Etudes–tableaux, op.33
Русский композитор, пианист и дирижер. Учиться осваивать ноты для фортепиано и играть на рояле начал с 4-х лет. Учился в Петербургской, затем в Московской консерватории. Ко времени ее окончания он был автором Первого фортепианного концерта, оперы «Алеко», ряда фортепьянных пьес и романсов. После неудачного исполнения в Петербурге 1-й симфонии на несколько лет прекратил сочинять. В эти годы Рахманинов впервые встал за дирижерский пульт в Русской частной опере С. Мамонтова, где произошло знакомство с Шаляпиным. Реформаторской стала дирижерская деятельность Рахманинова в Большом театре. Большой успех сопровождает его в Лондоне, где Рахманинов выступает как пианист и дирижер. Исполнительское искусство Рахманинова сразу было признано публикой как не имеющее равных. Более трудный путь был у Рахманинова-композитора. Возвращение к композиторской деятельности ознаменовано созданием Второго фортепианного концерта, опер «Скупой рыцарь» (по трагедии Пушкина) и «Франческа да Римини» (на сюжет из Данте), затем — Третьего фортепианного концерта (с огромным успехом Рахманинов исполнял его под управлением Малера в Америке), прелюдий, этюдов-картин, кантаты «Колокола», «Литургии св. Иоанна Златоуста», «Всенощной» и др. В конце 1917 года Рахманинов с семьей уезжает из России. Впоследствии он скажет, что, покинув Россию, он потерял самого себя. Жизнь Рахманинова, ставшего духовным лидером русской эмиграции, состояла из бесконечных пианистических выступлений, значительная часть гонораров от которых шла на поддержку соотечественников (в годы второй мировой войны большая сумма была принесена в фонд помощи Красной Армии). Тоскуя о родине, не прекращая своей концертной деятельности, Сергей Васильевич Рахманинов в 1930 году решает приобрести недалеко от Люцерна в Швейцарии земельный участок, который напоминает ему родные места. С 1934 года обосновывается здесь, назвав имение «Сенар», что является аббревиатурой имен его и супруги, Натальи.
Лишь спустя без малого десять лет Рахманинов вновь обратился к композиторскому творчеству. «Пафос растревоженного сердца», «русское половодье» — вот некоторые впечатления современников от музыки композитора. «Тема его вдохновеннейшего Второго концерта неизменно производит впечатление одной из наиболее ярких тем России… Каждый раз с первого же колокольного удара чувствуешь как во весь свой рост подымается Россия», — писал Метнер сравнивавший творчество Рахманинова с глубоким, властным звуком колокола, прорезающим хаос и уличную какофонию.
Смотрите также ноты произведений композитора Сергей Рахманинов:
Источник
Etudes–tableaux, op.33
Русский композитор, пианист и дирижер. Учиться осваивать ноты для фортепиано и играть на рояле начал с 4-х лет. Учился в Петербургской, затем в Московской консерватории. Ко времени ее окончания он был автором Первого фортепианного концерта, оперы «Алеко», ряда фортепьянных пьес и романсов. После неудачного исполнения в Петербурге 1-й симфонии на несколько лет прекратил сочинять. В эти годы Рахманинов впервые встал за дирижерский пульт в Русской частной опере С. Мамонтова, где произошло знакомство с Шаляпиным. Реформаторской стала дирижерская деятельность Рахманинова в Большом театре. Большой успех сопровождает его в Лондоне, где Рахманинов выступает как пианист и дирижер. Исполнительское искусство Рахманинова сразу было признано публикой как не имеющее равных. Более трудный путь был у Рахманинова-композитора. Возвращение к композиторской деятельности ознаменовано созданием Второго фортепианного концерта, опер «Скупой рыцарь» (по трагедии Пушкина) и «Франческа да Римини» (на сюжет из Данте), затем — Третьего фортепианного концерта (с огромным успехом Рахманинов исполнял его под управлением Малера в Америке), прелюдий, этюдов-картин, кантаты «Колокола», «Литургии св. Иоанна Златоуста», «Всенощной» и др. В конце 1917 года Рахманинов с семьей уезжает из России. Впоследствии он скажет, что, покинув Россию, он потерял самого себя. Жизнь Рахманинова, ставшего духовным лидером русской эмиграции, состояла из бесконечных пианистических выступлений, значительная часть гонораров от которых шла на поддержку соотечественников (в годы второй мировой войны большая сумма была принесена в фонд помощи Красной Армии). Тоскуя о родине, не прекращая своей концертной деятельности, Сергей Васильевич Рахманинов в 1930 году решает приобрести недалеко от Люцерна в Швейцарии земельный участок, который напоминает ему родные места. С 1934 года обосновывается здесь, назвав имение «Сенар», что является аббревиатурой имен его и супруги, Натальи.
Лишь спустя без малого десять лет Рахманинов вновь обратился к композиторскому творчеству. «Пафос растревоженного сердца», «русское половодье» — вот некоторые впечатления современников от музыки композитора. «Тема его вдохновеннейшего Второго концерта неизменно производит впечатление одной из наиболее ярких тем России… Каждый раз с первого же колокольного удара чувствуешь как во весь свой рост подымается Россия», — писал Метнер сравнивавший творчество Рахманинова с глубоким, властным звуком колокола, прорезающим хаос и уличную какофонию.
Смотрите также ноты произведений композитора Сергей Рахманинов:
Источник
Ноты этюда картины рахманинова ми бемоль минор
Этюды-картины Рахманинова, во многом — последние великие этюды романтической музыки. Эти сочинения — уникальный перекресток традиций XIX и XX веков. Они открывают новое качество тематизма Рахманинова, уникальный синтез мелодии, гармонии и фактуры. Музыкальная ткань плотна; сложно и взаимодействие ее пластов; тематические и регистровые взаимодействия привносят в этюды оркестровый подчерк. Свободные, порой несимметричные ритмические построения мотивов и фраз, отсылают нас к «колокольности» и практике церковного русского пения. Интонации знаменного распева вообще пронизывают всю ткань Этюдов. Колоссальная сила звука, требуемая в некоторых «картинах», кажется превосходит сами возможности инструмента. И вместе с тем не последнюю роль играет отстраненная, «ретроспективная» лирика. Часто поступающий в скрытом голосе мотив «Dies Irae» (средневековой католической секвенции — традиционного символа смерти), который встречается во всех поздних сочинениях Рахманинова, зачастую придаёт ей траурный подтекст. Особая хрупкость и затуманенность светлого начала в окружении мрачно мятущихся сил, контрасты прозрачного, тихо отрешенного и перегруженного, возбужденного звучания, неустойчивое двойственное освещение, выразившимся в игре светотенями, оставляют ощущение некоторой смутности и даже призрачности образов. Но в рахманиновской «утонченности» всегда чувствуются «плоть и кровь», необыкновенная полнота и объемность.
Название выбрано не случайно: композитор сам дал такое определение двум своим циклам. Он всегда замечал, что получал сильные музыкальные импульсы от зрительных впечатлений. А впечатления эти, как правило касались непосредственно его любимой Родины. «Я русский композитор, и моя Родина наложила отпечаток на мой характер и мои взгляды. Моя музыка это плод моего воображения, потому — это русская музыка. И единственное, что я стараюсь, когда я сочиняю, это заставить её прямо и просто выражать то, что у меня на сердце.», писал Рахманинов. Все семнадцать пьес наполнены ярчайшей по своей силе образностью. Монументальные по своему характеру, они ни в коем разе не теряют тонкого, так присущего Рахманинову, лирико-психологического начала. Все сочинения «переживаются» и «проживаются» слушателем непосредственно, проникая глубоко, и преображая его внутренний мир. Рахманинов достигает здесь, как мне кажется, прямого контакта с тонкой, порой едва уловимой связью частного и целого. Индивидуального начала художника, и его, я бы сказал — «Гением». В конце концов человека — с Богом. В этом, как мне кажется и заложена вся удивительная красота и непостижимая сила этих «картин».
Окончательное распределение этюдов по тетрадям не в полной мере отражает замысел композитора. Первая тетрадь (соч. 33) закончена в 1911; вторая (соч. 39) — в 1917 году. В первой тетради предполагалось 9 этюдов, но в первом издании вышло всего лишь 6: автографы этюдов до минор и ре минор (соч.33, №№ 3 и 5) были найдены лишь после смерти Рахманинова. Автограф первой редакции этюда ля минор (соч. 39 № 6) до сих пор не найден: этюд предназначался для первой тетради, однако не был издан, а затем, в переработанном виде, вошел во вторую тетрадь. В настоящее время этюды издаются в следующем виде: 8 — в первой, 9 — во второй тетрадях.
«Этюды-картины», соч.33 (1911)
Этюд-картина № 1 фа минор — своего рода массовая народная сцена для фортепиано. Пьеса вызывает ассоциации с суровым решительным шествием, напутствуемым строгим медлительным напевом и сопровождаемым то женскими плачами-причитаниями, то мрачным трезвоном колоколов (вспоминаются оперные сцены композиторов Могучей кучки). Вместе с тем насыщенность музыкальной ткани заострёнными ритмическими импульсами придаёт эпическим образам внутреннюю напряжённость. Чувствуется, что музыка проникнута помыслами не столько о давно прошедших, сколько о неясных грядущих днях.
Этюд-картина № 2 до мажор — звуковой пейзаж, словно подернутый то темнеющей, то просветляющейся дождевой завесой
Источник
Ноты этюда картины рахманинова ми бемоль минор
Op. 39 No. 1, до минор
Op. 39 No. 2, ля минор
Op. 39 No. 3, фа-диез минор
Op. 39 No. 4, си минор
Op. 39 No. 5, ми-бемоль минор
Op. 39 No. 6, ля минор
Op. 39 No. 7, до минор
Op. 39 No. 8, ре минор
Op. 39 No. 9, ре мажор
Цикл Девять этюдов-картин для фортепиано ор. 39 оказался последним произведением Рахманинова, созданным в России до отъезда за границу и наступившей в связи с этим продолжительной творческой паузы. Многие из пьес этого цикла принадлежат к самым выдающимся образцам рахманиновского фортепианного творчества. Как и в предыдущей серии этюдов-картин, обозначенной ор. ЗЗ, огромный виртуозный размах соединяется с яркой образностью музыки, разнообразием и красочностью фортепианного письма. Но масштабы отдельных пьес еще более разрастаются, усложняются средства изложения, усиливается драматическое начало.
На характере этого последнего рахманиновского сочинения предреволюционных лет несомненно сказалась сгущавшаяся грозовая атмосфера того времени. В цикле полностью отсутствуют светлый мечтательный лиризм и мягкая элегическая грусть, господствуют суровые сумрачные настроения, мужественная энергия и собранность, приподнятая, тревожная патетика.
Стремительный, напористый первый этюд c-moll содержит некоторые черты родства с шопеновскими пьесами такого же бурно-патетического характера. Самый рисунок пассажей напоминает типичные формы изложения романтического пианизма. Но яркие экспрессивные взрывы, нарушающие это ритмически равномерное движение, и суровые, властные ритмические акценты басов (Особенно рельефно выступает этот грозно-императивный ритм в начале репризы (см. ремарки rallentando и a tempo).) придают музыке этюда характер особого эмоционального накала и беспокойства.
К второму этюду a-moll имеется программный авторский комментарий. По словам Рахманинова, здесь изображаются море и чайки. Однако это пояснение мало говорит о внутреннем выразительном строе данной пьесы. Неизменно ровное, размеренное ритмическое движение триолями, скрытая мелодия басов, в которой отчетливо различаются настойчиво повторяемые интонации темы «Dies irae», общий холодный колорит музыки — все это вызывает чувство глубокого скорбного оцепенения и трагической безнадежности. Медлительно и плавно развертывающаяся на этом фоне мелодия характерна сочетанием бесстрастных «открытых» ходов по квинтам и квартам, сливающихся с пейзажным образом, и подчеркнуто экспрессивных «стонущих» интонаций. При слушании этого этюда возникают невольные ассоциации с симфонической поэмой «Остров мертвых».
В третьем этюде fis-moll снова слышится смятенный порыв и что-то смутно угрожающее. Характерную выразительную окраску придают музыке беспокойный «перебойный» ритм и упорно повторяемая мелодическая интонация, которая звучит в различных вариантах и с разными оттенками выражения на протяжении всей пьесы:
В коде этюда Рахманиновым использован тот прием «удаления», «растворения» образа, который уже встречался нам в некоторых его пьесах из ор. 32 и 33.
Стедующий, четвертый, этюд h-moll также характерен своим острым, причудливым ритмом, напоминающим отчасти быстрый марш, отчасти танец. Благодаря непрерывному смещению ритмических акцентов и постоянно меняющемуся тактовому размеру создается впечатление неуловимо мелькающих капризных скерцозно-фантастических образов.
Мятежной страстностью тона, бурным протестующим пафосом проникнут пятый этюд es-moll. В его приподнятой экспрессии, доходящей до пламенной экстатичности, есть нечто родственное скрябинскому этюду dis-moll, хотя соотношение различных образных сфер и общий план развития носит у Рахманинова иной характер. Драматическая патетика и героика соединяются в этом его этюде с чертами проникновенного лиризма. Чрезвычайно выразителен контраст «аппассионатной» первой темы, которая с самого начала звучит мощно и вызывающе, и светлого поэтического образа, возникающего в среднем разделе. Эта же лирическая тема снова появляется в коде после грозного нарастания, приводящего к динамизированной по изложению репризе. Заканчивается этюд тихо, умиротворенно. Но у слушателя остается впечатление, что это только временное успокоение перед новыми тревогами и бурями.
Едва ли не самое широкое признание у пианистов нашел шестой этюд a-moll. По словам самого Рахманинова, замысел этого этюда был подсказан ему сказкой о Красной Шапочке и Волке. Однако образы простой детской сказки, не лишенной оттенка добродушной иронии, преломляются в творческом сознании композитора очень своеобразно. В музыке рахманиновского этюда слышится трагический ужас и смятение перед чем-то грозным, неумолимо жестоким, надвигающимся на человека с роковой неотвратимостью. Нельзя не услышать здесь сходства с теми страшными образами бесчеловечной, злой силы в искусстве XX века, которые были порождены социальными катастрофами и войнами нашего времени. Самая манера фортепианного изложения с ее токкатной остротой и колкостью, жесткими ритмическими акцентами и обнаженностью механически-моторного начала соприкасается с новыми стилистическими тенденциями, заявляющими о себе в творчестве композиторов более молодого поколения. В то же время этюд проникнут огромной драматической экспрессией, захватывая своей неудержимо стремительной ритмической энергией и волевым напором.
Наиболее развернутым авторским программным комментарием мы располагаем к седьмому этюду c-moll. Как указывал композитор, этюд написан в характере траурного марша. Но эта форма расширяется им до масштабов монументального живописного полотна. Начальная тема представляет собой, по словам Рахманинова, марш. Далее появляется новая тема (росо meno mosso, за три такта до смены знаков при ключе), напоминающая пение хора. Эта широкая скорбная мелодия, идущая на фоне ритмически ровного сопровождения шестнадцатыми, звучит в начале глухо и затаенно, лишь постепенно усиливаясь и вырисовываясь с большей рельефностью. Создается эффект медленно приближающегося шествия. В момент кульминации, при возвращении в основную тональность, согласно тому же авторскому объяснению, слышится перезвон колоколов. В заключительных тактах в виде краткой реминисценции снова появляется начальная маршевая тема.
Эпическая картинность музыки сочетается в этой пьесе с подчеркнуто экспрессивными декламационными акцентами и суровым, мрачным драматизмом общего эмоционального колорита.
Восьмой этюд d-moll, написанный позже других, по изложению близок к шопеновским формам пианизма. Но интонационный склад его типично рахманиновский. Как и в этюде fis-moll из этого же цикла, характерную выразительную окраску придает музыке настойчивое повторение одного мелодического оборота, окрашенного здесь в мягкие элегические тона. Эта элегическая окраска подчеркивается дважды возникающей в коде «рахманиновской гармонией».
Завершается цикл пышным, блестящим по звучанию этюдом D-dur, написанным в широкой фресковой манере. Как и в некоторых других этюдах-картинах этого цикла (например, в седьмом, c-moll), музыка достигает здесь подлинно симфонического размаха. Композитор характеризовал этот этюд как восточный марш. Однако это определение так же как и другие его программные характеристики, неполно раскрывает сущность авторского замысла. Пестрое чередование причудливых, порой скерцозно окрашенных образов позволяет представить себе картину, сходную с той, которая рисовалась В. В. Стасову в глинкинском Марше Черномора: «. картина идущего народа, идущего, играющего, дующего, колотящего кто на чем попало,— иной на нежных игрушечных вещицах, иной на музыкальных уродах-чудовищах. ». Отдельные обороты ориентального характера слышатся и в музыке рахманиновского этюда (например, ход на увеличенную секунду в основной теме с ее прихотливым ритмом и насыщенностью гармоний хроматизмами). Но в общем восточный колорит его весьма условен. Многие места звучат совершенно по-русски.
Такова, особенно, суровая эпическая тема среднего раздела (l’istesso tempo), с которой заметно перекликается кода финала из созданной Рахманиновым двумя десятилетиями позже Третьей симфонии:
Мощные удары полнозвучных аккордовых комплексов во вступительных тактах и затем далее, при подходе к среднему эпизоду и в коде этюда, напоминают праздничный перезвон колоколов. Все это сливается в одну сочную по краскам, монументальную картину торжественного народного шествия.
Источник