Изживание себя
Шестая симфония Петра Ильича Чайковского занимает особое место в классической музыке. Во многом это связано с трагическими событиями, последовавшими сразу же после её премьеры, а именно, скоропостижной смерти композитора от холеры. Об этом уже много сказано и написано, повторяться не буду.
С музыкальной же точки зрения симфония, несомненно, вершина творческого пути композитора, поднявшись на которую, может быть и не оставалось другого выхода. Только ввысь, в иное существование, за пределы земного бытия. Шестая симфония – последний акт трагедии под названием «Жизнь». Кстати, сам Чайковский в одном из вариантов симфонии давал ей именно такое название. Существовала даже словесная программа:
Первая часть – вся порыв, уверенность, жажда деятельности. Должна быть краткая (финал – смерть, результат разрушения). Вторая часть – любовь; третья – разочарование; четвёртая кончается замиранием, (тоже краткая).
Это было в 1891 году. Осенью 1892 года Чайковский усиленно работал над симфонией в ми-бемоль мажоре и даже закончил её, но внезапно разочаровался в сочинённом и уничтожил партитуру.
Наконец в феврале 1893 года композитор приступает к созданию Шестой симфонии:
Во время путешествия у меня появилась мысль другой симфонии . с такой программой, которая останется для всех загадкой . Программа эта самая что ни на есть проникнутая субъективностью, и нередко во время странствования, мысленно сочиняя её, я очень плакал.
Разгадкой Шестой симфонии поклонники творчества композитора занимаются и по сей день. Попробуем прикоснуться к этому гениальному произведению. Поможет нам в этом композитор и музыковед Борис Владимирович Асафьев, его цитаты выделены курсивом.
Итак, «проникнутая субъективностью», то есть очень интимно-личная, неразрывно связанная с самим композитором, с его внутренним миром, настоящим «Я». В Шестой симфонии неведомая мрачная сила уже неотделима от борющейся и страдающей личности, упорно влача её к смерти, к исчезновению и к изживанию себя в творческом горении и порыве. Таким изживанием себя и была вся жизнь Петра Ильича Чайковского.
Первая часть написана в форме сонатного аллегро. Медленное вступление. Из сумрачных глубин вырастает скорбный мотив-вопрос: «Для чего, зачем всё?». Композитор вызывает к жизни на борьбу уже усталый, в глубинах сознания сокрывшийся дух. Вызывает с тем, чтобы возжечь в нём в последний раз пламень устремлений: вырваться из оков, навстречу манящему призраку-мечте. Мучительно рождение мысли.
В экспозиции тот же мотив даётся в другой инструментовке, в ускоренном темпе. В ней смятение, суетливое мельтешение, скользящие блики. Зловещие фанфары знаменуют её завершение. Звуковой поток прерывается, остаётся одинокий голос альта. Замолкает и он, вступает тема побочной партии, типичная вдохновенная лирическая тема Чайковского, — в замедленном движении, как бы в опьянении, в восторге созерцания дивного видения, но в благоговейном восторге. Линия направления этой темы идёт вниз, как мелодические темы Ленского, Татьяны, жалобы Купавы, мотив канцонетты второй части Четвёртой симфонии. Экспозиция заканчивается глубочайшим пианиссимо.
Страшным, сокрушительным ударом всего оркестра начинается разработка. Звуковой поток подобен кипению лавы, накатывающей волна за волной. Это не борьба – это острое мятежное, бунтарское, в хаотическом смешении взлётов и падений томящееся беспокойство, предчувствие неизбежности конца, безвыходность сознания: мрачное «Со святыми упокой» подтверждает с своей стороны то, что понятно уже давно. И вот кульминация! Трагический диалог струнных с тромбонами приводит к нечеловеческой безысходности, к жуткой, ничем незаполнимой Бездне. Этот потрясающий симфонический момент сравним с мучительным ощущением длительного исхождения, вытяжения, излучения всей жизненной энергии из тела. Как страшно, если Чайковскому раньше предназначенного времени дано было коснуться этого момента .
Кажется, что всё кончено? Но нет. Из небытия вновь появляется тема побочной партии, звучащей уже в главной тональности. Жизнь продолжается? Земная ли? А может загробная? Немного мрачноватая пассакалия составляет коду первой части. Погребальная мелодия на фоне безжизненно нисходящих пиццикато у струнных.
Вторая часть – мирный контраст: легковейное Allegro con grazia – всё ещё привет миру! Вальс, но необычный на три, как принято, а на пять четвертей.
Мелодия грациозна, изящна, порой кокетлива, с оттенком стилизации. В среднем разделе появляются жалобные интонации – скорбные отзвуки первой части. А может быть это предчувствие финальной катастрофы? И вновь возвращается безмятежное вальсирование: по-особому трепетное, взволнованное, неуравновешенное. Это очень похоже на Любовь. Но в коде опять слышится беспокойство, как будто что-то тяжкое врывается в думы, что-то горькое и неприятное, от чего хочется отмахнуться, и не получается.
Третья часть. Передышка закончена. Вновь стихия. Первоначальная суета, мелькание отдельных мотивов, красочная разноголосица постепенно кристаллизуется в чёткий, уверенный и всёподчиняющий скерцо-марш.
Третья часть – лёт злой силы или наваждение: словно настал чей-то черёд обручения со смертью! Все пути закрыты для того, кто вольно или невольно оказался внутри этого заклятого хороводного круга-кольца. В четвёртой части мы присутствуем уже при агонии просветлённого сознания.
Четвёртая часть, финал: обречённое предание себя смерти. Впечатление от рокового контраста между этой последней частью симфонии и всеми предыдущими неизгладимо врезывается в мозг при каждом слушании симфонии .
Невыносимый стон, беспомощность. Главная партия начинается теми же звуками, что и побочная партия из первой части. Только какая-то она надрывная. Взлёт и тут же срыв вниз, секундовые попевки в конце каждого падения терзают сердце. Побочная партия светлее, трепетнее. Развиваясь и усиливаясь, она кульминирует. Потом всё сбивается … и опять возвращается главная партия. Страдания продолжаются. Ужасные судороги духа. Всё глубже бездна . Следующая волна главной партии, в конце концов, приводит к трагической развязке. Итоговый удар там-тама … и тяжёлая медь начинает откровенно погребальную мелодию. Теперь всё кончено: стенания и плач, тема изорвана в клочья … постепенный уход, тягучее адажио … слышится последний удар измученного сердца. Всё растворилось в НЕБЫТИИ .
Таково откровение, бывшее Чайковскому за семь месяцев до смерти, а если считать со дня окончания инструментовки симфонии, то за два месяца с небольшим до реальной встречи с тем чудищем, о котором он мучительно думал всегда, с момента расцвета своих творческих сил.
Шестую симфонию Чайковского смело можно назвать музыкальной автобиографией композитора. Сам Пётр Ильич, обычно недовольный своими произведениями, на этот раз считал, что симфония удалась, что он смог выразить всё накипевшее на его измученной душе. Психологическая сила, заложенная в симфонии приводит к тому, что после её прослушивания человек ощущает очищение, катарсис. Со слезами из него исходит напряжение, душевные судороги отступают, становится значительно легче.
И по традиции несмешная байка:
Родственники Чайковского были чрезвычайно огорчены тем, что молодой человек оказался совершенно не способным к службе и, покинув Министерство юстиции, поступил в Петербургскую консерваторию. Дядя будущего великого композитора возмущённо отчитал «оболтуса» Петю:
— Ах, Петя, Петя, какой позор! Променял юриспруденцию на дудку!
Дорогие читатели и авторы, чтобы не затеряться в Океане Нот — сохраните себе постоянно пополняющийся каталог статей, нарративов и видео .
Источник
Изживание себя
Шестая симфония Петра Ильича Чайковского занимает особое место в классической музыке. Во многом это связано с трагическими событиями, последовавшими сразу же после её премьеры, а именно, скоропостижной смерти композитора от холеры. Об этом уже много сказано и написано, повторяться не буду.
С музыкальной же точки зрения симфония, несомненно, вершина творческого пути композитора, поднявшись на которую, может быть и не оставалось другого выхода. Только ввысь, в иное существование, за пределы земного бытия. Шестая симфония – последний акт трагедии под названием «Жизнь». Кстати, сам Чайковский в одном из вариантов симфонии давал ей именно такое название. Существовала даже словесная программа:
Первая часть – вся порыв, уверенность, жажда деятельности. Должна быть краткая (финал – смерть, результат разрушения). Вторая часть – любовь; третья – разочарование; четвёртая кончается замиранием, (тоже краткая).
Это было в 1891 году. Осенью 1892 года Чайковский усиленно работал над симфонией в ми-бемоль мажоре и даже закончил её, но внезапно разочаровался в сочинённом и уничтожил партитуру.
Наконец в феврале 1893 года композитор приступает к созданию Шестой симфонии:
Во время путешествия у меня появилась мысль другой симфонии . с такой программой, которая останется для всех загадкой . Программа эта самая что ни на есть проникнутая субъективностью, и нередко во время странствования, мысленно сочиняя её, я очень плакал.
Разгадкой Шестой симфонии поклонники творчества композитора занимаются и по сей день. Попробуем прикоснуться к этому гениальному произведению. Поможет нам в этом композитор и музыковед Борис Владимирович Асафьев, его цитаты выделены курсивом.
Итак, «проникнутая субъективностью», то есть очень интимно-личная, неразрывно связанная с самим композитором, с его внутренним миром, настоящим «Я». В Шестой симфонии неведомая мрачная сила уже неотделима от борющейся и страдающей личности, упорно влача её к смерти, к исчезновению и к изживанию себя в творческом горении и порыве. Таким изживанием себя и была вся жизнь Петра Ильича Чайковского.
Первая часть написана в форме сонатного аллегро. Медленное вступление. Из сумрачных глубин вырастает скорбный мотив-вопрос: «Для чего, зачем всё?». Композитор вызывает к жизни на борьбу уже усталый, в глубинах сознания сокрывшийся дух. Вызывает с тем, чтобы возжечь в нём в последний раз пламень устремлений: вырваться из оков, навстречу манящему призраку-мечте. Мучительно рождение мысли.
В экспозиции тот же мотив даётся в другой инструментовке, в ускоренном темпе. В ней смятение, суетливое мельтешение, скользящие блики. Зловещие фанфары знаменуют её завершение. Звуковой поток прерывается, остаётся одинокий голос альта. Замолкает и он, вступает тема побочной партии, типичная вдохновенная лирическая тема Чайковского, — в замедленном движении, как бы в опьянении, в восторге созерцания дивного видения, но в благоговейном восторге. Линия направления этой темы идёт вниз, как мелодические темы Ленского, Татьяны, жалобы Купавы, мотив канцонетты второй части Четвёртой симфонии. Экспозиция заканчивается глубочайшим пианиссимо.
Страшным, сокрушительным ударом всего оркестра начинается разработка. Звуковой поток подобен кипению лавы, накатывающей волна за волной. Это не борьба – это острое мятежное, бунтарское, в хаотическом смешении взлётов и падений томящееся беспокойство, предчувствие неизбежности конца, безвыходность сознания: мрачное «Со святыми упокой» подтверждает с своей стороны то, что понятно уже давно. И вот кульминация! Трагический диалог струнных с тромбонами приводит к нечеловеческой безысходности, к жуткой, ничем незаполнимой Бездне. Этот потрясающий симфонический момент сравним с мучительным ощущением длительного исхождения, вытяжения, излучения всей жизненной энергии из тела. Как страшно, если Чайковскому раньше предназначенного времени дано было коснуться этого момента .
Кажется, что всё кончено? Но нет. Из небытия вновь появляется тема побочной партии, звучащей уже в главной тональности. Жизнь продолжается? Земная ли? А может загробная? Немного мрачноватая пассакалия составляет коду первой части. Погребальная мелодия на фоне безжизненно нисходящих пиццикато у струнных.
Вторая часть – мирный контраст: легковейное Allegro con grazia – всё ещё привет миру! Вальс, но необычный на три, как принято, а на пять четвертей.
Мелодия грациозна, изящна, порой кокетлива, с оттенком стилизации. В среднем разделе появляются жалобные интонации – скорбные отзвуки первой части. А может быть это предчувствие финальной катастрофы? И вновь возвращается безмятежное вальсирование: по-особому трепетное, взволнованное, неуравновешенное. Это очень похоже на Любовь. Но в коде опять слышится беспокойство, как будто что-то тяжкое врывается в думы, что-то горькое и неприятное, от чего хочется отмахнуться, и не получается.
Третья часть. Передышка закончена. Вновь стихия. Первоначальная суета, мелькание отдельных мотивов, красочная разноголосица постепенно кристаллизуется в чёткий, уверенный и всёподчиняющий скерцо-марш.
Третья часть – лёт злой силы или наваждение: словно настал чей-то черёд обручения со смертью! Все пути закрыты для того, кто вольно или невольно оказался внутри этого заклятого хороводного круга-кольца. В четвёртой части мы присутствуем уже при агонии просветлённого сознания.
Четвёртая часть, финал: обречённое предание себя смерти. Впечатление от рокового контраста между этой последней частью симфонии и всеми предыдущими неизгладимо врезывается в мозг при каждом слушании симфонии .
Невыносимый стон, беспомощность. Главная партия начинается теми же звуками, что и побочная партия из первой части. Только какая-то она надрывная. Взлёт и тут же срыв вниз, секундовые попевки в конце каждого падения терзают сердце. Побочная партия светлее, трепетнее. Развиваясь и усиливаясь, она кульминирует. Потом всё сбивается … и опять возвращается главная партия. Страдания продолжаются. Ужасные судороги духа. Всё глубже бездна . Следующая волна главной партии, в конце концов, приводит к трагической развязке. Итоговый удар там-тама … и тяжёлая медь начинает откровенно погребальную мелодию. Теперь всё кончено: стенания и плач, тема изорвана в клочья … постепенный уход, тягучее адажио … слышится последний удар измученного сердца. Всё растворилось в НЕБЫТИИ .
Таково откровение, бывшее Чайковскому за семь месяцев до смерти, а если считать со дня окончания инструментовки симфонии, то за два месяца с небольшим до реальной встречи с тем чудищем, о котором он мучительно думал всегда, с момента расцвета своих творческих сил.
Шестую симфонию Чайковского смело можно назвать музыкальной автобиографией композитора. Сам Пётр Ильич, обычно недовольный своими произведениями, на этот раз считал, что симфония удалась, что он смог выразить всё накипевшее на его измученной душе. Психологическая сила, заложенная в симфонии приводит к тому, что после её прослушивания человек ощущает очищение, катарсис. Со слезами из него исходит напряжение, душевные судороги отступают, становится значительно легче.
И по традиции несмешная байка:
Родственники Чайковского были чрезвычайно огорчены тем, что молодой человек оказался совершенно не способным к службе и, покинув Министерство юстиции, поступил в Петербургскую консерваторию. Дядя будущего великого композитора возмущённо отчитал «оболтуса» Петю:
— Ах, Петя, Петя, какой позор! Променял юриспруденцию на дудку!
Дорогие читатели и авторы, чтобы не затеряться в Океане Нот — сохраните себе постоянно пополняющийся каталог статей, нарративов и видео .
Источник