Jack White
Он представлял свою бывшую жену как свою сестру; избил до полусмерти гитариста конкурирующей группы; разбил собственную машину; встречался с актрисой, завоевавшей «Оскар» и сам стал Голливудским актером. Но самой главной заслугой Джека Уайта, гитариста группы The White Stripes, является то, что он единолично, с криками и воплями, протащил на себе всю вымирающую блюзовую сцену в XXI век.
В 1903 году лидера оркестра по имени В.С. Хэнди занесло на железнодорожную станцию в мрачной глубинке Дельты, где он ждал поезда, который должен был доставить его обратно в Мемфис. Хэнди на некоторое время задремал, и был разбужен звуками гитары. Гитарист играл, прижимая ножом струны и извлекая «плачущий» звук, и повторял одну и ту же строчку текста: «…going where the Southern cross the dog…» Хэнди был так воодушевлен его игрой, что написал песню «St. Louis blues», считающуюся первой записью, на которой упоминается слово «блюз».
В наше время этот стиль, пройдя в своем развитии путь от акустических музыкантов Дельты 1920х-30х годов, через электрический блюз Мадди Уотерса и Хаулин Вульфа и британский блюз шестидесятых Мейолла и Клэптона, дошел до 80-х с их более «глянцевым» Робертом Крэем. И где-то в середине этого пути подлинная сущность «дьявольской музыки» была утеряна. Звучание, вдохновлявшее рок-музыкантов, которому следовало бы оставаться грубым, сексуальным и выразительным, стало обыденным и слегка стеснительным, теперь его можно услышать лишь на папиных пластинках да по воскресным вечерам в «Dog and Duck». Для начинающих гитаристов блюз стал своего рода учебным пособием, но шансы, что молодое поколение всерьез им заинтересуется, были такими же, как, например, шансы встретить группу Slipknot, обряженную в индонезийские национальные одежды.
Возблагодарим небеса за то, что они послали нам Джека Уайта. Белый парень из Детройта, чья страсть к дельта-блюзу и примитивному року проявляет себя в мятущихся, первобытных звуках группы The White Stripes, одной из самых восхитительных гитарных групп в наши дни. Его игра, возможно, не таит в себе чудес техники, его пластиковая гитара – далеко не лучший инструмент, но когда Уайт ударяет по струнам и взвывает, он – лучше, чем кто-либо за все времена – воплощает те чувства В.С. Хэнди, которые он ощутил на железнодорожной платформе сотню лет назад. В этом редком интервью Уайт объясняет корреспондентам журнала «Total Guitar», как ему удалось скомбинировать идеологию древней музыкальной формы и сдержанных сценических движений для создания современного музыкального феномена, вдохновляющего целое поколение гитаристов.
Играя блюз, ощущаешь ли ты некоторое родство с музыкой прошлых лет?
Да. Я думаю, что это должны и обязаны делать все. Я хочу присоединиться к той же плеяде сочинителей и рассказчиков, что и Роберт Джонсон. Все песни Роберта Джонсона были написаны Соном Хаусом, Чарли Пэттоном и Вилли Брауном. То же самое и со мной. Я не хочу ориентироваться на группу, появившуюся за два года до нашего дебюта, потому что они ориентируются на другую группу, те, в свою очередь, на третью, и так далее. Когда ты интересуешься американской фолк-музыкой – современной – тебе приходится все сильнее углубляться в прошлое, чтобы понять ее сущность и прочувствовать каждую песню.
Детройт знаменит своей послевоенной блюзовой сценой. Джон Ли Хукер был ее частью, и она повлияла на многих музыкантов 60-х, но в 70-е это влияние уже начало ослабевать. Как ты стал таким поклонником блюза?
О, я сам не знаю. Наверное, это заслуга записей Хаулин Вульфа, которые были у моего брата. А потом, когда мне было 18 или 19 лет, кто-то поставил мне пластинку Сона Хауса. Просто вокальные вещи, вроде «Grinnin’ in Your Face» или «John the Revelator». Я был потрясен. Это было как удар по лицу, и я подумал: «О чем я думал раньше? Я потерял так много времени!»
Как давно ты играешь на гитаре?
Я играю на гитаре, наверное, три или четыре года или около того. Сперва я играл на ударных. Я помню, как я впервые взял в руки гитару, тогда я подумал, что никогда не буду гитаристом, потому что все вокруг играют на гитаре. Каждый! Ну и как тут выделится? Ты просто станешь еще одним гитаристом в миллионной толпе.
Твой стиль игры на гитаре свидетельствует о том, что раньше ты был барабанщиком. Кроме сильной ритмической составляющей, у тебя есть прекрасное чувство баланса между верхними и нижними частотами.
Я думаю, что поиграть на барабанах очень полезно для каждого гитариста. Такие музыканты, как Эдди Ван Хален и Дик Дейл, начинали с барабанов, и посмотри на них теперь. Это учит прекрасно чувствовать изменения в ритме. Это великолепно.
Ты выступаешь без сет-листа, часто прерываешь песни и соединяешь их между собой. Зачем это нужно тебе?
Мы просто пытаемся каждый раз сыграть вещь по-новому. Я хочу, чтобы каждый вечер был уникальным. Это сложно, но мне не нужно, чтобы люди приходили на мое выступление и говорили: «А, то же самое я видел в Кливленде или во Флориде или еще где-нибудь». Какой в этом тогда смысл? Можно просто уподобиться тем группам, что играют свои песни так, как они звучат на альбоме и все время выступают с одной и той же программой. Для меня это чересчур скучно.
Пит Тауншенд любил разбить гитару в конце выступления. Но в случае с The White Stripes уже возникает угроза срыва самого концерта, поскольку во время выступления вы постоянно импровизируете, разве не так?
Мне на самом деле интересна мысль, что песня может распасться в любое мгновенье. Я просто хочу ловить момент, и это не показное чувство, это на самом деле идет из глубины души, просто как выражение моих эмоций.
Распространяется ли твой прием сценической импровизации на запись в студии?
Да, в случае с альбомом «Elephant», у нас было заготовлено много песен, но некоторые из них были не закончены, например «Seven Nation Army»: это был рифф, который я наигрывал на саундчеке перед концертом в Австралии. По-моему, я написал текст песни за день до того, как мы приступили к ее записи. «Ball and Biscuit» была написана «на лету», а «The Hardest Button to Button» была наполовину написана дома, но ритмический рисунок был придуман только в студии.
Основной концепцией The White Stripes с самого начала был минимализм.
На самом деле, все основано на числе «3» — даже несмотря на то, что в группе нас двое. Это вокал, гитара и барабаны. Это ритм, мелодия и чтение текста. Я имею в виду, я ненавижу излишества в продюсировании: записывать по 300 дорожек и все такое – ненавижу. Я всегда стремился сократить все до трех, потому что, насколько мне представляется, в большем числе нет необходимости.
Этот подход проявляется и в написании песен. Ты делаешь все на трех аккордах, из трех куплетов…
…Или даже трех строчек в каждом куплете. Все в таком духе. Я всегда стараюсь ограничивать себя. Если я пишу текст, я стараюсь не выходить за пределы одной страницы. Если мне это удается, тогда хорошо.
А еще есть вещи вроде «Seven Nation Army», которая построена на одном риффе.
(Смеется) Да, это так. Там даже нет припева.
Ты следовал этому правилу во всех четырех альбомах. Что нового ты узнал, когда ты изучал эту область?
Когда мы записали свой второй альбом, мы назвали его “De Stijl”, в честь одноименного течения, последователи которого старались сводить все к абсолютному минимуму, из-за чего само течение распалось – оно зашло так далеко, что упрощать стало нечего, все было и так просто, как это только может быть. Мне стало интересно: может и с нами что-то подобное происходит? Потом я задумался о таких музыкантах, как Блайнд Вилли МакТелл и Лидбелли. Знаешь, я могу прослушать подряд 300 песен Лидбелли – а в них во всех только акустическая гитара и его пение – и при этом ничуть не устать. Мне это нравится. Я не жду от Лидбелли второго «Sgt. Pepper» или чего-то в этом духе. Поэтому я подумал, что люди тоже от нас не ждут от нас большего, чем мы делаем, потому что иначе это были бы уже не мы.
На всех записях White Stripes твои гитарные партии несли на себе ритмическую основу, не более того. Однако на альбоме «Elephant» ты расширил свой арсенал приемов и стал играть больше соло.
Да, это со мной происходит впервые. Это был небольшой подарок самому себе. Я ограничивал себя во многом и решил, что на некоторых песнях я могу дать себе волю. Раньше я играл в детройтской группе под названием The Go на соло-гитаре и теперь скучаю по тем временам. Я просто вспомнил былые дни, думаю, так.
Некоторые из твоих находок – например трехцветная стилистика – они в чем-то помогли тебе как белому блюзмену из Детройта?
Конечно. Эстетическая составляющая группы в таком виде, в каком мы ее представляли, способствовала тому, что нам сошло с рук то, что мы играем блюз. Я люблю эту музыку, и она значит для меня очень многое. И The White Stripes стали для меня маскировкой: люди просто не замечали, что я белый блюзмен, родившийся в семидесятых, их скорее интересовал вопрос, почему мы носим одежду черного, белого и красного цвета. Кто-то посмотрит на нас и подумает, что это просто уловка, но кто-то, возможно, решит: «нет, это все не просто так, это на самом деле что-то означает».
Расскажи, почему ты выбрал для себя гитары Montgomery Ward Airline?
Первая досталась мне от Джека Обливиана. Его настоящее имя Джек Йарбер, он играл в группе The Oblivians из Мемфиса. Он как-то раз выступал в Детройте, и зашел к нему за кулисы. Он сказал мне: «Эй, глянь-ка, я тут гитару такую достал!» Он открыл кейс и я подумал: «О, боже! Это невероятно!» Она сделана из пластика, и мне это очень нравится. Он продал ее, чтобы купить такую же Airline, но с тремя датчиками. Я дал ему за нее $200, или что-то вроде того. (Смеется) Фиг теперь такую купишь за 200 баксов!
Каково это – играть на Airline? Она ведь не создана для удобства или для скоростной игры.
Нет, конечно, нет. Играть на ней тяжело, но мне это нравится. У меня раньше была гитара Silvertone, которая постоянно расстраивалась, но я все равно играл на ней, даже на расстроенной. Если бы мне нужно было бы удобство, я пошел бы и купил новенький стратокастер или что-то в таком духе. Но мне не нужно удобство, я люблю усложнять себе жизнь. Хорошо, когда это происходит на сцене: это вынуждает меня быстро придумывать какой-то выход, потому что никто, кроме меня самого, не спасет меня в такой ситуации. Такие гитары, как Airline, не дают моему мозгу расслабиться. Так что я играю на них не просто так.
Ты играешь через усилители Silvertone…
Да, у меня два стоваттных Silvertone, через которые я играю на сцене, в каждом по шесть динамиков, а еще у меня есть Twin Reverb. В нем мне нравится ревер, в Silvertone он не слишком хорош. Но кранч в усилителях Silvertone просто лучший! Они ставят в них динамики Jensen – я думаю именно в них все дело. Они выдают мощный кранч.
Ты часто называешь себя «примитивным» гитаристом, но ты часто используешь слайд, что требует определенного умения. Особенно много ты играешь слайдом на альбоме «Elephant».
Да, я всегда играл слайдом в White Stripes. Но когда я только начинал использовать слайд, я играл в стандартной настройке. Я просто не знал, что гитару можно перестраивать в «открытую» настройку. Когда я стал делать так, это открыло для меня новые горизонты. Теперь я играю в стандартной настройке, а также в «открытой E» и «открытой A».
Интересно, что, несмотря на то, что рассказывал о своей любви к простоте, ты используешь педаль Whammy от DigiTech, которая выдает множество необычных звуков.
Это единственная педаль, кроме Big Muff, которая мне полюбилась, потому что на ней можно поднимать звук на октаву. Мне нравится то, что можно перейти на октаву вверх, когда играешь в пониженном строе. Я имею в виду, что, например, Том Морелло (известный любитель Whammy) – блестящий гитарист, но мне никогда не нравилось использовать эту педаль для того, чтобы играть кварты или квинты. Я хотел даже попросить, чтобы мне сделали по заказу педаль, где были бы только два режима – октава «вверх» и октава «вниз», потому что иногда я задеваю ее ногой и выходит какая-нибудь терция.
В 2002 году ты сказал, что виртуозность Стиви Рэя и Джонни Лэнга часто переоценивают, потому что они всего лишь блюзовые гитаристы. Ты до сих пор так считаешь?
Ну, я не имел в виду ничего обидного. Я просто считаю, что играть блюзовые соло очень просто, но это поверхностное мастерство. Это очень легко, и в этом вся прелесть блюза, он хорош для гитариста любого уровня. Вот почему это самая совершенная музыкальная форма всех времен, потому что любой может проникнуться ей очень быстро. Меня не слишком интересует гитарное «пилилово», я стараюсь соприкасаться с ним не очень часто. Если это для чего-то нужно, тогда да. Но это просто другая школа мышления. Джазмен посмотрит свысока на то, что я делаю, музыканты, играющие «гаражный рок» не признают меня, потому что я добился такой популярности. Но я не хотел обидеть Стиви Рэй Воэна. Я очень сильно увлекался его музыкой, когда был подростком, у меня были его записи. Слушая его, я стал обращать внимание на гитаристов, которые повлияли на его стиль, ну ты знаешь, например, Альберт Кинг. А потом, откуда появился Альберт Кинг? И я стал углубляться все дальше и дальше, пытаясь добраться до самых корней.
Ты применяешь ту же теорию «корней» к технологии записи: ты продюсируешь все сам и записываешься только «в аналоге»…
Точно! Я думаю, что люди стремятся к тому, чтобы сделать как можно больше записей в наши дни, переделывают и перезаписывают их снова и снова, потому что «Pro Tools» и прочие цифровые технологии дают нам возможность делать подобные вещи.
Людям стоило бы ограничивать себя, когда они приходят в студию и когда они сочиняют материал.
Чем твой пример мог бы быть полезен нашим читателям?
Я полагаю, что им нужно сосредоточиться на чем-то простом, но таком, что много для них значит. Мне кажется, что молодежь сегодня сильно увлечена гитарой, что просто прекрасно, но они же приходят в «Guitar Center» или любой другой гитарный магазин и покупают кучу педалей на все деньги. Они думают: «посмотрите, как много крутых звуков я могу получить с этими педалями!», а я думаю: «знаешь, да ты мог бы звучать интересно и на акустической гитаре. Даже если на ней всего две струны».
Источник