Гитара егора летова акустика

Гитара егора летова акустика

1. На занятия музыкой Егора вдохновил опыт его брата Сергея Летова

«В начале 80-х мы оба были заражены идеей играть и выступать», — рассказывает Летов-старший. «К тому моменту я уже закончил институт, а брат закончил школу и приехал в Москву поступать в ПТУ, в котором даже проучился несколько месяцев, пока его не выгнали за злостную непосещаемость. Жил тогда он у меня в деревянном доме между Малаховкой и Красково, где, к большому недовольству местных жителей, начали проводиться наши первые музыкальные эксперименты — он играл на ударных, я на саксофоне. В то время у нас еще не было настоящих инструментов, и Игорю приходилось играть на всяких индустриальных коробочках и железках, которые делал мой товарищ Михаил Жуков (барабанщик «Звуков Му») — он стал первым учителем Игоря».

2. Москва встретила Егора Летова «панками».

«Когда Игорь ехал ко мне в Москву, с Казанского вокзала ходили электрички до станции «Панки» (между Томилино и Люберцы). Он вышел на платформу и увидел там табло с крутящимися пластинками с надписями «Панки везде». И это было первым, что он увидел в столице».

3 …а также агрессией со стороны местного пролетариата

«В то время мы были длинноволосыми и бородатыми», — смеясь, вспоминает Сергей Летов. «Однажды Игорь куда-то ехал на электричке, вышел на остановке «Фрезер», к нему там подошли какие-то молодые парни, сказали «о, очкарик!» и разбили очки. Он отказался тогда покупать новые и решил, что будет ходить с треугольном осколком в правом глазу. Такая вот встреча — Игорь и Москва начала 80-х».

4. За своей первой гитарой Летов-младший самостоятельно поехал в Ленинград

«Однажды Игорь заявил мне, что хочет играть на каком-то настоящем инструменте. Я в то время часто бывал в Ленинграде, и Андрей Тропилло из Ленинградского рок-клуба подогнал мне болгарскую полуакустическую бас-гитару «Орфей» вместе с комбиком за 100 рублей. Я дал тогда брату горсть копеечных монет, купил билет на поезд в плацкарте и отправил за ней в Ленинград. Эта гитара оставалась у Игоря до самого конца его жизни».

5. Егор никогда не был светским человеком и не чувствовал себя комфортно в кругу московских авангардистов, в котором вращался его брат Сергей

«Но при этом, даже когда он находился в Сибири, в его творчестве всегда можно было найти отголосок того, что происходило в то время в Москве и Ленинграде. Он был в курсе всего».

6. Игорь до конца оставался очень инфантильным «большим подростком»

«Внутри ему так и не удалось вырасти во взрослого человека», — признается Сергей. «В том, как строить свой профессиональный успех, он очень вырос, и даже меня перерос, но в некоторых житейских вещах, он оставался ребенком — он говорил мне, например: «Как ты можешь выступать в театре на 45 человек? Я бы никогда не стал этого делать». А еще он считал, что моя музыка элитарна. А он все это презирал. Презирал театр, считая его буржуазным времяпрепровождением. А его искусство было для всех».

7. При этом Егор был очень внушаемым человеком и очень непостоянным в своих увлечениях

«Ему мог кто-то рассказать историю, а через какое-то время он уже пересказывал ее от первого лица, при этом намного ярче, чем первоисточник», — говорит Летов-старший. «Истории обрастали деталями и звучали очень убедительно. Поэтому мир, базирующийся на его интервью, очень противоречивый. Сегодня ему нравилось одно, а послезавтра другое».

8. Отцу братьев Летовых творчество Егора нравится больше, чем Сергея

«Сейчас ему 88 лет. Я привез ему все пластинки Игоря, купил проигрывать, но он не может дослушать и одной песни — начинает плакать. И я все это убрал», — признается Летов-старший.

9. Летов всегда мечтал, чтобы у него в группе играла девушка

«Он и Янку пытался научить играть на басу, потом Аню Волкову», — рассказывает вдова певца Наталья Чумакова. «Но они как-то отнеслись к этому без особого энтузиазма. И тут ему под руку попадаюсь я. Думаю, что с Егором только так можно было строить отношения. Если бы я его не понимала и не разделяла его занятий, наверное, мы бы долго не прожили вместе. Он бы начал делиться своими мыслями с кем-то другим, с тем, кто его понимает».

10. Знакомство Чумаковой с Летовым началось с разговоров о футболе

«Когда они только зашли в квартиру, я сразу услышала разговор о футболе, и я подумала: «Ага, вот хорошие люди ко мне приехали. Наконец-то будет с кем поговорить». Мы очень долго проболтали, подружились, а про музыку зашла речь уже совсем-совсем потом».

11. В компании Егор воспринимался как нечто асексуальное

«Со своими девушками (Янкой и т. д.) он обращался скорее как с друзьями. Сюсюканий никаких никогда не было. «Не до того! Какой секс! Мы тут вот чем занимаемся! А вы мне трахаться предлагаете!» Была куча других интересных занятий», — вспоминает бывший директор московского инди-лейбла Solnze records Олег Тарасов.

12. Летов мало кого подпускал к себе близко

«У него и друзей-то как таковых не было. Даже, наверное, самого близкого человека — «Кузьму» (Константин Рябинов — сооснователь и бас-гитарист) — и то сложно назвать именно другом. Он скорее был таким «лучшим из лучших партнеров». У него всегда было на первом месте творчество, а все остальное уже потом», — вспоминает Чумакова.

13. Он был действительно очень сложным человеком, за которым было тяжело угнаться

«Особенно в плане работы — он был дико требовательный, просто невероятно. Не делал скидку ни на что. Ни на то, что ты занимаешься этим совсем недавно. Если взялся — то будь добр соответствовать. Бери и делай как хочешь». Чумакова часто вспоминает слова мужа: «То, что ты делаешь, важнее всего остального в жизни»

14. Летов был большим любителем поспорить

«Это было самым главным в его жизни, — признается Наталья. «Ему было очень важно доказать что-то и переговорить соперника. Ему всегда было необходимо это противостояние. На глобальном уровне он черпал его из борьбы с мирозданием, но и по мелочам тоже было очень важно поспорить. И он довел свой ораторский навык до такого совершенства, что иной раз мне даже нечего было сказать в ответ. Просто хотелось чем-то в него кинуть». «По складу характера он был такой реакционер, — вспоминает продюсер и основатель группы «ДК» Сергей Жариков, — и ему необходимо было все время вести с кем-то полемику. «При «красных» я буду «белым», а при «белых» — «красным»». Наверное, всему причина — его эта реактивная натура, ему всегда был нужен кто-то, чтобы вести диалог».

15. У Егора случались затяжные творческие кризисы

«В 97-м, когда мы познакомились, он уже мало писал, и потом, вплоть до 2002-го, в течение пяти лет не написал ни строчки», — вспоминает Чумакова. «Это было очень тяжелое время. И очень страшное. Мне даже казалось, что он может с собой покончить в какой-то момент. Потому что настолько это было для него невыносимо. Но я продолжала ему все время говорить, что это пройдет, совершенно точно. Но он не верил. Я, на самом деле, тоже не представляла, как это может пройти. Но я все-таки думала, что что-то должно случиться. И случилось. Была большая радость».

16. Он дружил с политиком Сергеем Удальцовым

«В последние годы их политические взгляды расходились, но, тем не менее, Сережа очень многое сделал для нас», — рассказывает Чумакова. «У него получалось выбивать нам концерты тогда, когда все остальные боялись. Сергею каким-то чудом удалось пробить для нас «Горбушку», которая тоже до этого всегда категорически отказывалась принимать «ГО». Показательное, в каком-то плане, получилось тогда выступление. После него все другие клубы увидели, что на наших концертах ничего такого сверхъестественного не происходит, и начали нас приглашать».

17. И даже несмотря на политические разногласия, ему удалось сохранить дружеские отношения с Лимоновым

«Летов недоумевал, почему НБП вдруг решили голосовать за Ельцина», — рассказывает член израильского отделения НБП и вокалист группы «Госплан» Адольф Равич. — «Вроде радикальная пария, а тут такой поворот. Но потом у них с Лимоновым снова потеплели отношения, и даже когда встречались, они не вспоминали эту историю».

18. Егор с Натальей каждое лето ездили отдыхать в Израиль, где останавливались у вокалиста местной группы «Госплан» Адольфа Равича

Летов был похоронен в футболке с иерусалимским крестом, которою купил во время одной из таких поездок.

19. Абсолютно все, что попадалось на глаза Летову, становилось темой для обсуждения

«Его интересовало любое проявление жизни, — вспоминает Равич, — Смотрим на море — говорим о море, потом переходим к рыбам. «Какие типы рыб бывают?» Не было тем, которые бы не стимулировали творческий процесс. И путешествия для него тоже были своего рода творчеством. И дружба была творчеством. И каждые, даже самые душераздирающие споры, тоже были частью творчества».

20. Соприкосновения Летова с бытом ограничивались лишь созерцанием

«На житейском уровне в их семье всем заведовала Наташа, — говорит Адольф, — Он, например, не мог выбрать мочалку в магазине или сориентировать вокруг чайников. Это была не его стихия. И Наташа прекрасно отдавала себя отчет, что он не по этим делам».

21. У Летова и Чумаковой была идея записать мемуары

«Когда мы только познакомились, я работала журналистом и даже думала взять у него интервью! Ну, как-то после того, как мы с ним проболтали всю ночь о футболе, вопрос сам собой отпал. Уже позже у нас появилась идея вместе записать мемуары — я бы задавала ему вопросы, а он бы что-то рассказывал. Но, к сожалению, не успели».

22. Летов был заядлым меломаном и отлично разбирался в музыке

«Он фонтанировал музыкальной информацией, — вспоминает Олег Тарасов, — Благодаря ему я узнавал про разные группы, он был в этом плане моим главным информатором. Даже когда я переехал в Германию, я действовал по списку Егора (то, что он себе заказывал, покупал и я — Big Black, Стив Альбини, гаражный панк 60-х). Он выписывал с Запада фанзины — «Maximum Ron’n’Roll». Обменивался пластинками с местными коллекционерами. Всегда был в курсе всех новинок».

23. Но современные инди-группы ему категорически не нравились

«Сколько я слушаю эти современные группы — The Strokes там или Babyshambles — лишний раз убеждаюсь, что все это дрянь, конечно», — говорил Летов журналисту RS в 2007 году. «Все, что сейчас происходит, — это эклектика. Берутся такие странные вещи, как, например, Брайан Ферри, какие-нибудь The Kinks и что-нибудь совершенно немыслимое вроде Talking Heads — и появляются группы типа Arctic Monkeys и Franz Ferdinand. Я послушал — жуткое дерьмо, ну просто ни в какие ворота. (Смеется) Все эти The White Stripes, The Good, The Bad & The Queen, Yeah Yeah Yeahs — я их стараюсь покупать, чтобы быть в курсе, какое величие нашей эпохи они являют. Все это печально. Coldplay вон вообще слушать невозможно, по сравнению с ними U2 — боги».

24. Многие винят в смерти Егора алкоголь и наркотики, но по словам Адольфа, это неправда

«Кроме пива при мне он ничего не пил, а наркотики и вообще, кроме кислоты, насколько я знаю, никакие не пробовал».

25. Он также утверждает, что в последние свои дни Летов был полон сил и планов на будущее

«За неделю до смерти мы разговаривали с ним по телефону, — признается Адольф Равич, — И у него было потрясающее настроение: «Я взял нового барабанщика, я так доволен, у меня такие планы!» Чувствовалось, что идеи из него бьют ключом».

Источник

«Он не был над схваткой, он себя ощущал схваткой»: фрагмент из книги «Значит, ураган» о Егоре Летове

По задумке журналиста Максима Семеляка, эта книга должна была появиться еще тринадцать лет назад, причем писать ее он планировал вместе с Летовым, а не о нем. Но обстоятельства сложились иначе. «Значит, ураган», новинка издательства Individuum, — это не биография кумира, а попытка лирического исследования того, как песни ГО повлияли на целые поколения. Мы выбрали из книги «детский» фрагмент: о пацанах, которые устроили Летову литературный допрос в метро, о девятилетнем панке, сражавшемся на его концерте за свой прикид, и о том, почему «Гражданская оборона» — вообще исключительно детский феномен.

Летов еще в 1990 году делил свою публику на три сегмента: гопников, эстетов и «своих». Последних было совсем мало, а эстеты в этой иерархии были едва ли не хуже гопников — что, в общем, и привело его в итоге на соответствующую сторону баррикад в октябре 1993 года.

Несмотря на заборные надписи и народную молву, ГО по смыслу оставалась топливом одиночек. Для умирания не собираются вместе, как говорят французы, к которым он не поехал. Другое дело, что таких одиночек было много и слушали его самые разные люди и персонажи.

Берт Тарасов рассказывает: «Искал я себе соседа в коммуналку: запостил объяву в фейсбук, нашелся желающий жить в центре чел. Две ходки, 12 лет по зонам, весь в тату правильных — и на коленях звезды, и на плечах, свастики-гитлеры, ну настоящий разбойник. При этом вся дискография „ГрОб Рекордс“, говорит, у него в лослесс-формате, все знает и правильно, на мой взгляд, трактует. Пообщались — заезжай, говорю… Проходит где-то полгода, и вдруг взбрело мне в голову залезть на мой аккаунт в ЖЖ, где я лет пять, наверное, и не был. Долистываю до топового моего поста „Летов умер“ — 168 комментов на тот момент — и вдруг гляжу: знакомая аватарка с Серафимом Саровским восьмым комментом идет. Зову соседа — подходит-смотрит: „Ну да, это я в зоне сидел и в ЖЖ общался с людьми“».

Собственные его хождения в народ часто носили комический характер. Как-то в конце 1990-х Летов поехал на метро до станции «Красногвардейская», и в вагоне его обступила толпа детей от 10 до 15 лет и немедленно устроила ему допрос с пристрастием на тему такого романа Юкио Мисимы, которого даже он не читал. «Оборона», кстати, вообще во многом была (и остается) детской темой.

Сергей Попков вспоминает: «Был концерт в Тель-Авиве, по-моему, самый первый. Егор уже вышел играть, и тут я вижу, что на входе кутерьма с охранниками. Я подхожу, а они возвышаются над мальчиком реально лет девяти. Он весь в коже, какие-то шипы, напульсники. Они его отказываются в таком виде пропускать со всем его железом, а он страшно, по-детски, ревет, размазывая слезы по лицу, не желая расставаться с прикидом. В результате я взял у него эти цацки на хранение, и он спокойно прошествовал в зал».

В 1998 году на концерте в «Крыльях Советов» Егор в первый и последний раз решил совершить акт стейдждайвинга. Приглядевшись к толпе, он рассудил, что безопаснее будет занырнуть в тот сектор, где преобладали, скажем так, панкессы. Расчет не оправдался.

Одна из девиц намертво взяла его за шею борцовским хватом, а остальные принялись раздирать одежду, включая подаренную Э.В. Лимоновым майку с портретом Че Гевары. Охранники, в свою очередь, потащили его на сцену за ноги, в результате чего лидеру прославленного коллектива едва не оторвало голову.

В 2000 году, после задержания Егора на границе Латвии и последующей депортации, сюжет об этом показали по ТВ-6. На следующее утро Летов пошел в Омске покупать «Спорт-экспресс». Продавщица в киоске, куда он наведывался годами, опознала его как лицо из телевизора. С того дня он стал ходить за «Спорт-экспрессом» в другой и более далекий во всех отношениях киоск.

Читайте также

Когда вышел альбом «Реанимация», то текст басни «Беспонтовый пирожок» в буклете был атрибутирован как народный, в то время как сочинил его точно Егор. Впрочем, народные отголоски в ней, безусловно, присутствуют — так, в частности, на беспонтовость купленного по случаю пирожка указал Жека Колесов (правда, в его версии фигурировал колобок), а историческая фраза про народ, которую потом слямзил Шнуров, принадлежит гитаристу Чеснакову.

На мой вопрос об анонимном статусе Летов усмехнулся-отмахнулся, это, дескать, чтоб не обижались на строчку «Любит народ наш всякое говно». При этом буквально в тот же день он мне со вздохом по какому-то другому поводу пожаловался: страна у нас говно и народ у нас дрянь.

Кирилл Кувырдин вспоминает: «Я случайно встретил его в метро: он меня не видел и шел один в надвинутой на нос кепке, в черной куртке. Это был совершенно другой персонаж — и не сценический, и не домашний, а еще некто третий, специально для существования во внешнем мире».

У Летова был хронический страх перед превращением в субъекта массовой культуры. Но против того, чтоб стать частью культуры народной, он не возражал и многое для этого делал. Просторечия и всякий сказовый лад вполне были его стихией, причем не только в песнях. Он любил вместо «разозлился» говорить «осерчал», вместо «одежды» — «одежа», жаловал футбольное словечко «щи» и называл поезда паровозами.

Собственно говоря, «Егор» был не единственным вариантом псевдонима — рассматривался также и Степан, в связи с чем ономастическая история русской рок-музыки имела шанс пойти по другому руслу. Интересно, что летовский тезка Тальков еще в 1980 году сочинил трилогию про старого большевика под названием «Дед Егор». Нелегко представить, что было б, доживи Тальков до событий 1993 года — и что бы он как виднейший на тот момент представитель патриотического музыкального лагеря сказал по поводу движения «Русский прорыв».

Песни «Гражданской обороны» нуждались в значительном кредите доверия — сама их техническая и эмоциональная уязвимость по контрасту требовала валового человеческого участия. Весь смысл и замысел их самоуничижения и самоедства был сопряжен с самой что ни на есть наглядной агитацией и пропагандой. Чем хуже, тем больше.

У Летова в итоге получилось стать популярным и посторонним одновременно — что, очевидно, и являлось целью. Образно говоря, он работал с переходными глаголами, то есть предполагающими воздействие на предмет и переходящими на личность: у него был отличный навык мозгодуя. Наждачною бумагой приласкайте сердца.

Олег Коврига размышляет: «Вот почему Силя, например, не стал народным автором, а Летов стал? В Летове изначально была какая-то попсовость, мелодичность, что, в сущности, хорошо. Не могу для себя объяснить… он интеллигентный человек, которого я понимаю, и он гений, конечно. Но Янка была родная, а он — нет».

Он — нет. Внутри «Гражданской обороны» при всей ее прямолинейности всегда находился очаг даже не юродства, но какого-то несговорчивого лукавства. Осознанная вшивость звукоизвлечения была неплохим методом вербовки. Люди принимали все спетое и сыгранное за чистую монету, а монетка, как и было сказано, падала третьей стороной.

Может быть интересно

Вспоминает Игорь «Джефф» Жевтун: «По большому счету, Егор счастливым был только в детстве — а так-то он был очень одинокий, грустил и постоянно переживал за что-то неведомое. Еще он бывал счастлив в процессе записи, для него счастье было в труде. Он часто говорил про праздник, но большинство понимали под этим безудержное веселье, пляски и алкоголь. А он имел в виду что-то вроде „на работу как на праздник“. Для него деятельность была счастьем, а делал он по преимуществу то, что хотел.

Вот есть советский сериал „День за днем“, там Грибов говорил: „Что такое работа без оплаты? Это творчество“. Летов всю жизнь менялся, но я не думаю, что он специально искал этих перемен — скорее его меняли внешние обстоятельства. В 1993-м он изменился по политическим соображениям, после 1995–1996-го — от активного воздействия веществ и алкоголя. Всегда были внешние воздействия, а не то, что он придумал себе в голове. Когда ехали с похорон Янки, я помню, Манагер о чем-то спросил его, ну так, по старинке, безобидно — а Егор ответил: нет, я теперь стал совершенно другой».

Летова положено считать автором правдивым и сущностно честным — в общем, по заслугам. Война была его излюбленной метафорой, а сам он слыл почти штатным певцом пограничных состояний и несмываемых противоречий. Но помимо этого он был большой стилист. Хиты «Все идет по плану» и «Про дурачка» — это стилизации. Песню, например, «Поймали в мешок золотой огурец» сложно назвать содержательно правдивой, но звук и интонация — предельно жизненны. Я уж молчу о том, что композицию «Общество „Память“» иные и в XXI веке принимали как написанную от первого лица (и среди них были не петры андреевичи, а вполне себе магистры радиовещания).

Сила Летова по большому счету — не в правде (ГО определенно не саундтрек «Брата-2»), а в сокрушительном правдоподобии. Кажущийся реализм его песен на самом деле существует для прикрытия (и одновременно приманки) того, что руками-не-потрогать-словами-не-назвать. Все тайны бытия в двух-трех мирских и матерных минутах.

Его становым девизом принято считать фразу «Я всегда буду против». Но для понимания «Гражданской обороны» важнее целеполагающая сентенция с альбома «Некрофилия», не входящая в списки хитов и почти не исполнявшаяся на концертах: «Мне придется выбирать». «Я всегда буду против» — это указательный знак. «Мне придется выбирать» — очертание маршрута, который еще не проложен (как у Блоха, о котором мы говорили в первой главе).

Высшая точка выбора — это война, о которой он постоянно твердил. Но, по-моему, для Летова война не ограничилась двумя сторонами конфликта. В ней был третий элемент — как раз элемент выбора и перехода на ту или иную сторону. Егор и жил категорией этого перехода, своеобразным антинейтралитетом, на основании которого формировалась свобода.

Процесс неостановимого выбора давал ему возможность находиться снаружи измерений и переходить, например, от условного антикоммунизма к абстрактному коммунизму без каких-либо потерь для собственного творчества. Он не был НАД схваткой, он СЕБЯ ощущал схваткой. Именно поэтому для него поражение и равнялось торжеству, и солнечный зайчик из «Моей обороны» имеет двойственную природу: то ли это хрусталик заключенного в одиночной камере, то ли луч гиперболоида, пляшущий по анилиновым заводам.

Источник