Ноты для величит душа моя господа византийским распевом
42. ВЕЛИЧИТ ДУША (ПЕСНЬ БОГОРОДИЦЫ) (Леснинская. Дивеевская, Зосимовой пустыни, Гефсиманская)
44. ВЕЛИЧИТ ДУША (ПЕСНЬ БОГОРОДИЦЫ) (обиход, Ракитное, киевское)
Видеоноты по партиям (группа «Клирос. Хоровые партии»): https://vk.com/kliros_horovye_partii
ПЕСНЬ БОГОРОДИЦЫ «ВЕЛИЧИТ ДУША МОЯ ГОСПОДА», Киевский распев
45. ВЕЛИЧИТ ДУША (ПЕСНЬ БОГОРОДИЦЫ)
Почаевский сборник:
Обиход стр.369
Монастырское стр.372
Киевское на мотив «Верую» стр.374
Подобен «Небесных чинов» Седмиезерской пустыни стр.377
Знаменного распева в гармонизации Яичкова стр.380
Сборник песнопений Песнь Богородицы:
По обиходу Касторского стр.1
Киевское на мотив «Верую» стр.3
Киевское из сборника М.Лагунова стр.6
Сокращенный греческий распев стр.8
Вифановский (Гефсиманский) стр.11
Глас 6, подобен «Волною Морскою» стр. 14
Напев Леснинского монастыря стр.17
Источник
Ноты для величит душа моя господа византийским распевом
Сергей, «аналогичен», «калька», если мы рассматриваем последний извод церковно-славянского языка — новоцерковнославянский (или синодальный) язык русского извода, искусственно созданный в ходе никонианских преобразований, нарочито уподобляющийся современному ему греческому богослужебному языку. Если же речь о богослужебных роспевах, то язык знаменного пения (церковно-славянский московского извода, сохраняемый старообрядцами) существенно отличается от языка пения византийского. Дело в просодии, а не в синтаксисе. Вообще церковно-славянский язык такой же свободный, как и греческий, и не повторяет его, а заимствует из него определенные выразительные средства.
Не понял, что с чем должно совпадать. Мелодия «византийская» не может совпасть со славянским текстом просто потому, что в одном и том же песнопении оказывается разное количество колонов (певческих колен), слов (так как перевод художественный, а не буквальный), в словах разное количество слогов (языки-то разные), и, наконец, в греческих песнопениях присутствуют стихотворный размер и рифма — слишком низкие средства для выражения мелодики славянского языка, а потому почти не употребляемые в богослужебной речи.
Духовность имеет национальные черты, географические, исторические, профессиональные и так далее, а главное, конечно, религиозные. Различным образом осуществляется духовная жизнь русского и немца (мы недаром удивляемся житию преподобного Прокопия устюжского или преподобномученицы Елисаветы), жителя крайнего севера и обитателя джунглей, средневекового человека и современного, крестьянина и царя, православного и католика, ну и прочая, и прочая. Посему не только церковные роспевы, но и песни (да и все прочие слои культуры и искусства как ее выражения, и в первую очередь речь как исходный код) в каждой стороне, у каждого народа, у каждого сословия свои. И церковное искусство (в частности богослужебное пение, богослужебная речь с ее особыми понятиями и средствами) объединяет столь разные проявления человеческой духовности в пределах Священного Предания. Поэтому мы и говорим, что есть каноничное церковное пение, в рамках которого возможно творчество роспевщиков, а есть вся прочая человеческая музыка, отсеянная Церковью в ее опыте богослужения как аскетического и молитвенного подвига.
В другом обсуждении Елена Еремеева спросила: а разве партес вне канона церковного? Разве он под запретом, как и византийское пение или обработка знаменного? Бог всегда один и неизменен, а средства, помогающие молитве, могут изменяться. Хорошее пение, молитвенное и благозвучное может быть и знаменным и партесным.
Отвечаю. Да, «партес» вне канона церковного. Просто уже потому, что когда этот канон складывался окончательно, «партеса» еще не было (т.е. такое пение не свойственно человеческому естеству, а есть искусственное изобретение). А пришел он к нам вместе с другими новшествами в то время, когда мы стали отказываться от канонов богослужебного пения, иконописи и др. Да, «партес» под запретом (хотя это не имеет значения, достаточно того, что он вне канонов, не является частью Священного Предания Православной Церкви, а привнесен извне как явление случайное, веяние моды): есть постановления Святейшего Синода. В частности с нашим Бахметево-Львовским «обиходом» боролись ревнители церковного пения во главе с митрополитом Филаретом (Дроздовым). Но революция разрушила все традиции, и дальше все пустились кто во что горазд. Музыкальная обработка знаменного (да и любого другого) роспева, т.е. перевод монодии в тот или иной гармонический склад — занятие странное и неблагодарное: либо получается одноголосный роспев с музыкальным гармоническим сопровождением (чего ради — молитвы или скуки?), либо роспев теряет свое значение в многоголосной фактуре, превращаясь в тему (например, С.В. Рахманинов широко использовал интонации роспевов в своей музыке; А.Д. Кастальский в одном произведении сочетал фрагменты разных роспевов). И это только с музыкальной точки зрения. Исследователи предлагают хорошее сравнение: музыкальная обработка одноголосного роспева — то же, что золотой оклад на иконе, скрывающий порой до девяти десятых изображения, оставляющий только лики, причем изображение на окладе нечеткое, а порой и вовсе в другом стиле. Вспомните икону Святой Троицы преподобного Андрея Рублева.
О каноническом «византийском» пении (в кавычках, потому что название не отражает принадлежности именно к наследию Византии) посмотрите, что говорено в этом обсуждении выше, в частности, почему оно для нас не годится. Если будут вопросы, попробуем разобраться.
Средства действительно могут изменяться. Но Церковь положила пределы их изменчивости, исходя из своего опыта и знания человеческой природы. Да, первые христиане имели большую свободу в выборе средств, чем мы, но с течением времени Церковь выработала новые средства вместе с их канонами, а старые отвергла. Что изменилось? Очевидно, христиане. Известно, что уже в IV столетии в Византии церковное пение своей неумеренностью и излишней пышностью мало чем отличалось от светских развлечений. Изначально в монашеской среде не допускалось иное пение, кроме простейшей псалмодии. Ко времени преподобного Иоанна Дамаскина уже именно монашеское богослужение отличалось обилием авторской гимнографии и не могло обходиться без цветастой системы осмогласия. На Руси вычурное греческое пение было забыто вместе с окончанием правления последнего митрополита-грека. Что же менялось в христианах? Очевидно, молитва (например, оптинские старцы свидетельствовали, что в наше время нет такой молитвы, какая была у древних, а причиной тому наше нерадение). Чем усерднее человек молится, чем дальше продвигается в этом подвиге, тем меньше он хочет развлечений, и от церковного пения он ждет простоты и постоянства, ограничения средств самыми необходимыми лишь для того, чтобы богослужение как общецерковное (не важно клиросное или общенародное) пение состоялось.
Источник