Ноты через годы через расстоянья когда

«Песня остается с человеком»: ноты для баяна

На этой странице представлены ноты популярной советской песни Аркадия Островского под названием «Песня остается с человеком» . Ноты для баяна в формате pdf можно бесплатно скачать с нашего сайта чуть ниже. А пока вы можете вспомнить мелодию этой песни и посмотреть видеоролик с примером ее живого исполнения.

Слушайте Песня остаётся с человеком — Иосиф Кобзон на Яндекс.Музыке

Ноты для баяна «Песня остается с человеком» ниже текста песни

Ночью звезды вдаль плывут по синим рекам
Утром звезды гаснут без следа
Только песня остается с человеком
Песня – верный друг твой навсегда

Через годы через расстоянья
На любой дороге в стороне любой
Песне ты не скажешь до свиданья
Песня не прощается с тобой

Наши песни носим в сердце с колыбели
С песней всюду вместе мы идем
Сколько песен мы любимым нашим спели
Сколько мы еще с тобой споем

Через годы через расстоянья
На любой дороге в стороне любой
Песне ты не скажешь до свиданья
Песня не прощается с тобой

В лютый холод песня нас с тобой согреет
В жаркий полдень будет как вода
Тот кто песни петь и слушать не умеет
Тот не будет счастлив никогда

Через годы через расстоянья
На любой дороге в стороне любой
Песне ты не скажешь до свиданья
Песня не прощается с тобой
Песне ты не скажешь до свиданья
Песня не прощается с тобой

«Песня остается с человеком»: скачать бесплатно ноты для баяна

Нотный архив NotaDo.ru представляет ноты песен Аркадия Островского для фортепиано, гитары и других инструментов. Все ноты песен этого композитора на нашем сайте можно скачать абсолютно бесплатно.

Аркадий Островский (настоящее имя Авраам Островский) — советский композитор-песенник. В 1940-х годах работал аккордеонистом и пианистом в джаз-оркестре Леонида Утёсова. В эти же годы написал первые песни. Автор популярных песен для детей «Спят усталые игрушки» и «Пусть всегда будет солнце». Писал для лучших исполнителей своего времени – Эдуарда Хиля, Муслима Магомаева, Майи Кристалинской.

Источник

Ноты через годы через расстоянья когда

ВСТРЕЧИ

Музыка Ильи Жака
Слова Андрея Волкова

Когда на землю спустится сон
И выйдет бледная луна,
Я выхожу одна на балкон,
Глубокой нежности полна.
Мне море песнь о счастье поет,
Ласкает нежно ветерок.
Но мой любимый сегодня не придет.

Ты помнишь наши встречи
И вечер голубой,
Взволнованные речи,
Любимый мой, родной?
И нежное свиданье,
Руки пожатье.
Ты сказал мне «До свиданья!»,
Простясь со мной.

Забыты наши встречи
И вечер голубой.
Давно умолкли речи,
Ведь нет тебя со мной.
Не жди любви обратно,
Забудь меня.
Нет к прошлому возврата
И в сердце нет огня!

Я помню, как сейчас, мой друг,
Руки пожатье.
Ты помнишь наши встречи
И вечер голубой?

Я вас по-прежнему люблю. Песни прошлых лет. — Сост. Геннадий Левкодимов. М., Советский композитор, 1991.

Песня написана конце 1930-х годов молодым композитором Ильей Жаком для Клавдии Шульженко. Оба они тогда работали в Ленинграде в джазе Скоморовского: он — пианистом и концертмейстером, она — певицей. Там же работал муж Шульженко куплетист Владимир Коралли. Песня сразу же вышла на пластинке в Ленинграде (ленинградские пластинки имели небольшие тиражи и обращались, в основном, в пределах Ленинграда).

Осенью 1939 года Шульженко едет в Москву на Первый всесоюзный конкурс артистов эстрады, где становится лауреатом (Жак ей аккомпанировал, хотя, по требованию мужа, Шульженко не пела на конкурсе песен Жака). После этого певицу приглашают в Дом звукозаписи на Малой Никитской, где 29 и 31 января 1940 года она записывает с джазом Скоморовского пять своих лучших песен, включая «Андрюшу» и «Встречи». С этих пластинок, выпущенных Апрелевским и Ногинским заводами, начинается всеобщая известность Шульженко в СССР.

Песня входила также в репертуар Изабеллы Юрьевой.

Клавдия Шульженко

Музыка И. Жака
Слова А. Волкова

Когда на землю спустится сон
И выйдет бледная луна,
Я выхожу одна на балкон,
Глубокой нежности полна.

Мне море песнь о счастье поет,
Ласкает нежно ветерок.
Но он, жестокий,
Сегодня не придет.

Ты помнишь наши встречи
И вечер голубой,
Взволнованные речи
В душе моей больной.

Ты помнишь нежные прощанья,
Руки пожатие.
Ты сказал мне – до свиданья,
Простясь со мной.

Забыты наши встречи
И вечер голубой.
Давно умолкли речи
В душе моей больной.

Не жди любви обратно,
Забудь меня.
Нет к прошлому возврата,
И в сердце нет огня.

Из репертуара Изабеллы Юрьевой. Запись на пластинку – ленинградский завод «Ленмузтрест», 1938 г., 1374, 1375, под загл.: «Ты помнишь наши встречи».

Очи черные: Старинный русский романс. – М.: Изд-во Эксмо, 2004.

Источник

Ноты, Аккорды — В старых ритмах — Песни 30 -х, 40 -х годов

Песенник «В старых ритмах»

В старых ритмах
песенник
выпуск 1
ноты для голоса, аккорды
составитель В. Модель
«Советский композитор», 1990г.
номер с1627к

«Напев тридцатых лет. »

Даже прекрасные, когда-то всенародно распевавшиеся песни стареют и забываются. Что ж говорить о «бытовых» любовных песенках. Впрочем, они ведь и не писались в расчете на вечность. Их удел — минутная радость.
Прошло много лет. И вот слух улавливает, как старомодно-мужественный голос Иосифа Кобзона (контраст особенно заметен на фоне ныне модных высоких «блеющих» голосов), поет по радио «Утомленное солнце нежно с морем прощалось». Старое-старое, забытое танго! Кто помнит теперь «короля польского танго» Ежи Петербургского, подарившего нам полвека назад эту мелодию? А уж имя И. Альвэка, сочинившего русский текст, — и вовсе загадка. Так отчего ж внезапно сжимается сердце, и ком подступает к горлу,, и приходит отчетливое воспоминание; жаркий предвоенный июньский день, ленинградский двор-колодец в центре города, почти все окна открыты, и из нескольких доносится голос Леонида Утесова, поющего «Утомленное солнце». Казалось бы, музыкальный пустяк, «проходной номер» в утесовском репертуаре (кажется, ни в одном альбоме Утёсова, изданном в недавние годы фирмой «Мелодия», так и нет этого танго; видимо, его сочли недостойным реставрации). И вдруг выяснилось: многие «громкие» в 30-е годы гимнические песни забыты, а «Утомленное солнце» греет по-прежнему, осталось, больше того, стало своеобразным лирическим «знаком времени», способно разбудить хорошие чувства в душах тех, кто слушал это танго или танцевал под негр, когда был молодым, И вот уже «Утомленное солнце» попало в стихи современных поэтов. Строки Леонида Агеева «Довоенного солнца танго рвало уши и души нам» — не о нем ли? А стихотворение Евгения Рейна наверняка о нем:

«Утомленное солнце нежно с мо. » выйдет снова,
Мы узнаем друг друга на линейке в саду.
Будет снова красиво, будет снова сурово.
Утомленное солнце в сорок пятом году.

Мы вспомнили только об одной мелодии из этого сборника. Но ведь и у других мелодий такие же судьбы, столь же дорогое место в эмоциональной памяти многих. Мелодии эти живут с поколением, на долю которого выпали неслыханные испытания и невзгоды. Теперь можно сказать: эти непритязательные песенки тоже помогли людям выжить и иногда чувствовать себя счастливыми. Возможно, ныне они нравятся и их детям и внукам: ведь не всё же оказалось погребенным под звуковым обвалом «электронного метеллолома».
Да, конечно, мелодия эти просты, а тексты песен наивны, банальны, нередко неумелы, иногда, увы, пошловаты. Но эти мелодии не обманывают, они приятны на слух, они чисты и искренни, как к большинство текстов. В песнях, включенных в сборник, есть своя «сердечная поэзия» своя нежность, доверчивость, человечность.
Сборник, который перед вами, можно было бы назвать хрестоматией бытовой лирики 30—40-х годов. Он несомненно напомнит о любимых певицах и певцах той поры. Стоит зазвучать танго «Счастье мое» — и сразу придет на память великолепный тенор Георгия Виноградова, «Андрюша», «Руки», «Записка» — это, конечно же, непревзойденная Клавдия Шульженко; «В парке Чаир» — промелькнувший как метеор Аркадий Погодин; «Любушка» — неподражаемо-ласковый Вадим Козин. В 30-е годы их популярность была настолько велика, что оми стали народными артистами задолго до присвоения им этих званий (хотя их удостоились далеко не все). Но любовь к ним выдержала испытание временем. И каким временем!
«Наивный мир наивных лет, забытых дней забавный след», — пела давным-давно, еще до Великой Отечественной войны, Клавдия Шульженко. Казалось, невозвратимо стерт тот «забавный след».
Но нет, сегодня он уже не кажется таким забавным.
Прекрасный поэт Вадим Шефнер словно бы ответил Клавдии Шульженко— уже из. нашего сегодня:

Как через кожу шприц, мне прямо в сердце вколот
Напев тридцатых лет, когда я был так молод.
Обшарпанный рефрен, любовные угрозы,
Ив голосе певца заученные слезы, —
Но за тщетою слов, за их усталой сутью
Вся жизнь мне предстает как вечное распутье.
Что ж, судьба добрых примет времени достойна уважения.

• Мой Ленинград. Музыка Т. Марковой. Слова Б. Брянского
• Утро и вечер. Музыка М. Блантера. Слова В. Лебедева-Кумача
• Воспоминание. Музыка М. Блантера. Слова В. Агатова
• Беседка. Слова и музыка М. Блантера
• Спокойной ночи. Музыка М. Блантера. Слова Л. Давидович
• Листья осенние. Музыка М. Блантера. Слова В. Масса
• Черные глаза. Слова и музыка О. Строка
• Лунная рапсодия. Музыка О. Строка. Слова Н. Лабковского
• Былое увлеченье. Слова и музыка О. Строка
• Му-му (шуточная песня). Музыка М. Воловаца. Слова А. Д’Актиля
• Ты одессит. Мишка! Музыка М. Воловаца. Слова В. Дыховичного
• Песенка о мужьях. Музыка М. Воловаца. Слова И. Финка
• Четыре музыканта. Музыка М. Воловаца. Слова В. Дыховичного
• Мне бесконечно жаль. Музыка А. Цфасмана. СлОва Б. Тимофеева
• В дальний путь. Музыка А. Цфасмана. Слова И. Альвэка
• Только раз. Музыка Б. Фомина. Слова П. Германа
• Встречи. Музыка И. Жака. Слова А. Волкова
• Андрюша. Музыка И. Жака. Слова Г. Гридова
• Руки. Музыка И. Жака. Слова В. Лебедева-Кумача
• Люблю. Музыка Е. Розенфельда. Слова Н. Венгерской
• Счастье мое. Музыка Е. Розенфельда. Слова Г. Намлегина
• Старые письма. Музыка Е. Розенфельда, Слова В. Крахта
• Дружба. Музыка В. Сидорова. Слова А. Шмульяна
• Тайна. Музыка В. Сидорова. Слова А. Д’Актиля
• В парке Чаир. Музыка К. Листова, Слова П. Арского
• Если любишь — найди. Музыка К. Листова. Слова Л. Ошанина
• Дядя Ваня. Музыка М. Табачникова. Слова А. Галла
• Мама. Музыка М. Табачникова. Слова Г. Гридова
• Осень. Музыка В. Козина. Слова Е, Беломорской и В. Козина
• Любушка. Музыка В. Козина. Слова Я. Ядова
• Дымок от папиросы. Музыка И. Дунаевского. Слова Н. Агниацева
• Уходит вечер. Музыка А. Варламова. Слова Н. Коваля
• Сядь со мною рядом. Музыка С. Каца. Слова Д. Толмачева и А. Коваленкова
• Если можешь — прости. Музыка А. Островского. Слова И. Аркадьева
• Пусть дни проходят. Музыка Б. Терентьева. Слова И. Финка
• Записка. Музыка И. Бродского. Слова П. Германа
• Утомленное солнце. Музыка Е. Петербургского. Слова И. Альвэка
• Таити-трот. Музыка В. Юманс. Слова К. Подревского
• Снова пою. Музыка Д. Ботари. Слова В. Семенова
• О любви не говори. Музыка неизвестного автора. Слова Н. Лабковского
• Все хорошо, прекрасная маркиза (французская народная песня). Перевод А. Безыменского

Скачать ноты

Источник

ЧЕРЕЗ ГОДЫ, ЧЕРЕЗ РАССТОЯНЬЯ.

Уважаемый читатель! Статья «Через годы, через расстоянья. » написана как приглашение одесских музыкантов к разговору о развитии музыкальной жизни в Одессе. В понятие «Музыкальная жизнь» органично входит и ресторанная музыка, и проведение свадеб, юбилеев и других мероприятий. И все такие праздники сопровождались песней. Весёлой или грустной, лирической или трагической, шуточной или блатной. В развитии песенного творчества были спады и подъёмы, но оно никогда не стояло на месте.

Примером тому может считаться грандиозный концерт русской песни, состоявшийся в Париже 2 декабря 2007 года. Вёл концерт Ален Делон. На этом концерте впервые (для Парижа и для Одессы!) были исполнены 2 песни на музыку Константина Швуима. Стихи Ильи Резника. Желающим поближе познакомиться с этой темой можно здесь.

Множество одесских музыкантов и певцов волей судьбы рассеяны по всему миру, но от этого они не перестали быть одесситами! И любой из них может сегодня сказать:

— Ви хочете песен? — ИХ есть у мене!

Всеволод Верник

Лёгкий весенний дождик нисколько не мешал нам с Моней предаваться воспоминаниям, уютно устроившись на диване в квартирке, которую Моня называл «полбедрумной». Это была крошечная студия, перегороженная на две части. Одна из них была гостиной другая – спальней.

— Моня, кто такие клезмеры? — спросил я.

— А ты кого имеешь в виду: Гарика, Петю или Сеню? – сказал Моня.

— Я таки-да знал всех троих, но они уже не были клезмерами, хотя и носили Такую фамилию. Все трое были очень неплохими музыкантами, но – клезмерами – нет!

Моня поднялся с дивана и подошёл к книжному шкафу. Не глядя вынул книгу в темно-вишнёвом переплёте, где золотом было напечатано три слова: «КТО ЕСТЬ КТО», — а на самом верху – «ОДЕССА». Не раскрывая книгу, Моня сказал:

— Эту книгу написал Александр Каменный (он же Штейман Александр Эуардович). Тут собраны имена самых знаменитых и выдающихся деятелей Одессы, не только музыкантов! Но даже если мы уделим каждому музыканту по 3 строчки, на это уйдет не меньше суток! Такой подход может кого-то обидеть, но я, как Козьма Прутков, «не могу объять необъятного»! Итак – о клезмерах!

Так вот — испокон веку в общинах Германии и соседних с ней стран клезмерами называли еврейских народных музыкантов, которые играли на свадьбах, бар-мицвах, праздничных гуляниях, балах, ярмарках, и каждому такому событию соответствовал особый, отточенный годами и поколениями репертуар. Но во всем своем блеске искрометное искусство клезмеров проявилось в городах и местечках Польши, Бессарабии, Галиции, Украины, то есть именно там, откуда тысячи евреев переселились когда-то в Одессу и принесли с собой обычаи, нравы, быт, говор, одежду и музыку. И хоть большинство клезмеров не знали нотной грамоты и были, как говорят музыканты, добротными «слухачами», они передавали потомкам не только веселое свое занятие, но мелодии, а некоторые их них, случалось, становились профессиональными музыкантами.

Легендарным клезмером, имя которого сохранила для нас история, был Йосл Друкер, скрипач. О его игре ходили легенды. За полтысячи вёрст послушать Друкера, по прозвищу Стемпеню, приезжали не только простые евреи, но и молодые раввины. Затаив дыхание, они старались запомнить мелодии Стемпеню и частенько потом вставляли их в свои молитвы. Матери, у которых были дочери на выданьи, молили Всевышнего, чтобы иметь возможность пригласить на свадьбу Стемпеню. Друкер был клезмером чуть ли не в восьмом поколении. Его имя сохранилось до наших дней потому, что Стемпеню стал героем первого романа Шолом Алейхема. Роман так и назывался — «Стемпеню».

Сыном местечкового клезмера и сам поначалу клезмером был легендарный Пейсах Столярский, который, окончив в Одессе музыкальное училище, открыл детскую музыкальную школу, создал уникальную, не утратившую ценность и сегодня, методику развития таланта у одаренных детей и стал, в частности, первым учителем гениального скрипача Давида Ойстраха.

У местечковых клезмеров Подольской губернии учился игре на скрипке Сендер Певзнер, который обосновался потом в Одессе и играл здесь в пивном подвальчике «Гамбринус» на углу Преображенской и Дерибасовской улиц. Обладая несомненным, я бы сказал, специфичным музыкальным дарованием, он, что называется, на лету схватывал мелодию и в усладу публики играл английские, грузинские, еврейские, русские, украинские песни да танцы. И послушать его скрипку специально приходили биндюжники Молдаванки, рабочие Пересыпи, портовые грузчики и иностранные матросы.

Довольно скоро известность Сашки-скрипача, как называли его постоянные посетители «Гамбринуса», переросла в популярность, о чем, кстати, первым написал знаток одесского «дна», литератор, журналист «Одесских новостей» и приятель Владимира Жаботинского Лазарь Осипович Кармен. Александр Иванович Куприн, охочий до пива и колоритных личностей, не просто познакомился с Сашкой, но подружился с ним, полюбил и описал в прекрасном, экранизированном, инсценированном, на многие языки переведенном рассказе «Гамбринус». И вся эта, что устная, что письменная слава ни на копейку не была преувеличена, но Сашка относился к ней если уж не совсем равнодушно, то, во всяком случае, спокойно.

— А знаешь, Моня, я теперь вспоминаю, что однажды, во время обеденного перерыва в музыкальной мастерской, где я учился настройке пианино, мой учитель, Константин Игнатьевич Вересковский (последний по времени аккомпаниатор Певзнера) рассказал, что в конце дня, когда «Гамбринус» был закрыт, Сашка выпивал последний бокал пива и задумчиво говорил: «А между нашими клезмерами с Кричева, так я едва был бы. пиль!»

И это совсем не было рисовкой, или кокетством. Это была трезвая, профессиональная оценка высочайшего мастерства клезмерских «Капелл» и каждого клезмера в отдельности. Специфика клезмерской капеллы была такой, что в ней не было двух одинаковых инструментов, что давало не только свободу в аккомпанементе, но и в импровизации. Видимо, импровизационный стиль клезмерской игры и понравился жителям Нового Орлеана, когда волны погромов, войн и эмиграции в странах Европы «посодействовали» знакомству негритянских ансамблей с клезмерами!

— Правильно, — сказал Моня, теперь понятно, почему Утёсов говорил, что джаз зародился в Одессе! Ошибка кроется в том, что Утёсов слышал только музыкантов Одессы. В начале 20-го века клезмерство получило передышку. После того, как в 1904 году предприниматели Готлиб и Розенблит открыли в Одессе первые стационарные, в отличие от прежних передвижных, иллюзионы, сиречь кинотеатры, они начали «завоевывать» город и особенно быстро — Молдаванку. А в каждом таком иллюзионе тогда обязательно был тапёр. Некоторым читателям, которые помоложе, наверное, нужно уже пояснить смысл этой, сегодня совершенно архаичной, профессии. В эпоху же немого кинематографа во время сеанса тапёр, расположившись в зале и поглядывая на экран, играл, чаще всего на фортепиано, фрагменты различных музыкальных произведений, стараясь, чтобы они более или менее соответствовали каждому эпизоду фильма: веселому, грустному, трагичному, драматичному, торжественному. Многие понаторевшие в своем деле тапёры так искусно соединяли эти фрагменты, что получалась живая фонограмма! А мелодии были клезмерскими! Тапёрами были очень многие одесские музыканты, которыми сегодня гордится Одесса. А теперь чуть конкретнее.

САКСОНСКИЙ Лазарь Яковлевич
Род. 1897 в Одессе.

Пианист. Один из первых выпускников Одесской консерватории. С 15 лет — пианист в театрах и кино Одессы. С 1945 — концертмейстер Одесской филармонии и радио. Автор множества музыкальных произведений, в том числе «Рапсодии на украинские темы», «Белорусской» и «Казахской» рапсодий, романсов. Был очень мудрым и уважаемым в Одессе человеком. 70 лет прожил с супругой, которую называл верной и единственной подругой жизни. Однажды диктор Одесского телевидения Нелли Харченко в одном из первых своих выступлений в роли ведущей, торжественно представив певицу, добавила: «У рояля. » и тут же услышала из-за кулис голос Саксонского: «Стул». Харченко мгновенно сориентировалась: «Партию фортепиано исполняет Лазарь Саксонский».

ЛИСТОВ Константин Яковлевич
Род. 1900 в Одессе.

Композитор. Автор опер, оперетт, симфонических сочинений и около 800 песен, среди которых — «Тачанка» (сл. Рудермана), «Гренада» (сл. Светлова), «Жди меня» (сл. Симонова), «Севастопольский вальс» и «В землянке» (сл. Суркова). Награжден орденом Красного Знамени и медалями. Народный артист РСФСР.

ОЙСТРАХ Давид Федорович
Род. 1908 в Одессе.

Скрипач. С 5 лет обучался у П. Столярского, под руководством которого окончил Одесскую консерваторию. Лауреат международных конкурсов. Ему посвятили свои произведения композиторы Прокофьев, Мясковский, Хачатурян, Шостакович, Кабалевский и другие. С 1958 Ойстрах возглавлял жюри по скрипке на Международном конкурсе им. П. Чайковского. Лауреат Сталинской и Ленинской премий. Награжден двумя орденами Ленина. Народный артист СССР.

АЛЬТМАН Анна Михайловна
Род. 1935 в Одессе.

Пианистка. Окончила Одесское музыкальное училище. Одна из ведущих концертмейстеров филармонии, сотрудничала с театром «Комедиум», неизменный участник капустников в одесском Доме Актёров. Живёт и работает в Израиле с 1991 года.

ГОЛОЩАПОВ Николай Яковлевич
Род. в 1941.

Джазовый музыкант, дирижер. Окончил Одесскую консерваторию. 25 лет руководил Народным эстрадным оркестром одесских таксистов «Зелёный огонёк». Руководитель эстрадного отдела музучилища (второго в УССР). Руководитель бигбенда одесского училища и консерватории. Лауреат двух республиканских и многих международных джазовых фестивалей (Ленинград, Регенсбург). Художественный руководитель всех одесских джазовых фестивалей.

КУЗНЕЦОВ Юрий Анатольевич
Род. В 1953 в Одессе.

Пианист. Окончил школу им. П. Столярского и Одесскую консерваторию. Одно время преподавал в ней. Лауреат восьми Всесоюзных конкурсов и джазовых фестивалей. После выступления на Всемирном фестивале молодёжи и студентов в Москве, в 1985 году, музыкальные критики страны назвали Кузнецова «Открытием года». Играл с крупнейшими мастерами современного джаза: В. Чекасиным, Т. Найссо, П. Хором, Б. Верде и другими. Считается одним из серьезных джазовых музыкантов.

ТЕРЕНТЬЕВ С. В. – одессит, пианист. Выдающийся джазовый музыкант. Один из немногих, кто строит свой репертуар от классической музыки к джазовой. Великолепный импровизатор. Работал в основном, в европейских странах. Редкие встречи с ним – всегда событие для одесситов, ценителей истинного искусства!

— А теперь, Моня, позволь сделать небольшое отступление по данной теме: Сергей Терентьев уже несколько лет, как вернулся в Одессу из Испании, где работал пианистом в Испанском Королевском оркестре. Что-то не сложилось у него в Испании, и он работает аккомпаниатором в одном из ночных клубов Одессы.

Пару лет назад на сайте Всемирного клуба одесситов промелькнуло сообщение о том, что в адрес начальника Облуправления культуры Одессы, каковым на то время был. КУЗНЕЦОВ Юрий Анатольевич, поступило открытое письмо ректора Одесского университета, в котором говорилось, что Сергей Терентьев – национальное достояние одесситов. Поэтому есть просьба: хотя бы раз в месяц выделять Терентьеву зал Филармонии для сольного концерта! Было ли это воплощено в жизнь, или только осталось гласом вопиющего в пустыне — мне неизвестно.

А теперь несколько слов о человеке, знакомство с которым оставило неизгладимый след в моей жизни. Говорить о нём сухим языком короткой справки я не смогу.

РАДИОЛЛО М. В.

Род. 1940 г. Одессит. Музыковед и исследователь классической 6-тиструнной гитары. Выступал с лекциями-концертами «Технические возможности европейской гитары». Имел тесную переписку практически со всеми ведущими гитаристами мира, в том числе с Андре Сеговия и Марией-Луизой Анидо. Закончил Одесский водный институт, работал зав. кафедрой Одесского строительного института. Доцент.

Мы познакомились с Мишей Радиолло в 1962 году на организационном собрании жилищного кооператива и стали дружить семьями. Жили в одном доме, только в разных парадных. Семья Миши состояла из жены Нины и сына Юры. Высокий, худой блондин, с волосами до плеч, длинными руками и пальцами, живущими каждый своею жизнью, с длинными ухоженными ногтями. Глаза у него были серыми и очень внимательными. Был молчалив и не улыбчив. Нина была маленькая, худенькая и энергичная. Миша называл её «Малышечка». Когда я впервые зашёл в квартиру Миши, я был просто потрясён!

В двухкомнатной квартире почти не было мебели. Около балконной двери стоял огромный раздвижной стол, заваленный чертежами, книгами и нотами. Никаких ковров! На голых стенах висели в неизвестном мне порядке шесть коллекционных гитар, да в дальнем углу сиротливо стояла. американская арфа. Как я потом узнал, стоила она $40.000. В спальне – кровать для Нины и Миши и кроватка Юрика. И это — всё!! Миша постоянно работал либо на кафедре, либо в библиотеке им. Горького, где занимался исследованием старинной музыки, написанной ещё крюковыми нотами. Нина работала арфисткой в одесском оперном театре. Была занята немного, зато «Дом» был на ней. Жилось им туговато в материальном отношении. Нина всегда ругала Мишу, что отдаёт рубль почтальону, за то, что тот приносит почту прямо в руки, а не опускает в почтовый ящик.

Я однажды стал свидетелем получения почты, которую Миша ждал. Он почему–то побледнел, положил большой пакет на край стола и специальным костяным ножом вскрыл его. Вынул ноты, поставил на пульт. Бережно, как ребёнка, погладил и взял Гитару… И – всё. Мир вокруг перестал существовать. Не только для него, но и для меня тоже. Это было какое–то колдовство, ничего подобного я не только не слышал, но и представить себе не мог. Я не помню, как в тот раз оказался дома. Видимо, пятился до тех пор, пока не оказался за дверью…

А потом случилось ЭТО. И, как говорят в Одессе, случилось очень сильно. Было самое начало зимы. В Одессе сыро и промозгло. Около 12–ти ночи, закончив работу в ресторане «Киев», я подъехал к своей остановке и пошёл по переулку домой. Вот тут меня и перехватил Миша. Оказывается, специально ждал. Говорил напряженно, коротко и отрывисто. Я понял следующее: в Москву прилетела испанская гитаристка Мария–Луиза Анидо. Миша должен лететь в Москву, чтобы показать свои работы, и, конечно поиграть ей! На билет у него есть, а на всё остальное — нет… И о чём тут было говорить? Всё, что у меня было с собой и дома я вынес и отдал Мише. Утром он улетел. С сумкой, набитой нотами, и гитарой в чехле…

На следующий день концерт испанской гитаристки начался с часовым опозданием, хотя и закончился успешно. А утром следующего дня состоялся разговор в Министерстве культуры СССР. Госпожа Анидо авторитетно заявила, что официально приглашает «Сеньора Радиолло» в одну из своих гитарных академий, в связи с безусловным Талантом и нетрадиционным подходом к решению многих технических вопросов.

На всё время обучения Мария–Луиза готова бесплатно содержать не только сеньора Радиолло, но и его семью! Она не знала, что более ощутимую пощёчину Минкульту нанести невозможно! Конечно Мише отказали и он никуда не уехал… В конце 80-ых он умер. От сердечной недостаточности… Но до сих пор я вспоминаю превосходные дуэты гитара–арфа. И любимую Мишину пьесу «Воспоминание об Альгамбре» композитора Франсиско Таррега.

Мы помолчали и Моня, вздохнув, сказал:

— А теперь давай поговорим о певцах, внесших свою весомую долю в славу музыкальной Одессы. Будем по возможности кратки. Не забираясь далеко в историю, мы назовём тех, кого знали, и знаем сегодня. Итак:

МУЛЕРМАН Вадим Давидович
Родился в 1939 г. в Одессе.

Петь начал в детстве, когда учился в школе. В 1965 начал работать в Дагестане, затем — в Туле. Был замечен Ю. Саульским и приглашен в Москву. Первое время ночевал на Курском вокзале. В 1966 стал лауреатом Всесоюзного конкурса артистов эстрады. Был одним из первых советских певцов, кто стал расхаживать на сцене с микрофоном, что вызвало недовольство членов жюри, назвавших его манеру исполнения «хулиганской». В 1971, по приказу председателя Гостелерадио СССР Лапина, «размагнитили» ТВ-записи эстрадных артистов-евреев. В их число входил и В. Мулерман.

В ЦК КПСС был составлен специальный список запрещенных деятелей культуры, где в первой «пятерке» вместе с Ростроповичем и Вишневской оказался и Мулерман. После этого он мог гастролировать не ближе Воркуты и Сыктывкара. С началом перестройки Мулерману было присвоено звание Народного артиста РСФСР. В 1990 он эмигрировал в США и сделал это так же решительно, как в свое время увел у Кобзона жену — певицу Веронику Круглову.

ОБОДЗИНСКИЙ Валерий Владимирович
Род. 1942 в Одессе.

Никогда не учился пению. Был кочегаром на пароходе, а затем массовиком-затейником на теплоходе «Адмирал Нахимов». Петь начал в Томской филармонии, затем в оркестре О. Лундстрема. Ворвался на эстрадный Олимп так стремительно, что буквально в считанные месяцы оставил за спиной Кобзона, Хиля, Мулермана и Гуляева. Был суперпопулярен — первая пластинка вышла тиражом 13 млн. экземпляров и мгновенно стала раритетом. С 1987 Ободзинский не поет. Причин несколько: неприятие его творчества официальными властями из-за отсутствия в репертуаре песен о комсомоле и строителях коммунизма и традиционная болезнь русских актеров. На сегодняшний день, в результате «деятельности» председателя Гостелерадио СССР Лапина, в фондах ЦТ не осталось ни одной записи артиста, кроме выступления на новогоднем «Голубом огоньке» 1967 года. «Я считаю, что у нас не было эстрады, а как бы второй сорт оперы. » Это слова Валерия Ободзинского.

БОЙКО Анатолий Иванович
Род. в 1945.

После окончания Одесской консерватории — солист Одесского оперного театра. Лауреат конкурса им. Глинки и Международного конкурса им. Чайковского. Всегда работает с полной отдачей: за один спектакль, когда Бойко поет Фауста или Годунова, он теряет в весе до 5 кг. Прекрасный мастер резьбы по дереву. Многое в доме — украшения, даже мебель — сделано его руками. Народный артист УССР.

— Моня, я познакомился с Толиком Бойко в Одесском Доме офицеров, где наш квартет аккомпанировал ему на танцевальных вечерах. Толика официально отпускали из Ансамбля песни и пляски Одесского военного округа, где он проходил срочную службу и он пел в военной форме. А сына Толика я вижу каждый день. Он живёт со мной в одном доме. в Бруклине!

ШИРИНА Людмила Сергеевна
Род. в 1948.

Окончила Одесскую консерваторию. Солистка Одесского оперного театра. В юности увлекалась спортом, играет на нескольких музыкальных инструментах. Председатель Одесского отделения СТД. Обладательница Гран-при Международного конкурса вокалистов в Тулузе (Франция), где газеты назвали Ширину «русской Марией Каллас». Народная артистка УССР.

БОЕВА Татьяна Ивановна
Род. 1951 в Одессе.

Джазовая певица. На профессиональной сцене с 17 лет. Участница нескольких джазовых фестивалей. Работала в знаменитом оркестре О. Лундстрема, пела в ресторанах. На протяжении почти 30 лет по праву считается лучшей джазовой певицей Одессы. По мнению специалистов и почитателей ее таланта, при ином повороте судьбы, Боева могла бы стать звездой мировой величины.

От себя добавлю: Таня Боева — близкая подруга и учитель Ларисы Долиной. В каждый приезд Долиной в Одессу они встречаются и проводят вместе несколько часов. В 2004 году мэр Одессы Эдуард Гурвиц предоставил, наконец, Татьяне Боевой однокомнатную квартиру, и Таня переехала из своей полуподвальной комнаты в нормальные условия.

НЕЩЕРЕТНЫЙ В. С.

С 1957 года – солист Одесского театра оперы и балета, доцент Одесской консерватории Заслуженный артист УССР. Увлекался живописью.

К этой лаконичной до предела справке могу добавить, что во время учёбы в консерватории студенты Нещеретный и Губрий, слегка загримированные, пели дуэтом украинские народные песни, русские романсы и песни. в трамваях 18 маршрута. Тяга к музыке и пению у Вячеслава Семёновича наследственная. Его отец – Семён Платонович — был солистом Украинской государственной капеллы «Думка». Будучи доцентом консерватории, Вячеслав Семёнович принял все меры, чтобы его родная сестра Татьяна в консерваторию не поступила. Считал, что у неё нет голоса. Жизнь доказала, что старший брат ошибался. Татьяна закончила университет, но всю жизнь, до сегодня поёт самые сложные оперные партии, романсы и песни, являясь солисткой оперной студии Клуба медработников.

— Знаешь, Моня, мы с тобой забыли назвать ещё двух великих музыкантов, без которых невозможно представить себе развитие музыки в Одессе.

— Если ты имеешь в виду Эмиля Гилельса, то я его не забыл. Просто его жизнь неразрывно связана с фамилией другого человека. А вот разговор об этом человеке нужно начинать с рассказа Исаака Бабеля «Любка Казак».

Всё началось с прочтения работы знатока старой Одессы Александра Розенбойма. О героине одного из рассказов Бабеля «Любка Казак», раскручивая прихотливый клубок судеб, разных людей, живших на Молдаванке в своё время, он убедительно доказал, что Берта Михайловна была одной из внучек Любки Казак. Вот что пишет об этом Александр Розенбойм:

«Берта Михайловна Рейнгбальд училась в Одесской консерватории у таких прославленных педагогов как Бронислава Иеронимовна Дронсейко-Миронович и Есфирь Александровна Чернецкая-Гешелин, блестяще окончила ее, преподавала там и совместно со знаменитым Петром Соломоновичем Столярским, у которого родные когда-то безрезультатно пытались обучать скрипичной игре Бабеля, создавала легендарную музыкальную школу. К сожалению, не сложилась личная жизнь, но счастьем материнства судьба одарила её, и педагогическая работа, по её словам, «давала много глубоких светлых переживаний, содержательно и полноценно заполняла жизнь». А в размышлении над тем давнишним вопросом, почему Одесса так исключительно плодовита оказалась на всяческие таланты, Берта Михайловна писала, что «южный город, экспансивный народ с повышенной эмоциональностью создают почву, где вырастают способные к искусству люди». Потому и не было у нее недостатка в учениках, один талантливее другого, и, наверное, не было среди них такого, кто на всю свою творческую и человеческую жизнь не сохранил бы к ней сыновней ли, дочерней любви и самой трепетной благодарности. Такие чувства на пустом месте не возникают, а если и возникают, то ненадолго. «Все эти годы я стремилась и продолжаю стремиться к тому, чтобы каждому помочь развиться максимально для него, принести в жертву всё для этой цели», — со всей откровенностью написала она, будучи уже педагогом с более чем двадцатилетним стажем, и после такого признания скромно добавила: «Мне кажется, что до сих пор мне удавалось этого достигнуть». Ученики блестяще оправдали её надежды и труды, от ушедшего потом в песенное творчество сына врача с Малой Арнаутской улицы Оскара Фельцмана, до рыженького мальчишки Самуила Гилельса с бабушкиной Молдаванки, который, приняв сценическое имя Эмиль, заставлял потом взрываться громовыми аплодисментами самые что ни на есть престижные концертные залы мира. Но перед этим она намучилась с ним так, как не мучилась, пожалуй, ни с одним из своих учеников, только были это сладостные муки творчества и дань той величайшей, никем, ничем и никогда не поколебленной ответственности перед едва раскрывшимся, доверившимся ей талантом, которую она исповедовала всю свою жизнь, следуя классическому правилу медиков «не навреди».

По откровенным словам Берты Михайловны, художественное развитие пришедшего к ней в одиннадцатилетнем возрасте Гилельса «не шло дальше примитива» и она, считая себя обязанной всенепременно сохранить его творческую индивидуальность, «постепенно углубляла и утончала его ощущение музыки». Слышавшим «живую» игру Гилельса или хотя бы в записи, теперь уже трудно поверить в то, что по приходу его к Рейнгбальд, «пальцы у него были дряблыми, не было силы удара». И она до самого окончания Гилельсом консерватории занималась с ним, как она потом напишет, «каждым пальцем, вырабатывая крепость, разнообразие удара, легкость». Годам где-то к 14-15, когда он связался не с самой пристойной мальчишеской компанией и перестал заниматься, Рейнгбальд заставила его брать ежедневные уроки, ежедневно же и жестко контролировала выполнение им домашнего задания, следила буквально за каждым его шагом, подбрасывала хорошие книги и требовала пересказа прочитанного, подбирала надежных товарищей… И только такие, прямо сказать, исключительные, меры, как она справедливо считала, «спасли талант Эмиля». А после того, как в 1933 году, будучи студентом всего лишь 2 курса консерватории, Гилельс одержал блистательную победу на первом Всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей в Москве, и посыпались любезные приглашения и соблазнительные договоры, Берта Михайловна, бросив всех и всё, ездила вместе с ним исключительно для того, чтобы не прерывать занятия, по возможности сократить количество выступлений и поскорее увезти его обратно в Одессу, к систематической работе.

…Известность окружала Берту Михайловну, слава создателя одесской фортепианной школы всегда была рядом, и сверху, вернее, «с верхов», то и дело сыпались знаки внимания, уважения и признания заслуг. Звание профессора одесской государственной консерватории. Врученный ей в самом Кремле и самим «всесоюзным старостой» Калининым орден Трудового Красного Знамени, а в то время статус орденоносца был еще редок, почетен и полезен. Мандат депутата одесского областного Совета депутатов трудящихся. Подаренный ни больше, ни меньше, как правительством великолепный рояль знаменитой берлинской фирмы «К. Бехштейн», какой и в старое время за бешеные деньги продавался в Одессе исключительно в Торговом доме Рауша на Полицейской улице. Всё это, безо всякого сомнения, было более чем заслужено и, чего уж греха таить, приятно, как приятно вовремя сказанное доброе слово в награду за то, на что жизнь без расчета и раздумий кладется. Но, да простится мне сие, если кому-то покажется кощунственным утверждение о том, что лучше бы не было всех этих публично и громогласно декларированных почестей, которые потом только заострили обиду, нанесенную ей не где-нибудь, а в родном городе, и не когда-нибудь, а в годы войны, когда вселенского горя и без того хватало.

Война — это не только страшная беда, но и чаще всего всеобщая неразбериха. И получилось так, что при всей организованности эвакуации, коей от других городов Одесса отличилась с начала войны и до последнего дня её обороны, ни консерваторию, ни музыкальную школу Столярского почему-то не удосужились вывезти. Берте Михайловне, правда, совместно со Столярским, удалось «достучаться» до высоких местных властей, но в ответ услышала она лишь обвинение чуть ли ни в паникерстве, дескать, о какой эвакуации идет речь, если Одессу мы не собираемся сдавать и не сдадим ни в коем разе. И пришлось потом каждому выбираться из Одессы кто куда мог и у кого как получилось. Петр Соломонович Столярский оказался в Свердловске, Анетта Петровна Бычач, ассистент Берты Михайловны, — в Чкалове, бывшем и нынешнем Оренбурге, а сама она — в Ташкенте.

В Ташкент же, после тяжелой контузии прибыл с фронта бывший курсант Томского артиллерийского училища Алик Рубинштейн, сын Берты Михайловны… Один из друзей Рейнгбальд, выдающийся московский педагог — виолончелист профессор С.М. Козолупов, забрал к себе на обучение ее сына и вырастил настоящего виолончелиста, много лет проработавшего в Москве (ныне, увы, покойного). Алик работал в джазе Эдди Рознера, потом эмигрировал в США и тесно сотрудничал с Голливудом.

Но, как по-одесски звучит народная мудрость, таки-да, нет пророка в своем отечестве, ни профессора нет, ни депутата, ни орденоносца, ни корифея-педагога. Дом, где располагалась ее довоенная квартира, теперь занимал «Смерш», как сокращенно именовали «контору» с категоричным и грозным названием «смерть шпионам». И пришлось потому внучке мадам Любки с Молдаванки, имевшей когда-то в «раньшее время» три дома на Мельничной, не считая дома на Балковской, ночевать в милостиво разрешенном ей консерваторском классе. И обивала она пороги различных учреждений и кабинетов начальственных лиц, добралась даже до хорошо знавшего её по счастливым прежним временам председателя горисполкома и поначалу поверила вроде бы восторженному приему: «Ах, Берта Михайловна! Ах, о чем вы говорите! Вне всякой очереди! Незамедлительно! Только… потерпите ещё парочку дней в консерватории, пока вам подберут квартиру». А ей, измученной, после тифа и дальней дороги через всю воюющую страну, хотя бы комнату какую, где можно голову преклонить, рояль поставить и прописку получить, без которой никак нельзя было тогда ни хлебные карточки получить, ни на работу оформиться, что в консерваторию, что в школу покойного Столярского, куда она Москвой назначена была художественным руководителем. Растянулась эта обещанная «парочка дней» в полуторамесячные хождения по мукам, за каковое время былая уверенность растворилась в надежду, надежда сменилась недоумением, недоумение превратилось в обиду, а обида обернулась отчаянием. И в таком, никому не дай Бог желаемом состоянии, она отправилась, было, к знакомым, поднялась на высокий четвертый этаж, но не к ним зашла, а бросилась вниз к концу всех мучений, и нашли её на площадке первого. Это было 19 октября 1944 года, за две недели до её сорок седьмого дня рождения, а ведь могла еще долго жить и красиво работать. Но не дано было, вернее, не дали, убили, как сказал, узнав о трагедии, Дмитрий Шостакович, потому что для этого совсем не обязателен ни нож и ни пуля, достаточно жестоко обидеть, изощренно наплевать в душу и загнать в самый дальний и тесный угол жизни.

— Моня, неужели так могло быть. А как же пресса, Гилельс, наконец? Неужели все вокруг молчали? Лицо Мони пошло красными пятнами. Он посмотрел на меня и ответил:

— Ни одно из двух газетных изданий того времени не нашло пяти сантиметров газетной площади для некролога! Более того! В музыкальном энциклопедическом словаре, выпуска 1959 года фамилии Рейнгбальд — нет! А теперь о Гилельсе.

…Ученики Берты Михайловны вознамерились, было, поставить памятник на её могиле, но, как оно часто бывает, чем больше людей собираются что-либо сделать совместно, тем трудней им договориться. Кончилось тем, что приехал Эмиль Гилельс и поставил изящный беломраморный памятник с лаконичной, лишенной сусальных кладбищенских сантиментов, надписью: «Дорогому учителю и другу».

Но всё это было уже много позже. А тогда, в октябре 1944-го, на трагедию в Одессе соболезнующими телеграммами отозвались коллеги, друзья, знакомые — порядочные люди разных профессий и национальностей: актер Михаил Астангов, историк Милица Нечкина, пианисты Генрих Нейгауз и Яков Флиер, композиторы Арам Хачатурян и Дмитрий Шостакович, академик Филатов, профессор Елена Гнесина, которая еще недавно так уговаривала Б.М. Рейнгбальд остаться в Москве преподавать в основанном ею Московском музыкально-педагогическом институте. Но весть о самоубийстве возвратившейся из эвакуации и оказавшейся бездомной профессора консерватории Рейнгбальд мгновенно разлетелась по городу к великому недовольству власть предержащих.

Осенью 1974 года, когда исполнялось тридцать лет со дня трагической гибели Берты Рейнгбальд, в Одессу специально приехал Эмиль Гилельс. Он хотел дать концерт в память своего учителя и вполне справедливо считал, что это непременно должно значиться на афишах. Однако именно это и явилось главным камнем преткновения. Дошло до решительного телефонного разговора с секретарем обкома партии, который в ответ на требование Гилельса, не задумываясь, заявил, что это невозможно. Великий музыкант, еле сдерживая эмоции, спокойно и вместе с тем твердо отрезал: «В таком случае концерта вообще не будет». Мнивший себя всесильным, функционер смекнул, что дело может обернуться громким скандалом и крушением его личной карьеры. Ведь Гилельс давно уже не был тем робким мальчиком с Молдаванки, каким он пришел когда-то к Берте Михайловне, а всемирно известным музыкантом, народным артистом СССР, лауреатом самой престижной по тем временам Ленинской и вдобавок еще Государственной премии, профессором Московской консерватории. Последовали какие-то «согласующие» переговоры с Москвой, после чего, наконец, в афишах было дозволено напечатать, что концерт играется «в память профессора Б. М. Рейнгбальд». 3 ноября Гилельс вышел на сцену филармонии с черной траурной повязкой на рукаве и необычайно проникновенно сыграл самые любимые произведения покойной Берты Рейнгбальд. Историографы подчеркивают, что в прессе не появилось ни одной рецензии на тот концерт, но Гилельса это, скорее всего, уже не волновало: несмотря ни на что, он вышел победителем из той, поначалу совершенно тупиковой ситуации, а победителям не нужны ласки побежденных!

Спустя пятилетие, в 1979-м, музыкант отметил сольным концертом в Одесском оперном театре полувековой юбилей своего первого в жизни сольного концерта. Это было последнее выступление маэстро в родном городе.

ГИЛЕЛЬС Эмиль Григорьевич
Род. 1916 в Одессе.

Пианист. Когда 16-летний Гилельс, которого в Одессе дразнили «Милька Рыжий», выступил на I Всесоюзном конкурсе исполнителей, зал был ошеломлен. Все поняли, что восходит музыкальная звезда первой величины. В юности любил поиграть в карты в компании творческих работников и очень часто проигрывался. Однажды спросил у своего друга Гриши Колтунова (в будущем — известного кинодраматурга): «Гриша, что делать, чтобы не проигрывать?». «Миля, играй не в карты, а на скрипке», — посоветовал Колтунов. Гилельс окончил Одесскую консерваторию. Обладатель I премии на конкурсе пианистов им. Э. Исае (Брюссель). Лауреат Сталинской и Ленинской премий, Герой Социалистического Труда. Награжден пятью орденами. Однажды после концерта в Кремле к Гилельсу подошел Сталин и сказал: «Ты — мое рыжее золото». Народный артист СССР.

12 сентября 1985 года Гилельс дал в Хельсинки концерт, ставший последним в его жизни. Спустя месяц, 14 октября, он скоропостижно скончался в Москве, не дожив пяти дней до своего 69-летия.

…Он родился и ушел в вечность в октябре — месяце, когда «пышное природы увяданье» покоряет своей нерукотворной красотой. Создаваемая им красота была рукотворна, правда, творить ее мог лишь истинный гений. Таковым и был Эмиль Гилельс — один из виднейших пианистов ХХ века. Один из достойных учеников Берты Михайловны Рейнгбальд – Гениального педагога и человека. Внучки легендарной Любки Казак.

Дождик над Бруклином давно закончился, и тёмный небесный бархат был проколот мириадами звёзд. Вечерняя прохлада сопровождала меня до самого дома. Мне не было холодно – меня согревали сердца тех, кто был предметом Вашего внимания в статье, которую Вы, надеюсь, дочитали до конца. Спасибо Вам за это.

Источник