поломала», а мама : «Сейчас я её вылечу!» Сняла меня за руку с его плеч, привела домой и давай вокруг себя хлестать, да так, что я и за боль забыла. Ну и попало нам всем трём по очереди…
Школьные годы я любила. Мы были октябрятами – на переменках с нами играли пионервожатые. Потом сама пионеркой была – тоже в школе весело было на переменах.
Но когда приходили домой, то шкоду делали, а зачем – и сама не знаю, вредная была, за то и получала от мамы… Мама у нас очень строгая была, била нещадно, а мы тогда из дома убегали, где угодно, ночевали – то в стоге сена, то в подвале…А уж если она
поймает, то держись – и холодом, и голодом морила…А может – это и к лучшему было…
Бывало, пойдём в лесок за дровами, листьев намнём и, как папиросы, заворачивали в трубку, курили – взрослыми себя представляли…Однако, все повырастали, хоть работа и тяжёлая была. Не знали усталости, потому что были молодыми…

10. АННА АНТОНОВНА СЕМЕНИХИНА (1933г)

Когда началась война, в семье было трое детей и мама – беременная. Папу забрали на фронт, а через полгода родились близнецы – две девочки. Началось тяжёлое время… Деток мама носила в ясли, там они простыли и умерли, а нас, уходя на работу, мама оставляла дома. Помню, как мы залезали на подоконник, плакали и звали папу, как будто он мог нас слышать…
Подросли, начали ходить в школу… Представьте, как мы учились – на троих – одни сапоги. Один идёт в школу, а двое других — дома…Мама часто плакала. Помнится, как она свои обмороженные ноги опускала в холодную воду, чтобы не было так больно…
Мы ей были – не подарок! Уйдёт она на работу, а мы – бедокурить…У нас жила квартирантка. Однажды сосед, постарше нас, открыл её дверь, и мы все – 6 человек – пошли в её квартиру. Там был подпол, мы в него и залезли…Увидели продукты, муку кукурузную, кислое молоко…Мы муку по всей комнате рассыпали, так этого мало – мы с девочками открыли сундук, где лежали хорошие вещи. Мы порезали их на кусочки, сами нарядились и нарядили своих куколок – радуемся…А тут приходит хозяйка – поднялся крик, плач…Зашла мама, она ей показывает – все вещи порезаны! Я спряталась под кровать, но мама, конечно, вытащила меня, схватила за волосы, начала трепать: «Что вы наделали!» Но хозяйка хорошая была, забрала меня от мамы, говорит: «Вещи уже не вернуть, а ребёнка бить нельзя. Я всё прощаю».
Гулять нам некогда было, мы всегда что-то делали. То в лес за дровами ходили, вязанки носили, то за ягодой ходили, то колоски собирали, дома кроликов кормили — мама всегда нас работой загружала. А нам так хотелось погулять и с друзьями поиграть!
Как-то мама ушла на собрание, а мы пошли к соседям, в жмурки играли, а потом сели все семь человек на кровать. Сидим – пьём какао…Вдруг кровать обвалилась, она была деревянная, и мои ноги попали под доски. Было очень больно, наступить не могу.
Брат посадил меня на плечи и понёс домой. А мама уже начеку – с ремнём в руке : « Что , случилось? Почему не дома?» Брат говорит : «Мама, Аня ноги поломала», а мама : «Сейчас я её вылечу!» Сняла меня за руку с его плеч, привела домой и давай вокруг себя хлестать, да так, что я и за боль забыла. Ну и попало нам всем трём по очереди…
Школьные годы я любила. Мы были октябрятами – на переменках с нами играли пионервожатые. Потом сама пионеркой была – тоже в школе весело было на переменах.
Но когда приходили домой, то шкоду делали, а зачем – и сама не знаю, вредная была, за то и получала от мамы… Мама у нас очень строгая была, била нещадно, а мы тогда из дома убегали, где угодно, ночевали – то в стоге сена, то в подвале…А уж если она
поймает, то держись – и холодом, и голодом морила…А может – это и к лучшему было…
Бывало, пойдём в лесок за дровами, листьев намнём и, как папиросы, заворачивали в трубку, курили – взрослыми себя представляли…Однако, все повырастали, хоть работа и тяжёлая была. Не знали усталости, потому что были молодыми…

11. Галина Петровна Токарь (1942г)

Родилась я в Грузии, городе Тбилиси. Папа был военнослужащим, прошёл войну с Северного Кавказа через Польшу, Германию и закончил в Японии. Вернулся домой в 47году. А мы с братом, который был на 2 года старше меня, всю войну были с мамой.
Она работала в госпитале, ухаживала за ранеными.
Я мало что помню из моего детства, но вспоминается, как брат, взяв меня за ручку, вёл к маме в госпиталь. В заборе одна доска была сломана, и вот мы, отодвинув доску, пролезали внутрь, садились на скамейку под липами и ждали, когда мама вынесет 2 мисочки с едой. Поев, мы возвращались тем же путём. У нас была одна комната, а соседи — татары. Они присматривали за нами, так как мама по двое-трое суток не приходила домой. Было трудно и ей, и нам. Однажды мама пришла домой и упала без сознания, а брат упал на неё и кричал: «Мама, не умирай, мы с Галей маленькие!».Этого я никогда не забуду, мама была для нас всем…
Ещё помню, как мы с братом играли в догонялки вокруг стола. У меня закружилась голова, и я села на включённую электроплитку…Бедный брат схватил меня, положил на кровать, подложив под меня всё, что нашёл в тумбочке…Шрамы оставались лет до 16ти. И ещё помню, как приходит мама с дежурства, а мы сидим под столом и режем ножницами всё, что можно резать – книги, фотографии, всё-всё.
Из еды помню кукурузную кашу мамалыгу….А летом мама отвозила нас к бабушке в деревню. Двое её сыновей были на фронте, а остальные, кто мог, работали в колхозе. С едой, конечно, было легче. Как вкусно готовила бабушка в русской печке пшеничную кашу!
Когда закончилась война, жить, конечно, стало легче, но она оставила на всю жизнь тяжкие воспоминания. К примеру, мама из использованных бинтов, выстирав и покрасив их хиной, мастерила занавески и продавала на базаре, чтобы купить хоть какую-то еду…Хочется пожелать нашим детям и внукам, чтобы им никогда не пришлось этого испытать…

12. ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА ЧЕРНОВА (1922г)
Наша семья жила в городе… Летом мы ездили в деревню, к родственникам. Мой дядя приучал нас к труду. Говорил: «Кто не работает, тот не ест».Осенью старшие копали картофель, а мы, малыши, «помогали» (больше мешаемся под ногами, чем работаем).
Нам говорят – помоги той тёте или дяде, мы и бежим к ним помогать. Вечером приходим домой. Я говорю: «Дядя Саша, я работала», а он: «Ну, показывай руки!» Я протягиваю обе руки ладошками вверх, он и говорит: «Ну, раз работала, иди – мой руки, садись за стол».
Когда стали постарше, играли в мяч — бросали его на стенку через плечо, через голову, били коленками… Играли в лапту, в прятки, прыгали через скакалку…Было весело.

13. ВИКТОР МИХАЙЛОВИЧ ЧУБАТОВ (1926г)

По-моему, начало детства начинается тогда, когда в сознании ребёнка остаются на всю жизнь первые впечатления от общения с окружающим миром. Таким событием в моём сознании были лошади…
Я родился в простой землянке, и только в 29году, когда мне исполнилось 3года, семья получила квартиру в доме на 2 семьи. Во второй половине дома расположился
радиоузел, откуда в31году впервые заговорило радио. Рядом – длинное строение – конюшня. Лошадей было много – разных мастей. В то время автомобилей не было, и все земляные и строительные работы выполнялись с помощью лошадей. Вот эти лошади и сохранились в моей памяти с тех дней. Вот перед глазами – кузня. Помню, как держит кузнец ногу лошади, берёт подкову с такими длинными штырями и молотком вгоняет эти штыри я ногу, а я аж зажмуриваюсь – как ей, наверно, больно…
А в 7лет я пошёл в школу. На первом уроке учительница (со светлыми волосами и широким лицом) рассказывала о нашей стране. О проживающих в ней народах – русских, украинцах, чувашах, чукчах, ненцах и др. На стенах класса были развешаны карты, по которым она рассказывала. В посёлке была всего одна школа. Позже построили другую, 3хэтажную, и с 5го класса я начал ходить в эту школу. Учился я неплохо, во всяком случае, старался, чтобы не было неудовлетворительных оценок. Преподавали уроки на украинском языке, но учили и русский язык и литературу. Электричества до 34г не было, поэтому приходилось уроки вечером готовить при каганце (в блюдце наливали подсолнечное масло и смачивали ваткой или материей). В раннем детстве любимым моим занятием была «езда» с помощью обода, который управлялся изогнутой проволокой в моей руке. При помощи этого «транспорта» я ездил на базар и в магазины, куда меня посылала мать. Недалеко от дома был карьер, в котором рабочие, летом обнажённые до пояса, резали специальными ломами белую глину и бросали её в вагонетки., а потом с помощью троса и лебёдки поднимали её на поверхность и сбрасывали в вагоны. Интересно было наблюдать, как экскаваторы снимают ковшом слои чернозёма, песка и других пород, чтобы добраться до белой глины (материал для огнеупорных кирпичей в доменных печах). Глина была такая маслянистая, что мы часто брали её в рот и сосали, как конфету.
Рядом с карьером были землянки, в которых жили рабочие с детьми. Кругом была бедность, особенно, в 33м году. Дети ели траву и дикие ягоды. Мне не пришлось испытать эти лишения. Отец работал токарем на заводе и получал неплохую зарплату, а мать занималась шитьём. Я часто помогал голодным детям, выносил им хлеб и другие продукты. Особенно бедствовала соседская семья, состоящая из 11 детей. У них на всех были одни ботинки – ходили босиком. Возле хлебных магазинов стояло много детей и протягивали руки, прося крошку хлеба. Некоторые люди отламывали им кусочки. Однако, смертных случаев от голода не было.
В центре города стоял курган, насыпанный, по-видимому, ещё скифами. Этот курган детвора использовала, как горку, с которой зимой спускались на санках и коньках.
Часто спускался с горки и я. Было очень весело, хотя часто, спускаясь вниз, сталкивались и падали, набивая синяки. Коньки были самоделковые. К железным полозьям прикрепляли деревяшки и привязывали к ботинкам.
Весной я любил наблюдать, как начинает таять снег и бегут ручейки. Я прочищал их, чтобы быстрее ушла вода. И вот однажды на дне ручья я увидел большую старинную монету из красной меди. С обеих сторон на монете была оттиснута буква П, а внизу – надпись – 1703 год. Т.е., изготовлена она была во время царствования Петра Первого. Я её очень берёг, но во время войны мы оказались в оккупации и наш дом спалили немцы (вместе с моей монетой…) В 1941году, когда началась Великая Отечественная Война, я окончил 8 классов и в июле месяце уже работал учеником токаря на заводе. Мне исполнилось 15 лет . Детство закончилось

14. (Людмила Степановна Шипкова (1935г.)

В 1935 году во время большого пожара(от грозы) сгорела почти вся наша деревня, события развивались аналогично недавним 2010го года.
Я была четвёртым ребёнком в семье, но отдельного жилья мы ещё не имели, жили с родителями огромной семьёй, как и положено было в те времена. После пожара было решено строить дома отдельно для каждого сына. Скоро мы вселились в новый небольшой дом, который и сейчас стоит в заброшенной теперь деревне. От фундамента сгоревшего дома по периметру остались «на память» большие камни.
Они были разной формы и цвета, а угловой камень был почти правильной квадратной формы (60 на 60 см.) , края округлые, покатые, верхняя поверхность ровненькая, как полированная. Эта розовая площадка была неотъемлемой частью моёй жизни с самого детства. На ней я раскладывала свои небогатые игрушки, рисовала кусочком белой извести. На ней я стучала каблучками, надев туфли старших сестёр (я тоже взрослая!).
Камень и сейчас лежит перед домом, мы не давали ему зарасти травой или быть засыпанным песком. Много детских и юношеских тайн знает этот камень.
В свои шесть лет я очень захотела учиться в школе(принимали в первый класс тогда в 8 лет). Как ни упрашивала маму – не разрешали. Тогда я, видимо, и пошла на «стоячую» забастовку. Поднималась утром пораньше, одевалась, брала книжки (какие-то)под мышку и вставала на «Свой» камень, ждала, когда учительница пройдёт мимо меня к школе. Я здоровалась с ней, но она шла мимо. Было очень больно, но на другое утро всё повторялось…И мои «стояния» всё таки привели к положительному решению.
Анна Сергеевна уважила моё желание. Сказав матери: «Пусть походит немного, ей быстро надоест. Она такая маленькая, сама не захочет». Но мне не надоело, я с удовольствием ходила, училась.
Когда закончились годы учёбы в начальной школе и надо было в 5 класс ходить
за 3,5 км, родители решили повременить с моей учёбой. «Переждёшь один-два годика, подрастёшь, окрепнешь и со своими сверстниками пойдёшь- был их вердикт. Я так горевала, подолгу сидела на своём камне, ни с кем не играла, не общалась. Это была, наверное, теперь «сидячая» забастовка. Осенью я пошла в Великодворскую среднюю школу и была счастлива.
В холодные зимние дни меня поверх одежонки завязывали маминым огромным клетчатым платком (равносильно теперешнему пледу). Бойкие мальчишки всегда толкали этого кокона с дорожки в мягкий снег. И уже не выбраться самостоятельно – ведь обе руки под туго завязаны платком, а в руках ещё и пузырёк с чернилами. Не очень приятная ситуация, а героев и след простыл!. Выручали подружки, они ведь были постарше и посильнее, зато в валенки мы набирали столько снега! Дома ругали, что пришли такие мокрые, а что сделаешь? Спасала сестра, она за меня шла на любые сражения, всем мальчишкам доставалось по заслугам…Однако потом всё повторялось снова…
Расскажу о том времени года, когда зима ещё вовсю хозяйничает, но временами даёт послабление, и всегда на одном и том же месте образовывается маленький островок оттаявшей земли. Через день-два он становился пригодным для очень любимой всей детворой игры, которую называли «чижик».На земле на небольшой подставочке лежал этот чижик – плашка с заострёнными концами. Ведущий специальной палкой ударял по одному из них, «чижик» летел в каком-то направлении, а все играющие за время полёта должны были разбежаться во все стороны. Водящий (как было страшно быть в этой роли!)
как можно скорее должен найти этот чижик и бросить сразу же на специально очерченный кружок. Если чижик попадёт в круг, значит, судьба на твоёй стороне, ты отыгрался, свободен. Если же вне круга, то продолжаешь оставаться в прежней роли, ищешь чижика в снегу, утопая по пояс. Сейчас удивляешься, почему так азартно и долго играли именно в этого «чижика», как ждали первые небольшие проталинки!
Конечно, спасала русская печка. На её почти горячей лежанке обсушивались, отогревались все участники этой баталии. А на жердочках под потолком висела отжатая от снега одежонка. Это спасало, видимо, от простуды, родители ведь никогда не запрещали играть в этого чижика, не дождавшись схода снега и воды.
Деревенская детвора, мальчики и девочки, играли на улице большими компаниями. Это вечные игры: казаки-разбойники, найди флаг неприятеля, русская лапта, штандер…
Мы дружны были не только в играх, но и в повседневных заботах по хозяйству. Каждый летний день, наряду с заботами по дому, по огороду, включал в себя нелёгкое для детских плеч дело — заготовка сухих сучьев в лесу для топки печи по осени, когда ещё нет настоящей зимы и хорошие дрова можно было поберечь для будущих месяцев. В каждом дворе стояли одна или две тачки – деревянное движущее средство с колесом, двумя ручками и двумя ножками. На них перевозили скошенное сено, выкопанную картошку, Возили бельё на речку для полосканья после стирки. На этих тачках из леса мы привозили топливо. Приезжали в лес, кто-то из старших залезал на дерево, сркбал отжившие сухие сучья. Мы их чистили от веток, складывали на тачку, Завязывали верёвкой потуже и ехали домой. Во дворе разрубали их на нужной длины поленья, складывали в сарае в поленницу.
Всё бы ничего, но детьми-то мы были ещё маленькими (постарше возрастом наравне со взрослыми работали на полях, на сенокосе), а дорога в лес была через речку вброд. Провести тачку через речку (колесо застревало в песке) и поднять этот воз на высокий берег на тропу было делом очень трудным, двое-трое малышей не могут. Выручало наше сообщество. За дровишками выезжал в назначенное время целый обоз,
9-10 тачек ехали одновременно, чтобы все вместе общими усилиями преодолевали этот небольшой, но очень тяжелый переезд через речку и на берег. Непременно возникали элементы игры, детское воображение работало на нас: то это был партизанский отряд, доставлявший продукты воинам, то это был санитарный поезд, то это большая свадьба и свадебный кортеж. Помогали нам выполнить эту работу флажки, ленточки или какой-то другой знак отличия. С какой гордостью показывали мы пришедшей поздно с работы матери, что поленница стала за этот день гораздо выше. Она гладила нас по головкам и называла хорошими помощниками. Жаль, что в то время не было фотоаппаратов и ни один «поезд дружбы» не остался нам на память.
Ещё одна страница детства.
Седьмой ребёнок в нашей семье родился в ноябре 1941 года, когда отец уже был на фронте. Мать осталась с такими маленькими, старшей было неполных 12 лет. Как уберечь детей от голода в не очень трудные годы? Какими-то путями она узнала, что в районном центре военные приезжие люди заключают договора о пошиве рукавиц, головных уборов
для фронта из их ткани. Рассчитывались не деньгами, а небольшим набором продуктов (мука, сахар, чай, спички). Эта работа легла на её плечи, швейная машина работала почти всю ночь…Второй договор, который она смогла добыть, заключался в поставке мётел для города. Они делались из веток берёзы, были даны стандарты. Эта работа была для всех нас. В зимнее время, когда деревья голые, наш семейный «поезд» отправлялся в лес. Были специальные длинные санки, на них садись малыши, а кто постарше – тянули за верёвку.
В руках у матери – топор, им она срубала дерево, а мы его общипывали, обрывали. Всю эту массу – на санки, сверху на одеяльце – малышей, мать – за верёвку, остальные подталкивали сзади. Так поезд благополучно прибывал домой. Затапливали голландку
(маленькая печка), становилось тепло, мы отогревали ручки-ножки и ждали свой нехитростный ужин. Сейчас при встречах наших мы вспоминаем все детали этого семейного подряда. Благодаря тому, что мать нашла этот путь спасения для нас, мы все остались живыми, не голодали так, как другие семьи. И вторая, не менее важная, сторона этой работы – мы несколько часов были рядом со своей мамой, она была только наша. Мы мало её видели. С раннего утра до очень позднего вечера она работала бригадиром в колхозе. Всё в доме делалось руками детей. Как мы ждали её прихода! Как нам светло и радостно было у тех берёз, о которых я написала…

15. ВЛАДИСЛАВ ЧЕРНИКОВ ( 1929г — 2012г)

Мне не забыть моего босоногого детства,
В памяти много осталось той жизни картин…
И продолжают, как в калейдоскопе, вертеться,
Где в каждой картине центральным был я – господин…

Прижавшись к маминой груди,
Я оказался в женской бане,
Где были женщины одни,
И с дочерьми, и с матерями.
Их много было в этот час –
На лавках мраморных сидели
И, вдруг увидев с мамой нас,
Во все глаза на нас глядели…
И я вовсе глаза глядел-
(Их нагота так впечатляет! –
Дивился животу, пострел ,
Который ноги прикрывает.)
Соседка маме говорит:
«Подрос герой на удивленье!
-Пора уж с папою ходить
Ему в мужское отделенье!»

Чтоб не остался я один,
Меня за ручку в магазин
С собою тащит мама.
Иду, конечно, босиком,
Путь сокращается пешком:
То бугорок, то яма…
Маманя просит:«Не вертись.
И под ноги себе смотри!
Дорога непутёвая!»
Коль знал бы раньше, где упасть,
Соломки взял бы про запас-
(Пословица толковая!)
Тащусь, верчусь – ребёнок я,
Познаний жаждет плоть моя.
Мне до всего есть дело!
Вот голуби летят. Краса
Одушевляет небеса!
Бегу за мамой смело.
Вдруг мама слышит: «Ой-ой-ой!»
И спрашивает: «Что с тобой!»
Стою я истуканом,
Прикрывши левою ногой
Разбитый палец свой большой
О камень, вросший прямо.

На кожу, что не держит кровь,
И ноготь, сорванный углом,
Мать листик привязала.
«Ослушник! Горе ты моё!
Уж это баловство твоё!
Как я с тобой устала!»
Своею травмою случайной
Обидел маму я нечаянно…
А камень этот не забыл:
Чтобы другие не болели,
Шли по дороге, как хотели,
Я молотком его разбил…

В двадцать седьмом построен дом.
В двадцать девятом я родился.
И проживал я в доме том,
Пока Союзу пригодился…
Нет краше места и милей
Для детства босоногого
Былинка Родины моей зависит от немногого.
По неокрашенному полу
Я паровозики катал.
От стен, перегородок новых
Свет солнца с запахом впитал
Мелодии молитв и песен,
Что мать, портняжничая, пела,
В душе сплотились очень тесно,
Порой наружу льются смело.
Мой дом своею благодатью
Запечатлелся на всю жизнь,
Своею розовой печатью
Скрепил напутствие — «Держись. »

Картина хлеба пахнет вкусно!
Хлеб бабушка пекла искусно.
Ломоть ржаного, заварного!
Я не встречал нигде такого!
Сидим, бывало, за столом
С ковригой хлеба папу ждём.
С ножом и хлебом он подходит,
Нас взором ласковым обводит,
И хлеба чудный аромат
Чарует взрослых и ребят….
…Щи, суп иль борщ
Лапшу или картошку
Хлебали, сколько хошь,
Не ели понемножку… А только с хлебом всё…
Картина 5. КАРТОШКА.

Было это в октябре
Довоенных лет.
Радость в детстве – детворе
Это не секрет!
Нам картошку распахали.
Выбирали взрослые.
А мы ботву в костёр бросали
По- цыгански – босые.
Вспыхнет жухлая ботва
И подкидывать влечёт.
Тучная её зола
Нам картошечку печёт.
Есть печёную картошку-
Лучше не придумаешь!
Подсоли её немножко –
С аппетитом схрумаешь!
Друг над другом мы смеялись-
Губы чёрные у рта!
И дразниться не стеснялись:
«Африканец — Мабута!»
То безоблачное детство
Наше босоногое!
От войны не отвертеться –
Повидали многое!
Время новой пятилетки
Крутанул калейдоскоп!
Посерьёзней стали детки…
Вспоминать – один озноб.
Окружили мы буржуйку
Как святого – ореол.
«Где б для Гитлера взять пульку?»-
У детей был разговор.
И у каждого из нас
Ножик и картошка.
Тонкий ломтик к печке – раз!
И примнём немножко.
Ломтик жарится, печётся…
«Мы с картошкой – проживём!»-
Это мой сосед смеётся,
Топку подновив углём
«Владик, ну скажи по-свойски — скоро кончится война?»-
-«Мой отец погиб геройски, чтобы кончилась она».
«А она, как сатана, похоронки раздаёт.
Но ведь мать или жена каждого живого ждёт!»
«Как считаешь, пуля – дура? А осколок как назвать?»
Отстояла наша Тула, погнала фашистов вспять!
Если мы картошкой сыты,
бутербродов не едим,
Значит, воедино слиты
И РОССИЮ НЕ СДАДИМ!
16. Валентина Павловна Сафаева (1935г)

Воспоминания моего детства так хорошо отразились в стихах, на которые мы с дочерью наткнулись недавно в Интернете. Город моего детства – Чарджоу!
Вот они, эти стихи

Что о Чарджоу рассказать? –
Давайте вместе вспоминать:
Там в зной – тенистые дворы,
Там смех весёлой детворы,
Там от родителей тайком
На пляж ходили босиком…
Там сердцу милые слова –
«Тутошка», дыни и айва…
Там по весне в пустыне – рай,
Под осень – хлопка урожай.
А дни, когда цвела джида,
Мы не забудем никогда!
Там по затону в выходной
Плыл «Верещагин»над волной…
Там тополя, как свечки…
Там мальчики из «Речки»…
В кино ходили мы в «Ватан»,
«Тридцатку» и «Туркменистан»…
И каждый помнит арку
Ворот в центральном парке…
Рассвет на Пушкинском мосту
И платьев бальных красоту..
Места родные, где с тобой
Свою мы встретили любовь…
А свадьбы там! – Авто в коврах,
В цветах, и лентах, и шарах!
Там на парад из года в год
Шел с транспарантами народ…
Трибуна и универмаг,
А над госбанком – красный флаг…
Огонь…и – каменный солдат…
Причудливый узор оград…
Через Дарью – железный мост –
Один такой на сотни вёрст.

…Я по ночам спешу заснуть,
Чтоб в город детства заглянуть..

Родилась в Киеве в семье офицера Красной Армии и будущеё учительницы. Довоенное детство прошло в Калинине. Дом стоял на берегу Волги, а новогоднюю ёлку папа привозил на трамвае прямо из лесу. К маме- студентке часто приходили друзья-однокурсники, их весёлые компании, их шутки – это часть моего детства. Помню как Коля Клюканов, взгромоздясь над всеми нами, шепеляво читал из-под потолка « И я поставил стул на стол, залез как можно выше, и там рисунок приколол, хотя он (Оттуда, сверху – лукавые глаза, согнутый пальчик – во рту), хотя он… плохо вышел…».
Война застала в пионерском лагере, где ночами нас поднимали и выводили в лес- тренировали на случай военной тревоги. А мама с папой ходили на курсы ПВО и немецкого языка – в доме зазвучали непонятные слова «иприт», «люизит», «морген», «хойте» и др. И вдруг – приказ об эвакуации. У нас – трое детей ( я, сестрёнка и грудной братишка
Я – типичное «дитя войны», чьё радостное и безоблачное детство было прервано, папа – на фронт, а вся наша семья (мама, трое ребятишек и две бабушки) была отправлена в эвакуацию – из Калинина в далёкую Сибирь. Мне 8 лет, я – старшая, и с этого времени – первая бабушкина помощница. В деревне я научилась делать всё, даже рубила дрова и запрягала лошадь, танцевала гопак в клубе, а однажды мы с деревенскими ребятишками подготовили и дали «концерт» с билетами по 20 копеек. Как важно потом через всю деревню мы шли по дороге в банк, зажав в кулачке мелочь «В фонд обороны».
Вернулись в Калинин уже без бабушек, (обе они не выдержали деревенской жизни и ушли в « мир иной», но наш дом оказался разрушен. Приютила нас тётя Маруся – бабушкина сестра. Она вела на Сходне в детдоме рукодельные кружки, и мы жили при мастерской в подсобке, учась с детдомовскими шитью, вышивке, вязанью…Тётя привозила из Москвы библиотечные книги и читала или рассказывала своим ученицам во время занятий – «Маленький лорд Фаунтельрой», «Всадник без головы»…Я пристрастилась к чтению иногда слишком : читаю, а домашних дел – невпроворот, услышу шаги тёти, спрячу книгу, а уйдёт — снова читаю, не могу оторваться…
Мама работала в дневной и вечерней школе, когда она находила время для нас – не представляю. Однако, помню, как ходили мы с ней за грибами, как пилили ёлку для нашей плитки-буржуйки, что стояла посреди мастерской. Мы на ней пекли тоненькие пластики картошки – вкуснятина! Мы с мамой тоже читали вслух «Графа Монте Кристо», но это бывало, конечно, редко…Я была легкомысленной – увлекалась романтическими историями, любила петь, танцевать, и тётя меня в этом поддерживала. Жили мы впроголодь, мама без конца бегала по каким-то чиновникам, выпрашивала талоны то на мешок подмёрзшей капусты, то такой же картошки. Однажды ей выписали 20 литров молока, и это было счастье…Я ходила в школу с двумя банками-ведёрками из-под американского сыра, они вечно гремели на весь школьный коридор, но смеялись надо мной как-то по-доброму – на обратном пути я заходила за детским питанием – ведь нас у мамы было трое. Шурик ходил в детский сад, но и он говорил: «Вырасту – буду поваром»
.А однажды к нам в гости пришёл мужчина с большим куском мяса. Это мясо он маме продемонстрировал, чуть только вошёл. Мы его окружили, раскрыв рты, а мама почему-то взяла его за плечи вместе с «гостинцем», развернула и выставила за двери, как-то молча, тихонько подтолкнула туда, на лестницу, и закрыла за ним дверь…Я потом рассказывала кому-то об этом: «Мама у нас однолюб…»
Одна маленькая комнатка, накрытое тряпкой помойное ведро в углу – и нас четверо…Тётя Маруся – с другой стороны мастерской тоже в маленькой комнатке, заваленной вещами. Она — всегда подтянутая, на каблучках, в пелеринке и шляпке. Вязала красивые шарфики, шила поварихам платья, чтобы они побольше наливали первого в судки…Да – в конце дня мы ходили за обедом, который полагался сотрудникам детдома. Тётя из большой кастрюльки наливала себе в тарелку 13 ложек супа, остальное отдавала нам…
У мамы вдруг обнаружили туберкулёз, её тут же определили в санаторий на лечение, а Шурика отправили в детский санаторий в Ухтомке. Нас с Гетой тётя устроила в Черкизовский детдом. В детдоме мы тоже подголадывали, ели всё время какое-то рагу из мороженой картошки и морковки, а вечерами мучили дежурного педагога — уже в спальнях, улёгшись на ночь, вдруг все вместе заводили заунывными голосами : «Иван Филиппович! Мы есть хотим. Иван Филиппович! Мы есть хотим!», и слушали его виноватый голос: «Ребятки, милые, я, право же, ничем не могу вам ничем помочь» помочь…» Зато я участвовала во всех концертах самодеятельности, научилась танцевать танец с лентой и, когда мы вернулись домой, защищала честь школы на Олимпиаде, была замечена и направлена в Московский Областной Дом Художественного Воспитания Детей.
А это –новая, совершенно фантастическая пора моего детства…

18. ЗОЯ ИВАНОВНА ТАСКАЕВА(1924г)

КАРТИНКИ ИЗ МОЕГО СВЕТЛОГО
ДЕТСТВА

Жаль, что в детство не вернешься.
Да, туда дороги нет.
Только памятью коснешься
вереницы детских лет.
Папа. Мама. Переезды.
Жизнь в медвежьих уголках.
То приезды, то отъезды,
то в телеге, то в санях.
Мчатся сани лунной ночью
по дороге через лес.
Вот уж сон смежает очи.
Снится множество чудес.
Это сани лихо мчатся,
а телега чуть ползет.
Не перестает качаться,
душу из тебя трясет.
Терский берег незабвенный.
Лубосалма (вот дыра!),
озеро красы отменной,
овцы около двора.
Вечер в комнату вползает
вместе с легким ветерком.
Папа лежа вслух читает.
Льется голос ручейком.

***
Дальше Реболы. Граница.
Много молодых ребят.
Нашей Родины частицу
стережет погранотряд.
Я на лыжах средь подружек.
Мчимся, шапки набекрень.
Летним днем и зимней стужей
мы на улице весь день.
Воздух чистый, не загажен.
Наслаждайся и дыши.
В разноцветье лес наряжен.
Краски дивно хороши.
Мама с папой ставят пьесу.
Голосами зал гудит.
Ну, народу! В клубе тесно.
Кто сидит, а кто стоит.
В пьесе тоже я играла.
И, конечно, не беда,
что всего-то и сказала:
«Гляньте, гляньте, борода!»
Эта маленькая фраза
стала кличем боевым:
молодых встречая, сразу
адресую фразу им.
Иногда кино случалось,
черно-белое кино.
В клуб народу набивалось
каждый раз полным-полно.

Дни за днями пробегали.
Мне минуло восемь лет.
Я теперь живу у Гали:
где жила, там школы нет.

Я отныне горожанка,
чем отчаянно горжусь.
Я отныне мурманчанка.
в школе новенькой учусь.

Первый класс я пропускаю:
все азы известны мне.
Со второго начинаю.
словно в сказке иль во сне.

В деревянных двухэтажках
люди скученно живут.
Тротуары-деревяшки
узкой лентой там и тут.

Во дворах стоят помойки
и сарайчики для дров.
Но возводят новостройки
средь стареющих домов.

Школа возле поворота
на пригорке. К ней мостки.
Плохо, если у кого-то
нет хоть маленькой доски.

У кого доска в запасе,
тот на ней съезжает вниз.
Кто лишен такого счастья,
на портфеле вниз катись.

Если кто-то вдруг захочет
по тропе пройти пешком,
удержаться нету мочи —
он несется кувырком.

Все встречаются под горкой.
чтоб потери подсчитать.
Кто-то даже плачет горько:
дома будут распекать

за пальто, что разорвалось,
за разбитый вспухший нос.
рукавичка потерялась.
В чем теперь ходить в мороз?

Дорогие дяди, тети!
А ругать-то нас зачем?
Лучше лестницу постройте.
Вот решенье всех проблем.
.
По весне заболеваю
(скарлатина, дифтерит)
и в больницу попадаю.
Нужен доктор Айболит.

Изолятор-комнатушка.
Я лежу совсем одна.
Раскаленная подушка.
Вдруг огромная стена

наполняет звоном уши,
бьет наотмашь, наповал,
навалилась, давит, душит.
Я мечусь — потом провал.

Убежать не хватит силы:
ноги налиты свинцом.
От стены ползет страшила
с перекошенным лицом.

Прихожу в себя. На стуле
доктор, рядом медсестра.
Больно в попочку кольнули.
Ох, иголочка остра!

Постепенно стало лучше.
Айболиты помогли.
И надежды тонкий лучик
замаячил мне вдали.

А до этого шальная
мысль рождалась поутру:
как и пионерка Валя,
я наверняка умру.

Одержала жизнь победу.
Надо жизнью дорожить.
С мамой в Кандалакшу еду.
в Кандалакше буду жить.

Снова с мамой, с папой вместе.
Снова полная семья.
Я опять на новом месте.
Новизна влечет меня.

И не зря: она загадка.
Что она преподнесет?
То ль положит на лопатки?
То ли к небу вознесет?

Кандалакша — славный город
(это на мой детский вкус).
Он пока что очень молод.
Думаю, что это плюс.

Наш район — район барачный,
и бараков в нем не счесть.
Наш барак стоит удачно:
перед ним площадка есть.

Летом мы на ней играем
в прятки, в штандер и в лапту.
Шарик в лунку загоняем,
мячик ловим на лету.

В зиму чуть не от порога
мы на санках мчимся вниз.
Эй, прохожий, прочь с дороги!
Берегись, посторонись!

Чуть подальше речка Нива.
Слышен шум ее всегда.
И зимой она бурлива.
Лишь у края кромка льда.

Мы считали высшим шиком,
чтобы в воду не нырнуть.
с горки съехав с диким криком.
быстро лыжи повернуть.

Мы порядком навострились.
Ловко мчимся по горам.
Так кататься научились —
не уступим мастерам.
.
Школа мне пришлась по нраву,
и подружки завелись:
слева Тоня, Поля справа.
Очень быстро мы сошлись.

Время шло. Мы пионеры.
Словно сотни дураков,
мы кричим без всякой меры:
«Будь готов!» — «Всегда готов!»

Дурь прошла довольно скоро.
Насладились мы вполне.
Часто проводили сборы
то в отряде, то в звене.

Сбор — о чем-то сообщенье.
чтение рассказов вслух.
Хоровое песнопенье.
Это интересов круг.

Мы играли в кошки-мышки.
в «третий лишний», в «ручеек».
Часто набивали шишки
в беге вдоль и поперек.

Девочки на перемене
чинно водят хоровод
и поют самозабвенно.
что уже двенадцать бьет.

Значит, Даша или Аня
покидает хоровод
и Наташу или Маню
за собою в центр ведет.

Снова песню запеваем
про цветочки и венок
и друг друга выбираем.
Прерывает нас звонок.

И была игра под песню:
поле просом засевать.
Не мо7гла понять, хоть тресни,
просо для чего топтать.

В наших играх нет мальчишек,
интерес у них иной.
там и синяков и шишек
хватит каждому с лихвой.

На стоящее полено
не нарваться — вот резон.
Кто задел его коленом,
вылетает сразу вон.

Друг за дружкой налетают.
Приближается пора —
круг неумолимо тает.
Победителю — ура!

А еще что привлекало —
это в фантики игра.
Она меткость развивала.
Шла игра уже с утра.

Рано приходили в школу
(так одолевала страсть)
и елозили по полу,
силясь в фант чужой попасть.
.
В клуб на фильмы мы ходили
всей барачною братвой.
Долго-долго слезы лили,
если погибал герой.

Как заправские спортсмены,
как на штурм высот идя,
занимали мы всю сцену.
пирамиды возводя.

Каждый дело свое знает.
Роль у каждого своя.
Вот друг друга поднимают.
Вот, дыханье затая,

на чужих плечах мальчишка
руки поднял, опустил.
Никаких движений лишних.
В восхищенье зал застыл.

Я довольствуюсь немногим:
мостик покорен давно.
Мы шагаем дружно в ногу.
Я в цепочке. Я звено.

Что там мостик! Научилась
я взбираться по шесту.
Хоть не сразу получилось,
но взяла я высоту.

Я и в городки играла.
Чуточку прищурив глаз,
битой рюхи выбивала.
Но и мазала не раз.

Авиакружок был в школе.
Там мальчишки. Мы втроем:
я, подружки Тоня с Полей —
тоже занимались в нем.

Рейки лобзиком пилили
(дел в кружке невпроворот),
что-то клеили, крепили,
а в итоге — самолет.
.
Драмкружок пришел на смену.
Дух актерский захватил.
захотелось перемены.
Но кружок не долго жил.

Что за пьеса, я не помню.
Только пьеса — чепуха.
Про какого-то Афоню
и про Степу-лопуха.

Отыграли пьесу эту.
Мы артисты — хоть куда!
Но кружок наш канул в Лету.
Вот такая ерунда!
.
В пятом классе понемногу
начинаем привыкать
к нашим новым педагогам.
Вскоре стали понимать:

этот лучше, этот хуже.
Кто-то добрый, кто-то злой.
Математик с нами дружен,
увлекается лаптой.

Лично я язык немецкий
полюбила навсегда
и к нему восторг свой детский
пронесла через года.

Нам давал ботаник жару.
Как рассердится — держись.
А историк с ним на пару
отравлял ребятам жизнь.
.
Фанты вышли вдруг из моды,
просо кончили топтать.
Позабыты хороводы —
нас учили танцевать.

Пара к паре друг за дружкой.
Польки, вальсы, краковяк.
Мы стараемся с подружкой.
Руки, ноги так и сяк.

Танцы-званцы, обниманцы.
Ах, какая благодать!
Что там царь и самозванцы,
пятью девять — сорок пять!
.
Часть учителей сменилась,
злых и вредных больше нет.
А со мною подружилась
наша химик средних лет.

Мы гуляли с ней по залу,
крепко за руки держась.
Многие не понимали,
что объединяло нас.

Разговоры о культуре,
музыка, театр, кино.
Интерес к литературе,
к человеку заодно.
.
Раз по физике учитель,
видно, просто наугад
дал мне книжку: «Вот, прочтите,
приготовите доклад.

Тема: «О полетах в космос.
А потом и на Луну».
Подготовиться не просто,
книгу прочитав одну.

Обратилась к Жюлю Верну,
Циолковского прочла
и о таинствах Вселенной
рассказала, как смогла.

Вывод был категоричен:
нет, полетам не бывать.
Людям на Земле отлично.
Незачем туда летать.

Вывод ложным оказался.
В космос человек взлетел.
до Луны потом добрался.
Он достиг, чего хотел.
.
В клубе новогодний вечер,
когда все чего-то ждут.
Мы сыграли сцену встречи
в отцветающем саду.

Тут Онегин поучает
Таню (властвовать привык),
ей нотацию читает,
как занудливый старик.

Я Татьяна в платье белом.
Сима в черном пиджаке
(фалды сделаны умело),
в боливаре, трость в руке.

Да, сыграли мы на славу!
Роли нам легко дались.
А в награду крики «браво»,
были даже крики «бис».
.
В пятом иль четвертом классе
(возвращаюсь лет на пять)
отдалась я новой страсти:
захотела танцевать.

В платье клеш и с пелериной,
с шарфом газовым в руках
выглядела балериной
в своих собственных глазах.

Я скакала, словно лошадь,
сотрясая все вокруг,
занимая всю жилплощадь.
К счастью, страсть потухла вдруг.
.
Интересно проводили
мама с папой свой досуг.
Часто гости приходили.
Чащ всех барачный друг.

Если даже появлялся
гость нежданно, невзначай,
стол немедля накрывался,
за беседой пили чай.

Только чай, всегда с вареньем
(было несколько сортов),
с пирожками иль печеньем.
Пили до семи потов.

Папа брал порой гитару,
струны он перебирал
тихо, в то же время с жаром
и с душою напевал.

Про погибшую березку,
про старуху, старика,
про несчастную стрекозку
и про чайку в облаках.

О рассветах и закатах
и об озере с ветлой,
героических солдатах
и о дворнике с метлой.

Мама иногда вступает.
Мягко, слаженно поют.
Гости слушают, вздыхают.
Песня кончилась — чай пьют.

Ну, а я? Я не скучаю.
В смежной комнате одна
с удовольствием читаю,
Лермонтовым пленена.

Мы придумывали игры,
развивающие ум.
В них, конечно б, не выиграл
самый умный тугодум.

Часто в памяти всплывают
и другие вечера.
Так их четко вспоминаю,
словно было все вчера.

С папой в шахматы сражаюсь.
Тихо музыка звучит.
Он, когда я проиграю,
ободрить меня спешит.

Или: я уже в постели.
С папой слушаем вдвоем
пение, игру Эрдели.
Ветер злится за окном.

Папа полон вдохновенья:
«Слышишь. Козлик твой поет».
Это он из уваженья
так Козловского зовет.

«Козлик», ясно, несолидно.
Все же «козлик» не «козел».
Это даже не обидно.
Все мой папочка учел.

Я лишь памятью коснулась
вереницы прошлых лет —
детство словно бы вернулось,
хоть туда дороги нет.

Источник