Ноты для фортепиано по тундре по железной дороге

— Какой может быть побег, лето-то прошло! – раздраженно толковали блатные. – Заблудились они в ихних тайгах!

Из сборника Фимы Жиганца «Блатная лирика», Ростов-на-Дону, «Феникс», 2001, с. 232-239 (3 варианта и ноты).

Эта песня по известности стоит в одном ряду с «Ванинским портом» и «Этапом на Север». Можно сказать, трагический гимн узников ГУЛАГа. Приводимый ниже вариант — мой любимый и по художественности самый замечательный. Исполнен Андреем Макаревичем и Алексеем Козловым в их сборнике «Блатные пионерские». Песня родилась в первые послевоенные (40-е) годы. Побеги заключённых в эти годы вновь приобретают массовый характер (в 30-е в результате ужесточения режима и особенно гаранинских и кашкетинских расстрелов волна побегов была сбита; во время войны она и вовсе сошла на нет). А с приходом в ГУЛАГ советских военнопленных из гитлеровских концлагерей и повстанцев-националистов (прежде всего украинских) внутрилагерное сопротивление и побеги превратились в серьёзную проблему. Песня поэтизирует стремление к свободе и ненависть к тем, кто охраняет арестантов. Существует ещё ряд вариантов, которые приводятся в этом сборнике.

Это было весною, зеленеющим маем,
Когда тундра проснулась, развернулась ковром;
Мы бежали с тобою, замочив вертухая, (1)
Мы бежали из зоны — покати нас шаром!

По тундре, по железной дороге,
Где мчится скорый «Воркута-Ленинград»,
Мы бежали с тобою, опасаясь погони,
Чтобы нас не догнал автоматный заряд!

Лебединые стаи нам навстречу летели,
Нам на юг, им на север — каждый хочет в свой дом.
Эта тундра без края, эти редкие ели,
Этот день бесконечный, ног не чуя, бредём.

Дождик капал на рыла и на дула наганов,
Лай овчарок всё ближе, автоматы стучат;
Я тебя не увижу, моя родная мама —
Вохра (2) нас окружила, «Руки в гору!» (3) кричат.

В дохлом северном небе ворон кружит и карчет,
Не бывать нам на воле, жизнь прожита зазря;
Мать-старушка узнает и тихонько заплачет:
У всех дети как дети, а её — в лагерях!

Поздно ночью затихнет наш барак после шмона, (4)
Мирно спит у параши« доходяга(5)-марксист;
Предо мной, как икона, запретная зона,
А на вышке маячит очумелый чекист.

(1) Замочить вертухая — убить охранника. В песне допущена «поэтическая вольность», отступление от реальности. Если бы зэки бежали, «замочив вертухая», живыми бы их брать никто не стал. Разорвали бы в клочья. Тем более непредставимо, чтобы им просто добавили новый срок. Хотя в конце 40-х была отменена смертная казнь, любого заключённого, убившего охранника, уничтожали. Самый популярный способ объяснения — «попытка к бегству».
(2) Вохра, ВОХР — военизированная охрана мест заключения. В песне неточность: «побегушников» отлавливали солдаты внутренних войск, а вохровцы набирались из вольнонаёмных и несли караульную, конвойную и надзирательскую службу. С 50-х годов ВОХР в местах лишения свободы постепенно заменён военнослужащими внутренних войск.
(3) «Руки в гору!» вместо «Руки вверх!» — типично малороссийское выражение, характерное в том числе и для бандеровских банд. В среде конвойннков было большое количество украинцев, и этот штрих в песне очень характерен для тех лет и той обстановки.
(4) Шмон — обыск.
(5) Параша — отхожее место; в бараке обычно — деревянное ведро с крышкой. Место у параши считалось непрестижным и даже позорным.
(6) Доходяга — заключённый, ослабленный физически, дистрофик; дышащий на ладан.

ПО ТУНДРЕ — II

Видимо, первый вариант «Тундры» многих зэков не удовлетворял своим пессимизмом. Тоска по воле была настолько сильна, что возник второй вариант, где «побегушники», несмотря ни на что, обретают долгожданную свободу. Именно он позднее стал одним из самых популярных. Широкой публике, далёкой от блатного мира, он известен по фильму «Небеса обетованные», где «Тундру» исполняют Валентин Гафт и Олег Басилашвили. Несколько раз исполнял песню в этой обработке и Юрий Никулин — в передачах «Белый попугай» и «В нашу гавань заходили корабли».

Это было весною, зеленеющим маем,
Когда тундра надела свой зелёный наряд;
Мы бежали с тобою, опасаясь тревоги,
От проклятой погони, громких криков «Назад!»

По тундре, по железной дороге,
Где мчится поезд «Воркута-Ленинград»,
Мы бежали с тобою, опасаясь погони,
Чтобы нас не настигнул пистолета разряд!

Дождик капал на рыла и на дула наганов,
Вохра нас окружила, «Руки вверх!» говорят,
Но они просчитались — окруженье пробито:
Кто на смерть смотрит прямо, того пулей не взять!

(Стерегли нас с тобою все зловещие птицы,
Нас опасность и смерть поджидали в пути;
Мы добрались с тобою до норвежской границы,
Нам осталось последний рубеж перейти!) (1)

Мы теперь на свободе, о которой мечтали,
О которой так много в лагерях говорят;
Перед нами раскрыты необъятные дали,
Нас теперь не настигнет пистолета разряд.

(1) Редкий куплет; приведён Ю. Новиковым в статье «Песни ГУЛАГа в репертуаре студентов МГУ».

ПО ТУНДРЕ — III

Новая версия «Тундры» появилась в 1953 году, после знаменитой «ворошиловской» амнистии (её ещё называют «бериёвской»). Правда, зэки предпочитали благодарить именно Ворошилова, а не Берию. Климентий Ефремович Ворошилов 5 марта 1953 года подписал акт об амнистии в качестве Председателя Верховного Совета СССР. Амнистия коснулась в основном мелких уголовников. Освобождались подчистую зэки со сроками до пяти лет. Наполовину сокращались сроки тем, у кого наказание превышало 5 лет. Амнистия не распространялась на «политических» и особо опасных рецидивистов. На поездах и эшелонах, которые везли амнистированных из далёких лагерей домой, висели плакаты — «СПАСИБО, КЛИМ!» «Братишку Будённого» неизвестные авторы добавили в песню «по блату»: фамилии Будённого и Ворошилова очень часто упоминались вместе — как героев гражданской войны.

Рано утром проснёшься и откроешь газету,
А на первой странице — золотые слова:
Это Клим Ворошилов подарил нам свободу —
И теперь на свободе будем мы воровать!

По тундре, по железной дороге,
Где мчит курьерский «Воркута-Ленинград»,
По тундре мы бежали от погони,
Чтобы нас не настиг автомата заряд!

Дождик капал на рыла и на дула наганов,
А на вышке — всё тот же надоевший чекист;
Я сижу в одиночке и плюю в потолочек,
Пред людьми виноватый, а пред Богом я чист.

Рано утром проснёшься, на поверку построят
И объявят бродягам (1) золотые слова:
Это Клим Ворошилов и братишка Будённый
Дали людям (2) свободу – и их любит братва! (3)

(1) Бродяги – профессиональные уголовники. Опытные арестанты, имеющие по несколько сроков за спиной.
(2) «Люди» в блатном понимании – это только уголовники воровской масти и приближенные к ним. Поэтому в «блатном» варианте песни Ворошилова и Будённого любит «братва» — то есть уркаганы, профессиональные уголовники.
(3) Вариант этого куплета:
«Рано утром проснёшься, на поверку построят,
Вызывают: «Васильев!» — и два шага вперёд.
Это Клим Ворошилов и братишка Будённый
Даровали свободу – и их любит народ!»

ВАРИАНТЫ (8)

1.

Это было весною в зеленеющем мае,
Когда тундра проснулась, развернулась ковром,
Мы бежали с тобою, замочив вертухая,
Мы бежали из зоны, — покати нас шаром!

По тундре, вдоль железной дороги,
Где мчится поезд «Воркута – Ленинград»…

Лебединые стаи нам навстречу летели,
Нам на юг, им на север — каждый хочет в свой дом,
Эта тундра без края, эти редкие ели,
Целый день бесконечный ног не чуя бредем.

Дождик капал на рыло и на дуло нагана,
Лай овчарок все ближе, автоматы стучат…
Я тебя не увижу, моя родная мама,
ВОХРы нас окружают, «Руки в гору!» — кричат.

В мрачном северном небе ворон кружит и качет.
Не бывать мне на воле, жизнь прожита зазря…
Мать-старушка узнает и тихонько заплачет,
У всех дети — как дети, а ее — в лагерях!

Поздно ночью затихнет наш барак после шмона.
Мирно спит у параши доходяга-марксист…
Предо мной, как икона наша тихая зона,
И на вышке маячит молчаливый чекист…

Запрещенные песни. Песенник. / Сост. А. И. Железный, Л. П. Шемета, А. Т. Шершунов. 2-е изд. М., «Современная музыка», 2004.

2. По тундре

Это было весною,
Зеленеющим маем,
Когда тундра проснулась,
Развернулась ковром.
Мы бежали с тобою,
Замочив вертухая,
Мы бежали из зоны,
Покати нас шаром.

По тундре, по железной дороге,
Где мчится поезд
«Воркута – Ленинград».

Лебединые стаи
Нам навстречу летели,
Нам на юг, им на север:
Каждый хочет в свой дом.
Эта тундра без края,
Эти редкие ели,
Этот день бесконечный,
Ног не чуя бредем.

По тундре, по железной дороге,
Где мчится поезд
«Воркута – Ленинград».

Дождик капал на рыло
И на дуло нагана.
Лай овчарок все ближе,
Автоматы стучат.
Я тебя не увижу,
Моя родная мама!
Вохря нас окружила,
«Руки в гору!» — кричат.

В дохлом северном небе
Ворон кружит и карчет.
Не бывать нам на воле,
Жизнь прожита зазря.
Мать-старушка узнает
И тихонько заплачет:
У всех дети, как дети,
А ее в лагерях.

Поздно ночью затихнет
Наш барак после шмона,
Мирно спит у параши
Доходяга-марксист.
Предо мной, как икона,
Запретная зона,
А на вышке маячит
Очумелый чекист.

По тундре, по железной дороге,
Где мчится поезд
«Воркута – Ленинград».
По тундре, по железной дороге,
Где мчится поезд
«Воркута – Ленинград».

С фонограммы Алексея Козлова и Андрея Макаревича, альбом «Пионерские блатные песни», Sintez Records, 1996. В сборнике «Русский шансон» (Ростов-на-Дону, 2005) этот вариант дан с «удлиненным» припевом:

По тундре, по железной дороге,
Где мчится скорый «Воркута-Ленинград»,
Мы бежали с тобою, опасаясь погони,
Чтобы нас не догнал автоматный заряд!

3 . Я сижу за решеткой.

Я сижу за решеткой,
Слезы взор мой туманят.
Пред людьми я виновен,
Перед Богом я чист.
Предо мною икона
И запретная зона,
А на вышке маячит
Очумелый чекист.

По тундре, по железной дороге,
Где мчится курьерский
«Воркута — Ленинград».

Мы бежали с тобою
Зеленеющим маем,
Когда тундра надела
Свой весенний наряд.
Мы бежали с тобою,
Опасаясь погони,
Чтобы нас не настигнул
Пистолета заряд.

Дождь нам капал на рыла
И на дуло нагана.
Вохра нас окружила,
— Руки в гору! — кричат.
Но они просчитались,
Окруженье пробито.
Кто на жизнь смотрит смело,
Того пули щадят.

Мы теперь на свободе,
Мы ушли от погони,
Нас теперь не настигнет
Пистолета заряд.
Мы теперь на свободе,
О которой мечтали,
О которой так много
Говорят в лагерях.

В нашу гавань заходили корабли. Пермь, «Книга», 1996.

4. Я сижу за решеткой, за железной стеной.

Я сижу за решеткой, за железной стеной,
Пред людьми я виновен, перед Богом я чист.
Предо мною икона и запретная зона,
А на вышке всё тот же распроклятый чекист.

Это было весною, зеленеющим маем,
Когда тундра надела свой весенний наряд.
Мы бежали с тобою, уходя от погони,
Вдоль железной дороги Воркута-Ленинград.

Дождик капал на рыло и на дуло нагана,
Вохра нас окружила: «Руки кверху!» — кричат.
Но чека просчиталась, оборона прорвалась,
Кто на смерть смотрит смело, того пули щадят.

Мы теперь на свободе, мы ушли от погони,
Нас теперь не догонит автомата заряд;
Мы теперь на свободе, о которой мечтали,
О которой так много в лагерях говорят…

В нашу гавань заходили корабли. Вып. 2. М., Стрекоза, 2000.

5. По тундре, по железной дороге

Это было весною, зеленеющим маем,
Когда тундра надела свой зеленый наряд.
Мы бежали с тобою, замочив вертухая,
Чтобы нас не настигнул пистолета заряд.

По тундре, по железной дороге,
Где мчится поезд «Воркута – Ленинград»,
Мы бежали с тобою, опасаясь погони,
Чтобы нас не настигнул пистолета заряд.

Мы теперь на свободе, о которой мечтали,
О которой так много в лагерях говорят.
Перед нами раскрыты необъятные дали.
Как теперь тебе спится, пистолета заряд?

Лебединые стаи нам навстречу летели,
Нам на юг, им на север – всем по домам.
Эта тундра без края, эти редкие ели,
Этот день бесконечный и вдали лагеря.

Встретит мама сыночка, зарыдает родная,
Зарыдает родная – сын вернулся домой:
Это Клим Ворошилов и братишка Буденный
Даровали свободу, и их любит народ.

Дождь нам капал на лица, им — на дула наганов.
Вохра нас окружила. «Руки вверх!» — говорят.
Но они просчитались: окруженье пробито.
Кто на смерть смотрит прямо – пули брать не хотят.

Мы бежали, два друга, опасаясь тревоги,
Опасаясь погони и криков солдат.
Мы бежали, как волки, опасаясь погони,
Когда тундра надела свой зеленый наряд.

Ветер хлещет по лицам, свищет в дуле нагана,
Лай овчарок все ближе, автоматы слышны.
Я тебя не увижу, моя родная мама.
Вохра нас окружила. «Руки вверх!» – и концы.

В черном северном небе ворон каркая кружит;
Не бывать нам на воле – жизнь прожита зазря.
Мать-старушка узнает и тихонько заплачет:
У всех дети как дети, а ее – в лагерях.

Я сижу в уголочке и гляжу в потолочек:
Пред законом виновен, а пред Богом я чист.
Предо мной, как икона, вся запретная зона,
А на вышке с винтовкой озверелый чекист.

Поздно ночью затихнет наш барак после шмона,
Мирно спит подуставший доходяга-марксист.
Предо мной, как икона, запретная зона
И на вышке все тот же ненавистный чекист.

Рано утром проснешься – на поверку построят,
Вызывают: «Васильев!» – и выходишь вперед.
Это Клим Ворошилов и братишка Буденный
Даровали свободу – их так любит народ.

Это было весною, зеленеющим маем,
Когда тундра проснулась, развернулась ковром..
Мы бежали с тобою, замочив вертухая,
Чтобы нас не настигнул пистолета заряд.

Русский шансон / Сост. Н. В. Абельмас. – М.: ООО «Издательство АСТ»; Донецк: «Сталкер», 2005. – (Песни для души).

1. Я сижу в одиночке и плюю в потолочек.
Пред людьми я виновен, перед совестью чист.
Предо мною икона и запретная зона,
А на вышке маячит озверевший чекист.

По тундре,
По широкой равнине,
Где мчится скорый
«Воркута — Ленинград».

2. Это было весною, зеленеющим маем,
Когда тундра одела свой весенний наряд.
Мы бежали с тобою, уходя от погони,
Чтобы нас не настигнул пистолета заряд.

3. Дождик капал на рыла и на дула наганов,
ВОХРа нас окружила. «Руки кверху!» — кричат.
Но они просчитались — окруженье пробито:
Кто на смерть смотрит смело, того пули щадят.

Слова и музыка — не позднее 1958 года.

Шел трамвай десятый номер… Городские песни. Для голоса в сопровождении фортепиано (гитары). / Сост. А. П. Павлинов и Т. П. Орлова. СПб., «Композитор – Санкт-Петербург», 2005.

Этот же текст с немного иной мелодией в припеве — Павленко Б.М. «На Дерибасовской открылася пивная»: песенник: популярные дворовые песни с нотами и аккордами / Сост. Б.М. Павленко. — Ростов н/Д: Феникс, 2008. — (Любимые мелодии), с. 19:

7. Это было весной, в зеленеющем мае

Это было весной, в зеленеющем мае,
Когда тундра проснулась, развернулась ковром.
Мы бежали с тобой, замочив вертухая,
Мы бежали из зоны — покати нас шаром!

По тундре, по широкой дороге,
Где мчит курьерский «Воркута – Ленинград»,
Мы бежали, два друга, опасаясь тревоги,
Опасаясь погони и криков солдат.

Лебединые стаи нам навстречу летели.
Нам на юг, им на север — каждый хочет в свой дом.
Эта тундра без края, эти редкие ели,
Этот день бесконечный — ног не чуя, бредем…

Ветер хлещет по лицам, свищет в дуле нагана,
Лай овчарок все ближе, автоматы стучат,
Я тебя не увижу, моя родная мама,
Мою девушку в белом и сиреневый сад…

Сиреневый туман: Песенник / Сост. А. Денисенко. Новосибирск, «Мангазея», 2001.

По тундре

Это было весною, в зеленеющем мае,
Когда тундра проснулась, развернулась ковром.
Мы бежали с тобою, замочив вертухая,
Мы бежали из зоны — покати нас шаром!

По тундре, по широкой дороге,
Где мчит курьерский Воркута – Ленинград,
Мы бежали, два друга, опасаясь тревоги,
Опасаясь погони и криков солдат.

Лебединые стаи нам навстречу летели.
Нам на юг, им на север — каждый хочет в свой дом.
Эта тундра без края, эти редкие ели,
Этот день бесконечный — ног не чуя, бредем.

Ветер хлещет по рылам, свищет в дуле нагана,
Лай овчарок все ближе, автоматы стучат.
Я тебя не увижу, моя родная мама,
Вохра нас окружила, «Руки в гору!» — кричат.

В дохлом северном небе ворон кружит и карчет,
Не бывать нам на воле, жизнь прожита зазря.
Мать-старушка узнает и тихонько заплачет:
У всех дети, как дети, а ее — в лагерях.

Поздно ночью затихнет наш барак после шмона,
Мирно спит у параши доходяга-марксист.
Предо мной, как икона, запретная зона
И на вышке все тот же ненавистный чекист.

Русский шансон / Авт.-сост. И. Банников. М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА. — (1000 советов от газеты «Комсомольская правда»), с. 92-93.

8. По тундре

Это было весною, в зеленеющем мае,
Когда тундра проснулась, развернулась ковром.
Мы бежали с тобой, замочив вертухая,
Мы бежали из зоны — покати нас шаром!

По тундре, по широкой дороге,
Где мчит курьерский Воркута – Ленинград,
Мы бежали, два друга, опасаясь тревоги,
Опасаясь погони и криков солдат.

Лебединые стаи нам навстречу летели,
Нам на юг, им на север — каждый хочет в свой дом.
Эта тундра без края, эти редкие ели,
Этот день бесконечный — ног не чуя, бредем.

Ветер хлещет по рылам, свищет в дуле нагана,
Лай овчарок все ближе, автоматы стучат.
Я тебя не увижу, моя родная мама,
И, прижавшись к стеночке, вдруг заплакал он.

— Ты не плачь, старушечка, не грусти, не надо,
Ты слезами сына не вернешь назад,
Капельки хрустальные на ветвях березовых
Тихо-тихо капают и туманят взгляд.

За окном кудрявая белая акация,
Солнышко в окошечко свет вечерний льет.
У окна старушечка плачет-надрывается, —
В Воркуте далекой взвел затворы взвод.

Как на Дерибасовской. Песни дворов и улиц. Книга первая / Сост. Б. Хмельницкий и Ю. Яесс, ред. В. Кавторин, СПб.: Издательский дом «Пенаты», 1996, с. 257-260.

Контаминация с песней «Под окошком белая нежная акация» — от строки «И прижавшись к стеночке вдруг заплакал он» идет ее текст.

Источник