Иду по бульвару гитара бренчит

48. Для Юрия Бенциановича Давидова.
Декабрь 1979 год, г. Москва.

(1:53)(А. С.). — Я посвящаю этот концерт Юре Давидову, его жене Ире и дочерям — Леночке и Вике. И у меня просьба — я хочу вам спеть песню, которую я написал своей Наташке. Она тоже — дочь.
Наташенька, глотая пыль дорог,
Наташенька, идут дожди, туманы.
Наташенька, любви я не сберёг,
И не нашелся, что тебе ответить.
Наташенька, любви я не сберёг,
И не нашелся, что тебе ответить.

Гитара плачет в полуночной мгле,
И песня в даль летит по бездорожью.
Я жил одной тобой лишь на земле,
И не нашелся, что тебе ответить.

(3:58)(А. С.). — А вот сейчас «Посылка».
Ах, Йозеф, Йозеф, старый добрый Йозеф!
Какие есть на свете имена!
Состриг ли ты свою больную мозель,
Иль до сих пор она в тебе нужна?

Ай, Йозеф, Йозеф, славный добрый Йозеф!
Состриг ли ты любимую мозоль?
Зачем, чтоб наступали все, лучше, чтоб упали все,
Выставить лишь ножку ты изволь!
С добрым утром, тетя, Хая, ай-ай-ай!
Вам таки посылка из Шанхая, ай-ай-ай!
А в посылке три таки китайца, ай-ай-ай!
Три таки китайца красят таки яйца, ой-ой-ой!
С добрым утром, тетя, Хая, ой-ой-ой!
Вам посылка из Шанхая, ай-ай-ай!
А в посылке три китайца, ой-ой-ой!
Три китайца красят яйца, ой-ой-ой!

Я, как-то встретил Йозефа на рынке,
Он жидкость от мозолей покупал.
В зубах держал сметану Йозеф в крынке,
Но, а руками мозоль обнимал.

Хотел я поздороваться с ним чинно,
Улыбку сотворил и шляпу снял.
Но Йозеф вдруг заметил таки тетю, Хаю!
Вильнул кормой и мимо прошагал.

С добрым утром, тетя, Хая, ай-ай-ай!
Вам посылка из Шанхая, ай-ай-ай!
А в посылке три китайца, ой-ой-ой!
Три китайца красют яйца, ой-ой-ой!

Так вот она, таки какая тетя, Хая,
И Йозеф видно с нею не в ладах.
Ей таки шлёт посылки из Шанхая,
А Йозеф умирает в мозолях.

Но Йозеф сострижет больную мозель,
И кой кому, ой, кой кому намнет бока.
И встретит он тогда про тетю, Хаю,
И ей поставит ножку, а пока!

С добрым утром, тетя, Хая, ой-ой-ой!
Вам посылка из Шанхая, ой-ой-ой!
А в посылке три китайца, ой-ой-ой!
Три китайца красют яйца, ой-ой-ой!
И! С добрым утром, тетя, Хая, ай-ай-ай!
Вам посылка из Шанхая, ой-ой-ой!
А в посылке три китайца, ой-ой-ой!
Три китайца красют яйца, ой-ой-ой!

(4:45)(А. С.). — А теперь песня о Киеве. Эту песню мне, кстати, между прочим, подарил автор — Гриша Бальбер. Он сейчас уже в Нью-Йорке.
А мой дедушка родной, киевлянин коренной,
Чуть однажды не сошел с ума.
Слух по Киеву прошел, что снести хотят Подол,
И построить новые дома.

Но без Подола Киев невозможен,
Как Святой Владимир без креста!
Это же кусок Одессы, это новости для прессы,
И мемориальные места.

И в Одессе, и в Москве, и в таежном городке,
Где б ты ни был, где бы таки не бывал.
Пусть ты Киева не знал, но уверен, что слыхал,
Гоп со смыком — песню про Подол!

А Верхний Вал и Нижний Вал, сам Хмельницкий там бывал,
И поил он свого коня.
А, там где пил вот этот конь, там щас строят Оболонь,
По проекту завтрашнего дня!

Но без Подола Киев невозможен,
Как Святой Владимир без креста!
Это же кусок Одессы, это ж новости для прессы,
И мемориальные места.

Обойдешь все города, но нигде и никогда,
Ты не можешь помолиться Богу.
Но маланский наш народ, где не ищет, там найдет,
Только на Подоле синагогу.

А с Подола, где ремонт, переехал весь бомонд,
Минское шоссе им отвели.
Хоть в квартирах там паркет, и в обоях клопов нет,
Подоляне всё ж возмущены.

Древне Киевский проспект, звал Петра к себе за стол,
Но к боярам Петр таки не пошел.
Поклонился он отцам, и Палатам, и дворцам,
Домик на Подоле предпочел.

А в двери сотни пуль, всадил петлюровский патруль,
Рассердись на бабушку мою.
Но мой дед, он — Хавьер тот, он поставил пулемет,
И теперь петлюровцы в аду.

Но без Подола Киев невозможен,
Как Святой Владимир без креста! Да!
Это же кусок Одессы, это новости для прессы,
И мемориальные места.
Но без Подола Киев невозможен,
Как Святой Владимир без креста!
Это же кусок Одессы, это новости для прессы,
И мемориальные места.

(6:19)Раз гляжу я между — кралечка вразрез,
Я имел надежду, а теперь я без!
Но, вот, какая драма! Ой! Пиковая дама! Люся!
Всю ты жизнь испортила мою!
И теперь я бедный, и худой, и бледный,
Здесь на Дерибасовской стою.
Эх! И теперь я бедный, и худой, и бледный,
Здесь на Дерибасовской стою.

Мальчики, на девочек не кидайте глаз,
Все, что в Вас, было, вытряхнут из Вас.
Ах, какая драма! Пиковая дама!
Всю ты жизнь испортила мою!
А теперь я бедный, и худой, и бледный,
Здесь на Дерибасовской стою.

Дамочка, взгляните, я у Ваших ног,
Впрочем, извините, вот Ваш кошелек.
Вот, какая драма! Пиковая дама!
Всю ты жизнь испортила мою!
А теперь я бедный, и худой, и бледный,
Здесь на Дерибасовской стою.

Если бы послушала мамочку, малец,
Я б сейчас не кушал этот баландец.
Вот, какая драма! Ох! Пиковая дама!
Всю ты жизнь испортила мою!
А теперь я бедный, и худой, и бледный,
Здесь на Дерибасовской стою.

Девочка на воле, а я сижу в тюрьме,
Но мечтаю вскоре видеть их во сне.
И, вот, какая драма! Пиковая дама!
Всю ты жизнь испортила мою!
А теперь я бедный, и худой, и бледный,
Здесь на Дерибасовской стою.

Вот промчались годы и последний шмон,
Выйду на свободу, ох, как выжатый лимон.
Вот, какая драма! Пиковая дама!
Всю ты жизнь испортила мою!
А теперь я бедный, и пустой, и бледный,
Здесь на Дерибасовской стою!
(А. С.). — И вот получается, что:
Эх! Помню, помню, помню я, как меня мать любила,
И не раз и не два, она мне так говорила:
— Не ходи на тот конец, не гуляй с ворами,
Рыжих не воруй колец, скуют кандалами.
Сбреют длинный волос твой, аж по самой шее,
Поведёт тебя конвой, по матушке — Рассее.
Будут все тогда смеяться, над тобою хохотать,
Сердце — кровью обливаться, и на нарах будешь спать.
Выдадут тебе халат, сумку с сухарями,
И зальёшься ты тогда, горячими слезами.
Ведь я не крал, не воровал, я любил свободу,
Слишком много правды знал, и, сказал народу:
— Не забуду мать родную, и Серёгу-пахана,
Целый день по нём тоскую, предо мной стоит стена.

Эту стену мне не скушать, сквозь неё не убежать,
Надо было маму слушать, и с ворами не гулять!
— Не забуду мать родную, и, отца — духарика,
Целый день по нём тоскую, не дождусь сухарика.
А дождёшься передачки, за три дня её сжуёшь,

Слюну проглотишь, заплачешь, и по новой запоёшь:
Помню, помню, помню я, как меня мать любила,
И не раз, и не два, она мне так говорила:
— Эх! Не ходи на тот конец, не гуляй с ворами,
Рыжих не воруй колец, скуют кандалами.

(2:03)Рахиля, чтоб Вы сдохли, Вы, мне нравитесь,
И без Вас таки жить я не могу.
Рахиля, мы поженимся, понравитесь,
И поедем с Вами мы в Баку.

Рахиля, Вы, прекрасны, как Венера,
И у Вас поправится живот, азохэн вей!
А, нет, так заберет тебя холера,
Нехай же раньше Вас она возьмет!

Рахиля, мы поедем в Ессентуки,
И ещё в ущелье Элама.
Ну, а, если не хотите, кеш ментуха,
И целуй меня под правый глаз.

Рахиля, Вы, прекрасны таки, как Венера,
И у Вас поправится живот, азохэн вей!
А, нет, так заберет меня холера,
Нехай же раньше Вас она возьмёт!

(3:49)На Дерибасовской открылася пивная,
Там собиралася компания блатная.
Там были девочки: Тамара, Роза, Рая,
И с ними гвоздь Одессы — Стёпка-Шмаровоз.

Он заходил туда с воздушным поцелуем,
И говорил красотке Розе: — Потанцуем!
И фраерам здесь всем сидящим растолкуем,
Що есть у нас салонное танго!

Красотка Роза танцевать с ним не хотела,
Она достаточно до ентого вспотела.
В объятьях толстого и жирного джентльмена,
И ей не надо было больше ничего.

А, Шмаровоз сказал в изысканной манере:
— Я б, Вам, советовал пришвартоваться к Вере.
И, чтоб в дальнейшем не обидеть, Вашу мама,
И не испачкать кровом белую панаму.

Услышав реплику, маркер, по кличке Моня,
Побочный сын … «Боржоми».
Побочный таки сын капиталистки тети Беси,
Известной бандерше красавицы Одессы.

Он подошел к нему походкой пеликана,
Достал визитку из жилетного кармана:
— Я б Вам советовал, как говорят поэты,
Беречь на память о себе свои портреты!

Но Костя-Шмаровоз был парень пылкий:
Джентльмену жирному — по комполу бутылкой!
Официанту засадил он в жопу вилкой,
И началось салонное танго!

На Аргентину это было не похоже,
Вдвоём с приятелем мы получили тоже.
И из пивной нас выкинули сразу разом,
И с шишкою на лбу, и с синяком под глазом.

И вот пока мы все лежали на панели,
Арончик всё ж таки дополз до Розанелли,
И он шептал ей, от страсти пламенея:
— Ах, Роза, или Вы не будете моею!

Я увезу тебя в тот город Тум-Батуми,
Ты будешь кушать там кишмиш с рахат-лукуме.
И, как цыплёнка с шиком я тебя одену,
Захочешь спать — я сам тебя раздену.

Я всё отдам тебе и прелести за это,
А здесь ты ходишь, извиняюсь, без браслета.
Без комбинэ, без фильдекосовых чулочек,
И, как я только что заметил, без порточек.

И, так закрылася, портовая пивная,
Где собиралась компания блатная.
Там были девочки: Тамара, Роза, Рая,
И с ними гвоздь Одессы — Степка-Шмаровоз.

(2:22)Что случилось, я не знаю? Азохэн вей!
Вся семья моя взбесилась! Азохэн вей!
Деньги просят в один голос! Азохэн вей!
Поседел на мне мой волос! Азохэн вей!

Эх! Денежки!
Как я люблю Вас мои денежки!
Вы в жизни радость мои денежки,
Приносите покой!
И Ваше нежное шуршание,
Приводит сердце в трепетание.
Вы лучше всякой легкой музыки,
Приносите покой!
И Ваше нежное шуршание,
Приводит сердце в трепетание.
Вы лучше всякой легкой музыки,
Приносите покой!

Всем таких, как моя Рая! Азохэн вей!
И врагу я не желаю! Азохэн вей!
Ей в квартире места мало! Азохэн вей!
У меня волос не стало! Азохэн вей!

(2:33)Если женщина изменит, я грустить не долго буду,
Закурю я сигарету, и о ней я позабуду.
Сигарета, сигарета, ты одна не изменяешь,
Я люблю тебя за это, ты одна об этом знаешь!
Сигарета, сигарета, ты одна не изменяешь,
Я люблю тебя за это, ты одна об этом знаешь!

И зимой, и летом знойным, я люблю дымок твой тонкий,
Я привязан к сигарете, даже больше, чем к девчонке.
Сигарета, сигарета, ты одна не изменяешь,
Я люблю тебя за это, ты одна об этом знаешь!
Сигарета, сигарета, ты одна не изменяешь,
Я люблю тебя за это, ты одна об этом знаешь!

Ну, а если, вдруг, случилось, снова женщина вернется,
Мы закурим папиросу, к небу белый дым завьется.
Папироса, папироса, ты одна не изменяешь,
Я люблю тебя за это, ты одна об этом знаешь!
Папироса, папироса, ты одна не изменяешь,
Я люблю тебя за это, ты одна об этом знаешь!

(1:32)Когда фонарики качаются ночные,
И черный кот уж выходит из ворот.
Я из пивной иду, я никого не жду,
Я никого уж не сумею полюбить.
Я из пивной иду, я никого не жду,
Я никого уж не сумею полюбить.

Мне девки ноги целовали как шальные,
Одной вдове помог пропить я отчий дом.
А мой нахальный смех, всегда имел успех,
И раскололась моя юность, как орех!
А мой нахальный смех, всегда имел успех,
И раскололась моя юность, как орех!

Лежу на нарах, как король на именинах,
И пайку черного мечтаю получить.
Сижу, гляжу в окно, и ведь не всё равно!
И ни кого уж не сумею полюбить.

Когда фонарики качаются ночные,
А черный кот уже выходит из ворот.
Я из пивной иду, я никого не жду,
Я никого уж не сумею полюбить.

(4:33)Не смотрите Вы так, сквозь прищуренных глаз,
Бароны, джентльмены и леди.
Я за двадцать минут опьянеть не смогла,
От бокала холодного бренди.

Ведь я — институтка, я дочь камергера,
Я — чёрная моль, я — летучая мышь.
Вино и мужчины — моя атмосфера!
Привет эмигранта — свободный Париж!

Мой отец в октябре убежать не сумел,
Но для белых он сделал немало.
Срок пришёл, и холодное слово — «расстрел» —
Прозвучал приговор трибунала.

И вот я — проститутка, я фея из бара,
Я — чёрная моль, я — летучая мышь.
Вино и мужчины — моя атмосфера!
Привет эмигранта — свободный Париж!

Я сказала полковнику: — Нате, берите!
Не донской же «валютой» за это платить.
Вы мне франками, сэр, заплатите,
Но всё остальное — дорожная пыль.

Ведь я — проститутка, я фея из бара,
Я — чёрная моль, я — летучая мышь.
Вино и мужчины — моя атмосфера!
Привет эмигранта — свободный Париж!

Только лишь иногда под покров дикой страсти,
Вспоминаю Одессы родимую пыль.
И тогда я плюю в их слюнявые пасти!
А все остальное — дорожная быль.

Ведь я — институтка, я фея из бара,
Я — чёрная моль, я — летучая мышь.
Вино и мужчины — моя атмосфера!
Привет эмигранта — свободный Париж!

(1:39)Наш домик под лодкою у речки,
Вода по камешкам течёт. Оп-па!
Не работай! Карты, деньги! —
В нашей жизни всё это — почёт.
Не работай! Карты, деньги! —
В нашей жизни всё это — почёт.

Ты плыви, моя лодочка блатная,
Куда тебя течением несёт.
Воровская жизнь такая! —
Нигде и никогда не пропадёт!
Воровская жизнь такая! —
Нигде и никогда не пропадёт!

Воровка никогда не будет прачкой,
А урка не поставит нож к груди.
Грязной тачкой руки пачкать! —
Мы это дело перекурим как-нибудь!
Грязной тачкой руки пачкать! —
Мы это дело перекурим как-нибудь!

(2:48)У вокзалов шляются бомжихи,
Жаждущие выпить, и поспать.
Голосом охрипшим, очень тихо,
Предлагают время скоротать.
Голосом охрипшим, очень тихо,
Предлагают время скоротать.

У таких, не стойте на дороге,
Обойдите дальней стороной.
И не улыбайтесь, ради Бога,
Ваш карман останется пустой.
И не улыбайтесь, ради Бога,
Ваш карман останется пустой.

Повстречал такую на Балтийском,
Где случайно мимо проходил.
Голос полупьяный, хриплый, низкий,
На пути меня остановил.
Голос полупьяный, хриплый, низкий,
На пути меня остановил.

Попросила закурить, дешевка,
Подарила мне невинный взгляд.
Заманила в поздний час перцовкой,
Завела в пустой полночный час.
Заманила в поздний час перцовкой,
Заманила в сад.

Заглянул я в сумочку пустую,
Там на дне лежали лишь штаны.
— Полюби меня, ты, холостую,
Я, чуть-чуть по лучше сатаны.
— Полюби меня, ты, холостую,
Я, чуть-чуть по лучше сатаны.

Я хотел бежать, но было поздно,
Нам на хвост примазались бомжи.
Запросила, шкура, громко, грозно:
— Обокрал, товарищи, держи!
Заорала, шкура, громко, грозно:
— Обокрал, товарищи, держи!

Подбежали, отряхнули, лепи,
Своротили скулу мне и глаз.
Ни разряд, ни ученая степень,
Не спасли меня на этот раз.
Ни разряд, и ни ученая степень,
Не спасли меня на этот раз.

(3:19)Сладка ягода, в лес поманит,
Щедрой спелостью удивит.
Сладка ягода, одурманит,
Ну, а горька ягода, удивит.
Сладка ягода, одурманит,
Ну, а горька ягода, отрезвит.

Я не ведаю, что со мною,
До чего она, извела.
Сладка ягода — лишь зимою,
Ну, а горька ягода — круглый год.
Сладка ягода — лишь зимою,
Ну, а горька ягода — круглый год.

Ой, судьба моя, словно горка,
Погляди ей вслед из окна.
Сладкой ягоды — только горстка,
Ну, а горькой ягоды — три ведра.
Сладкой ягоды — только горстка,
Ну, а горькой ягоды — три ведра.

(3:03)Кидая свет печальный, и тень твою качая,
Фонарь глядит из темноты.
От снега город белый, и никому нет дела,
Что от меня уходишь ты.

А, вьюга, как нарочно, кружится, как нарочно,
Следы все больше, занося.
Тебя окликнуть можно, ещё окликнуть можно,
Но возвратить уже нельзя.
А, вьюга, как нарочно, кружится, как нарочно,
Следы все больше, занося.
Тебя окликнуть можно, ещё окликнуть можно,
Но возвратить уже нельзя.

Смотрю, как вьюга плачет, к утру в сугробы спрячет,
Следов прерывистую нить.
И ни кому нет дела, что ты моя потеря,
Чтоб нас с тобою разлучить.

(1:55)Сыпал снег буланому под ноги,
В спину дул попутный ветерок,
Ехал долгожданною дорогою,
Заглянул погреться в хуторок.
Ехал долгожданною дорогою,
Заглянул погреться в хуторок.

Встретила хозяйка молодая,
Как встречает близкого семья,
В горницу любезно приглашала,
Ласково смотрела на меня.
В горницу любезно приглашала,
Ласково смотрела на меня.

А наутро прямо спозаранку
Вышел я буланого поить,
Вижу: загрустила хуторянка,
И не хочет даже говорить.
Вижу: загрустила хуторянка,
И не хочет даже говорить.

Руку подала сама ни словечка,
Взглядом моё сердце обожгла.
Вмиг тогда с коня я снял уздечку,
Разнуздал буланого коня.
Вмиг тогда с коня я снял уздечку,
Разнуздал буланого коня.

Так и не доехал я до дому,
Затерялся, словно в камыше.
Что же делать парню молодому,
Коль пришлась девчонка по душе?
Что же делать парню молодому,
(Смикш.).

(2:18)Здравствуйте, моё почтенье!
От Аркашки нет спасенья!
Я приехал вас развеселить. Ой! Азохэн вей!
Зохтер парень я бывалый,
Расскажу я вам немало
И прошу покорно — браво, бис!
Эх! Зохтер парень я бывалый,
Расскажу я вам немало
И прошу покорно — браво, бис!

Я был у Питере, Одессе и на Юге,
У Кишиневе, Магадане и Калуге,
А в Мелитополе таки пришлось надеть халат,
А Зохтер махтер абгенах фахтоген ят!
А в Мелитополе таки пришлось надеть халат,
А Зохтер парень абгенах фахтоген ят!

Надумал таки я, друзья, жениться,
И решил остепениться,
И решил порядочным я стать.
Стали в ЗАГС мы собираться,
Чтобы с нею расписаться,
Тут явилась родная жена.

Она на мне набросилась, как лютый зверь,
Вы ж понимайте мои колики теперь.
Мамаша поняла, что я женюсь на блат,
А зохтер махтер абгенах фахтоген ят!
Мамаша таки поняла, что я женюсь на блат,
А зохтер махтер абгенах фахтоген ят!

Я был у Питере, Одессе и на Юге,
У Кишиневе, Магадане и даже побывал в Калуге,
Но в Мелитополе пришлось надеть халат,
А Зохтер махтер абгенах фахтоген ят!

(4:24)Искры камина горят, как рубины,
В даль улетают с дымком голубым.
Из молодого, цветущего, юного,
Стал я угрюмым, больным и седым.
Из молодого, цветущего, юного,
Стал я угрюмым, больным и седым.

Что же мне делать, коль юность утрачена?
Что же мне делать, куда мне пойти?
Но не могу я с тобой, сероглазая,
Горем делится и счастье найти!
Но не могу я с тобой, сероглазая,
Горем делится и счастье найти!

Лучше пойдем мы тропинками разными,
Счастье свое ты на танцах найдешь.
А, я, пойду той тропинкой протоптанной,
И ты меня ни когда не найдешь.
А, я, пойду той тропинкой протоптанной,
И ты меня ни когда не найдешь.

Может быть, встретишь ты в жизни товарища,
Может, полюбишь, сильнее, чем я.
Так не туши в моем сердце пожарища,
И не залить горькой водкой огня!

Жизнь пронеслась сквозь веселье разврата,
Жизнь пронеслась сквозь веселье пиров.
Только на старость злодейка осталася,
В сердце больное, шальная любовь.

(5:07)В осенний день, бродя как тень,
Зашёл я в первоклассный ресторан.
Но там приют нашёл холодный —
Посетитель я немодный,
У студента вечно пуст карман.
Но там приют нашёл холодный —
Посетитель я немодный,
У студента вечно пуст карман.

Официант, какой-то франт,
Сверкая белоснежными манжетами.
Он подошёл, шепнул на ушко:
— Здесь, приятель, не пивнушка,
И таким, как ты, здесь места нет!

А год спустя, за это мстя,
Я затесался в винный синдикат.
И, подводя итог итогу,
Встал на ровную дорогу,
И надел шкарята без заплат.
И, подводя итог итогу,
Встал на ровную дорогу,
И надел шкарята без заплат.

Официант, всё тот же франт,
Сверкая белоснежными манжетами.
Он подошёл ко мне учтиво,
Подаёт мне пару пива,
Предо мной вертится как волчок.
Он подошёл ко мне учтиво,
Подаёт мне пару пива,
Предо мной вертится как волчок.

Кричу: — Гарсон! Хэлло, гарсон!
В отдельный кабинет перехожу я!
Эй, подавайте мне артистов —
Скрипачей, саксофонистов,
Вот теперь себя я покажу я!
Эй, подавайте мне артистов —
Скрипачей, саксофонистов,
Вот теперь себя я покажу я!

Сегодня ты, а завтра я,
Судьба-злодейка ловит на аркан.
Сегодня пир даю я с водкой,
Ну, а завтра за решёткой,
Напеваю вечный «Шарабан».

— Эх, шарабан мой, американка!
Какая ночь! Какая пьянка!
Хотите, пейте, посуду бейте,
Мне всё равно, мне всё равно!
Хотите, пейте, посуду бейте,
Мне всё равно, мне всё равно!

(2:13)Надену я чёрную шляпу,
Поеду я в город Анапу.
И целую жизнь пролежу,
На солёном как вобла пляжу.
И целую жизнь пролежу,
На солёном как вобла пляжу.

Лежу на пляжу я и млею,
И жизни своей не жалею.
И пенится берег морской,
Со своей неуёмной тоской.
И пенится берег морской,
Со своей неуёмной тоской.

Перспективы на жизнь очень твердые,
Я решу наболевший вопрос:
Я погибну под поездом дачным,
Улыбаясь из-под колёс.
Я погибну под поездом дачным,
Улыбаясь из-под колёс.

Раздвинется злая пучина,
Погибнет шикарный мужчина,
И дамы, увидевши гроб,
Поймут, что красавец усоп.
И дамы, увидевши гроб,
Подумают, красавец усоп.

Останется город Анапа,
Останется чёрная шляпа,
Останется берег морской,
Со своей непонятной тоской.
Останется берег морской,
Со своей непонятной тоской.

Надену таки чёрную шляпу,
Поеду я в город Анапу,
И целую жизнь пролежу,
На солёном как вобла пляжу.

(2:13)Не забывай меня, мой друг, Серёга,
Не забывай, не хмурь своих бровей.
Ведь в жизни нам не так осталось много,
Давай смотреть, на жизнь повеселей.
Ведь в жизни нам не так осталось много,
Давай смотреть, на жизнь повеселей.

Ты не сердись, не злись, мой друг, Серёга,
За то, что было, будет, что прошло.
Ведь ты ж мужчина, ты ж не недотрога,
А значит, нам с тобою повезло.
Ведь ты ж мужчина, ты ж не недотрога,
А значит, нам с тобою повезло.

Забудь худое, друг мой ты, Серёга,
Забудь обиды наших милых жён.
У них прямая, в общем-то, дорога,
А мы с тобою делаем уклон.
У них прямая, в общем-то, дорога,
А мы с тобою делаем уклон.

Но, и прости меня, мой друг, Серёга,
За те куплеты, что я написал.
Ночь за окном, и спать уже немного,
Куплеты то нам, видно, не вокал.
Ночь за окном, и спать уже немного,
Куплеты это, видно, не вокал.

Не забывай меня, мой друг, Серёга,
Не забывай, не хмурь своих бровей.
Ведь в жизни нам не так осталось много,
Давай смотреть, на жизнь повеселей.
Ведь в жизни нам не так осталось много,
Давай смотреть, на жизнь повеселей.

(3:14)Раз оказия со мной, братцы, приключилась,
Как в столовке за едой девка подавилась.
Не один туды пришел, был со мною Лёха,
Лёха, гнида, гном, косой, падла, выпивоха.

Уж махнули с ним путем парочку бутылок,
Это всё бы не по чем — на столе нет вилок.
Лёха сразу — глаз косой, столик бросил левый,
За столом мужик седой угощает деву.

Лебезит он то да сё, скушай, мол, котлетку,
Ну, старается, аж взмок, хочет профурсетку.
Лёха сразу враз к нему: — Ну-ка, дайка вилку!
А, то двину враз в скулу, опушаю вилку!

Я же сразу употел прежнего сильнее,
И на Лёху засопел за, мол, злодея.
Я бы может, и стерпел и покинул кресло,
Ну, а Лёха мой взревел, стал белее теста.

— Чтоб христианина мене, да такая гнида,
Выводила из себе, щас тебе я двину!
Подошел к нему косой с лёгкою посадкой,
В правый глаз всей пятернёй, кулаком в лопатку.

Враз мужик под стол осел на склизкую паркетку,
И белугой завопил, не дожрав котлетку.
А деваха чуть жива, хлебало, открыла,
Подавилась сатана луком от подливу.

Запрокинулась, весит, выпучила глазки,
И ручонками стучит, и плюется сразу.
Мой косой, к ней быстро скок, по хребтине хрястнет,
А она ему меж ног каблучком дубастнет.

Тут косой, как свой омлет ухватил руками,
И не кончив свой обед, побежал скачками.
А мужик бежит за ним и кричит на друга.
Леха, прямо не носился вновь бежит по кругу.

В этот миг ему Борзов самбо не годился,
Чемпион пустился б в кросс, страшно удивляясь.
А потом как стал сличать чрез столы с людьми,
Дух втирает, твою мать, все святые с нами.

А потом видать устал, даже притомился,
Как подкошенный упал, меж столов свалился.
Тут конечно весь народ поднялся стеною,
А моральный был урод даже не страшный.

А девица не в себе, Лёху всего мучает,
По… у-у, голове, никто не подступит.
А страшна как сто чертей, марафет стекает,
Пасть открыта, зраза в ней, мочится и плачет.

А народу что к чему, долго разбирался,
Он нас всех троих к ногтю, а при чем тут братцы?
Вот такая ерунда приключилась с нами,
Ни ногой за эту дверь: — Жрите зразы сами!

(1:36)Рахиля, чтоб Вы сдохли, Вы, мне нравитесь,
И не давите таки на мене своим лобком.
Рахиля, Вы, понравитесь,
И не дышите таки на мене Вы табаком.

А за стеной играет пианист,
Он всем известный, всем известный онанист.
Играть он музыку Чайковского, горазд,
Дак, почему же он тогда не педераст.

Сидит Моня в КПЗ, маслицем торгует,
Сидит Моня и о чем-то там воркует.
Эх! Маслица! Азохэн вей!
Не было бы маслица — подыхай еврей!
Эх! Маслица! Азохэн вей!
Не было бы маслица — подыхай еврей!

(2:56)Четвёртые сутки пылают станицы,
Под нами стоит, донская земля.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина!
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина!

А где-то лишь рядом проносятся тройки,
Увы,- не понять нам загадочных лет.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина!

Мелькают Арбатом знакомые лица,
Лихие цыганки приходят в кабак.
Придвиньте бокалы, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина!
Придвиньте бокалы, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина!

Не надо грустить, господа офицеры!
Что было прошло, уж того не вернуть.
Уж нету Отечества, нету уж веры,
И кровью политый Ваш пройденный путь.
Уж нету Отечества, нету уж веры,
И кровью политый Ваш пройденный путь.

(1:42)На дворе стоял, рождественский мороз,
По деревне проезжал большой обоз.
Кони фыркая, неслись под косогор,
Проезжая непроглядный черный бор.
Кони фыркая, неслись под косогор,
Проезжая непроглядный черный бор.

В том бору селенье у реки,
Как рассказывают часто старики.
В том селенье, в том селенье, есть корчма,
Там цыганка сводит жителей с ума.
В том селенье, в том селенье, есть корчма,
Там цыганка сводит жителей с ума.

Наши сани дали резкий поворот,
Кони вкопанные встали у ворот.
И цыганка молодая не спроста,
Нам со скрипом отворяла ворота.
И цыганка молодая не спроста,
Нам со скрипом отворяла ворота.

(2:28)Будет Вам и небо голубое,
Будут Вам и в парках карусели.
Это не беда, что мы с тобою,
Вовремя женится, не успели.
Это не беда, что мы с тобою,
Вовремя женится, не успели.

Разодетых женщин целовали,
Верили в неискренние ласки.
Мы тогда с тобой ещё не знали,
Что любовь бывает только в сказке.
Мы тогда с тобой ещё не знали,
Что любовь бывает только в сказке.

Мы из дома писем ждем крылатых,
Вспоминаем девочек знакомых.
Это ничего, что мы матросы,
Далеко ушли теперь от дома.
Это ничего, что мы с тобою,
Далеко ушли теперь от дома.

Наши синеглазые подруги,
Над письмом сидят наверно тоже.
Это ничего, что мы в разлуке,
Встреча будет нам ещё дороже.
Это ничего, что мы в разлуке,
Встречи будут нам ещё дороже.

Тишины в сраженьях мы не ищем,
И не ищем отдыха на воле.
Это ничего, что мы, дружище,
За войну узнали много горя.
Это ничего, что мы, дружище,
За войну узнали много горя.

(1:11)Вернулся-таки я в Одессу, иду-таки подобно бесу,
И пяточки о камешки чешу.
Подметочки-таки сопрели, колеса-таки еле-еле,
На пятках моих держатся, но я спешу.
Подметочки-таки сопрели, колеса-таки еле-еле,
На пятках моих держатся, но я спешу.

На пинджачке-таки подкладка — сплошная-таки есть заплатка,
Но воротник наколот, ей-ей-ей.
При всех моих припадках, я в лайковых перчатках,
И «кис-кис-кис» на шее есть моей.
Я в лайковых перчатках, при всех моих припадках,
И «кис-кис-кис» на шее есть моей.

(3:14)Ну, я откинулся, какой базар-вокзал!
Купил билет в Большой колхоз таки Дышло.
Ведь я железно с бандитизмом завязал,
Всё по уму — но лажа всё же вышла.

Секи, начальник: я сидел на склоне дня,
Глядел на шлюх и мирно кушал пончик.
И вдруг хиляет этот фраер до меня,
Кричит: — А ну, козёл, займи-ка мне червончик!

Всё закипело, по натуре, во внутрях,
И я меж рог его чуть-чуть не двинул.
Но нас сознанию учили в лагерях,
И я сдержался, даже шабера не вынул.

Я без понтов ему: — Проваливай, малыш!
Кричу ему, здесь, все законно:
— Ты ж за червонец на «червонец» залетишь,
А там не шутка, землячок, там всё же — зона!

Чтоб в БУРе гнить мне, начальник, если лгу,
Но если б ночью энту морду паразита.
Поставить с моей, извините меня, попой на углу,
Все заорали бы, что это два бандита.

Но он хамло, хотя по виду и босяк,
Кастетом, бес, заехал мне по морде.
Тут сила воли моя кончилася вся,
И вот я здесь, а эта морда — в морге.
Тут сила воли моя кончилася вся,
И вот я здесь, а эта морда — в морге.

Секи, начальник: я всю правду рассказал,
И мирно шел суда в сопровожденье.
Ведь я железно с бандитизмом завязал,
Верни мне справку о моем освобождении!

(1:55)Настроил гитару, на «мать твою так»,
Пошел по бульвару шмурей собирать.
Лапти, портянки блестели на мне,
Московские шлюхи ласкались во тьме.

Иду по бульвару, гитара бренчит,
И вижу, как спереди ктой-то бежит.
А, Лягушка-Марфушка, и Зинка-коза,
Которая за рубль даёт три раза.
А, Лягушка-Марфушка, и Зинка-коза,
Которая за рубль даёт три раза.

Я долго не думал, к ней подскочил,
И тоже за рубль у ней попросил.
Она покраснела, но все же дала,
И болт мой несмело в руки взяла.

На утро проснувшись, ой, мать, перемать,
Детей полна куча, куда их девать?
Одного за печку, другого в кровать,
А третьего в угол, и снова пахать.

Лежу я в больнице, гляжу в потолок,
А доктор на вилке мой болт поволок.
Спасибо больнице, спасибо врачам,
Остался без члена, с одними яйцам.

О, доктор, мой доктор, не дай помирать!
Купи скипидару, мой болтик вытирать.
Зашел я в колбасный, колбасник сидит,
А болт мой копченный на нитке висит.
Зашел я в колбасный, колбасник сидит,
А болт мой копченный на нитке висит.

(2:57)Вот у меня в словаре появилось,
Незнакомое слово «жена».
Всё в жене моей просто и мило,
Только петь не умеет она,
Значит, песням моим — грош цена.
Отбегалась, отпрыгалась,
Отпелась, отлюбилась.
Моя хмельная молодость,
Туманом отклубилась.
Отбегалась, отпрыгалась,
Отпелась, отлюбилась.
Моя хмельная молодость,
Туманом отклубилась.

Мне и жить уж теперь неохота,
Мне без песен уж лучше под нож,
Но жена мне сказала: — Ну что ты?
Всё молчишь, и совсем не поёшь?
Стал теперь на себя ты совсем не похож.
Дура!
Ты думаешь, отбегалась,
Ох, отклубилась.
Моя хмельная молодость,
Туманом отклубилась.
Ты думаешь, отбегалась,
Ох, отклубилась.
Моя хмельная молодость,
Туманом опустилась.

— Ты чудак мой и выдумщик старый, —
Говорит мне с улыбкой жена, —
Не поверю, что ты без гитары,
Мог прожить хоть денёк или два.
Я теперь и сама от неё без ума.

Отбегалась, отпрыгалась,
Отпелась, отлюбилась.
Моя хмельная молодость,
Туманом отклубилась.
Отбегалась, отпрыгалась,
Отпелась, отлюбилась.
Моя хмельная молодость,
Туманом отклубилась.

(3:58)Вешние воды бегут с гор ручьями,
Птицы весенние песни поют.
Горькими хочется плакать слезами,
Только к чему, все равно не поймут.
Горькими хочется плакать слезами,
Только к чему, все равно не поймут.

Разве поймут, что в тяжёлой неволе,
Самые юные годы прошли.
Вспомнишь о воле, взгрустнёшь поневоле,
Сердце забьётся, что птица, в груди.

Вспомнишь о воле — былое веселье,
Девичий стан, голубые глаза.
Только болит голова, как с похмелья,
И на глазах накатится слеза.
Только болит голова, как с похмелья,
И на глазах накатится слеза.

Плохо, мой друг, мы свободу любили,
Плохо ценили домашний уют.
Только сейчас мы вполне рассудили,
Что не для всех даже птицы поют.

Годы пройдут, и ты выйдешь на волю,
Гордо расправишь усталую грудь.
Взглянешь на лагерь презренный глазами,
Чуть улыбнёшься и тронешься в путь.

Будешь бродить по российским просторам,
И потихоньку начнёшь забывать.
А лагерь окутан колючим забором,
Где приходилось так долго страдать.
А лагерь окутан колючим забором,
Где приходилось так долго страдать.

(1:14)На свет родился я маленьким ребеночком,
Отец работал, работала и мать.
А я мальчишечка без всякого надзорища,
Пошел с блатными углы я принимать.

Так потекла жизнь моя жиганская,
Отец работает, работает и мать.
А я мальчишечка без всякого надзорища,
Все дальше, дальше ходил я воровать.

Отец узнал про жизнь мою пропащую,
Он пригорюнился, и слова не сказал.
А, мать, узнав про жизнь мою проклятую,
Вдруг заболела и в больнице умерла.

Остался в свете круглым сиротою,
В вине я радость и горе утопил.
Так наливайте, Вы, братцы, русской горькую!
Стою я пью, потом на бан пойду!
Так наливай же ты, братишечка, русской горькую!
Сначала выпью, потом на бан пойду!

(3:01)Ты скучаешь, капает тут с неба,
По неделям вьюги и метели.
У дороге в домике под снегом,
Словно белые медведи.

Заплутали, мишки, заплутали,
Заблудились в паутинках улиц.
И к Большой Медведице, как к маме,
Брюхо звёздное уткнули.
Заплутали, мишки, заплутали,
Заблудились в паутинках улиц.
И к Большой Медведице, как к маме,
Брюхо звёздное уткнули.

Молоком течет по снегу ветер,
Обдувая с гор белые крыши.
Будто белых маленьких медведей,
Языком шершавым лижет.

(4:10)Раз в Ростове-на-Дону, я первый раз попал в тюрьму,
На нары ты понял, на нары ты понял, на нары.
А за стеною фраера, всю ночь играют до утра,
Кошмары, ты понял, Юра, кошмары ты понял, кошмары!
Ой! Азохэн вей!
А за стеною фраера, всю ночь играют до утра,
Кошмары, ты понял, кошмары ты понял, кошмары!

Ну, какой ж я был тогда дурак, надел ворованный пиджак,
И шкары, ты понял, и шкары, ты понял, и шкары.
И вот опять передо мной, всю ночь маячит часовой,
С обрезом, ты понял, с обрезом, ты понял, с обрезом!
И вот опять передо мной, всю ночь маячит часовой,
С обрезом, ты понял, с обрезом, ты понял, с обрезом!

Вот захожу я в магазин, ко мне подходит гражданин,
Легавый, ты понял, легавый, ты понял, легавый.
Он говорит: — Такую мать! Попался ты снова ты опять,
Попался, ты понял, попался, ты понял, попался!
Он говорит: — Такую мать! Попался снова ты опять,
Попался, ты понял, попался, ты понял, попался!

Сижу на нарах жгу свечу, картошку чистить не хочу,
Ох! Кошмары, ты понял, кошмары ты понял, кошмары!
А за стеною фраера, всю ночь ширяют до утра,
Кошмары, ты понял, кошмары, кошмары!
А за стеною фраера, всю ночь ширяют таки до утра,
Кошмары, ты понял, кошмары, кошмары!

Но, я судьбою не поник, судьбу я взял за воротник,
Свобода, ты понял, свобода, ты понял, свобода!
Один вагон набит битком, а я ж как курва с котелком,
По шпалам ты понял, по шпалам ты понял, по шпалам!
Один вагон набит битком, а я ж как курва, с котелком,
Хиляю по шпалам, хиляю по шпалам, хиляю!

Раз в Ростове-на-Дону, я первый раз попал в тюрьму,
На нары, ты понял, на нары, ты понял, на нары!
А за стеною фраера, всю ночь играют до утра,
Кошмары, Люся, кошмары, кошмары!

(2:09)Я не был вором, а ты была блатная,
И с хулиганами связала ты таки меня.
Я познакомился, Мила, с малиной и наганом,
Идти на мокрое не дрогнула рука.
Я был, познакомился таки с малиной и наганом,
Люсик, ты мой, Рома!
Идти на дрогная, на мокное, таки не дрогнула рука.

Нас было шестеро фартовых ребятишек,
Все были жулики, все были фраера.
И пятерых из нас прибила пулькой к стенке,
Меня ж отправили надолго в лагеря.
(Проигрыш).

И вот сижу теперь я, и, как лярва припухаю,
На голых нарах и пайки триста грамм.
И всё о том, о том лишь вспоминаю,
Такая жизнь даётся лишь ворам.
И всё о том, о том лишь вспоминаю,
Такая жизнь даётся лишь ворам.

Костюмчик серенький и прохари со скрипом,
Я на бушлат тюремный променял.
На эти…
(Смикш.).

Источник