Опера `Дети Розенталя` (2005)
Опера в двух действиях и пяти картинах на либретто Владимира Сорокина.
«Идея такова: некий живший в начале века немецкий доктор Розенталь, эмигрировавший в СССР как наиболее передовую страну. Читать дальше
Опера в двух действиях и пяти картинах на либретто Владимира Сорокина.
«Идея такова: некий живший в начале века немецкий доктор Розенталь, эмигрировавший в СССР как наиболее передовую страну, придумал способ клонирования животных, а впоследствии и людей, называемый им `дубляжом`. Он создал дубли (Сорокин сознательно избегает термина `клонирование`, поскольку он сверхновый) пяти великих композиторов – Вагнера, Верди, Чайковского, Мусоргского и Моцарта. Эти персонажи дожили до нашего времени, хотя судьба была к ним немилосердна. Когда умирает их папа-профессор, исследованиями по дублированию вовсе перестают интересоваться по причине дороговизны проекта. Великие дубли еще некоторое время держатся на плаву в хрущевскую оттепель и брежневский застой, но в годы перестройки постепенно начинают бомжевать и к нашим дням окончательно превращаются в банду уличных музыкантов. В какой-то момент Моцарт влюбляется в проститутку Таню, хочет на ней жениться и почти осуществляет благой замысел, поощряемый братьями. Но злая фортуна подбрасывает детям Розенталя бутылку паленой водки, и все они помирают в страшных мучениях – кроме Моцарта, у которого выработался иммунитет к яду на генетическом уровне, поскольку настоящего Вольфганга Амадея, оказывается, когда-то постепенно травила жена из-за любовника и довела до могилы. Финал очень грустный: одинокий дубль великого австрийца пытается играть на флейте, но, всеми оставленный, бессильно опускает руки. Занавес. Бурные аплодисменты, переходящие в овации. »
Источник
Опера дети розенталя ноты
Учитывая предшествующий премьере скандал, устроенный думцами прошлого созыва, «профессионально разбирающимися в искусстве», от оперы зритель ожидал неких откровений. И они были. Их было очень много, ими было заполнено музыкальное и сценическое полотно. Но откровения не того характера пошлости или грязи, которые многие тогда усмотрели, а жесткой исторической правды.
Первое действие в отрыве от второго обсуждать бессмысленно. Някрошус чрезвычайно изобретателен, поклонник театра символов, кажется, он знает о них уже всё. Стремительность первого действия, наполненность смысловыми знаками несколько укачивает и в какой-то момент перестаешь улавливать этот бесконечный поток посылов со сцены. Но как я уже сказал, дослушав до финала, идеи первого действия встают на свои места. Режиссером мастерски проведена грань между откровением и пошлостью. Эту линию на протяжении всей оперы он не переступит ни разу. Пошлости нет ни грамма. Итак.
Центральной декорацией становится огромных размеров радиоприемник, вид его, знакомый по эпохе 30-40х годов, сразу определяет точность временных рамок происходящего. Радио со множеством антенн, часть которых изображена в виде пюпитров, выполняет в действиях то роль родильной лаборатории Розенталя, то пристанище клонов-дублей, то «тошниловку» или общественный туалет. Контекст вполне «читабелен»: одурачивание советской идеологией населения льется через радио. Спомощью этого инструмента СМИ люди становятся «детьми» единого отца нашего — вождя Сталина, порожденными идеологическим дурманом , в итоге, совсем не людьми , а клонами-зомби без способности мыслить, любить, сострадать, в конце 80-х, имя которым дано -«совки».
Повторю, что постановка крайне наполнена смысловой нагрузкой, сценография очень разнообразна, порой до тошноты. Возможно потому музыкальная составляющая ушла на второй план, а может просто прекрасно гармонировала с происходящим благодаря однозначно талантливой тройке — композитор, либреттист, режисер.
Музыкальная тема, вообще, вроде как говорит о другом, о некой сказке, по фабуле которой, самовлюбленный ученый жаждет воскресить гениев прошлого, в тайне от власти. У него это получается: дубли живут, но как-то совсем как в болоте, грустя, скучая, ничего не рождая, такими себе вполне огурцами. Волею ученого, гении оказываются в условиях советского режима. Но дубли по своей физиологической природе, «клонами» советской страны так и не ставшие.
Почему именно композиторы? Полагаю, только потому, что речь идет о музыкальном театре. Музыкальные темы ясны, порой искуссно выверены. Но в данном случае сама музыка не была определяющей и, в первую очередь, для режисера.
Показательны телевизоры встроенные в детские коляски, речи съездов и правителей льются в уши с пеленок.
Второе действие ознаменовало столкновение композиторов с реальным социумом периода смерти союза. Наши герои на площади трех вокзалов. По своему социальному составу место представляет собой срез общества или того, что от него осталось. Порожденные «совком», оставшиеся без своего «дома» люди в природе своей остались всё теми же заложниками рабского сознания и лжи. Любовная сцена Тани и Моцарта решена очень скромно и по-театральному красиво, музыка любовной трагедии относит нас к Верди. Дуэт отгораживается двумя крышками от некогда бывших роялей. Но старые знакомые, коллеги Тани — проститутки всё равно проникают к этой паре , на островок чистоты и уединения. Падшие дамы держат в руках антенны с того самого «радио», которое теперь стало вроде дома, в нем обосновались жители вокзала.Подслушанные ими фразы дуэта «любви» Тани и Моцарта разлетаются опошленными со скоростью радиоволн. Аллегория более чем провокативная: толпа проституток — журналисты.
С этого момента спектакль становится очень захватывающим, насыщенным. Образы, совсем неясные, с первого действия, здесь находят свой ответ. Паззл становится картиной.
Сутенер Кела угрожает Тане (у Тани очень крепкое сопрано, кстати), ей пора выходить на работу, Верди отдает ему золотой медальон и он удаляется. Но чувство гадкой мести заставляет его вернуться. Мусоргский просит водки, водку приносит очень уж знакомый персонаж. Да это же товарищ Сталин, знакомый по первому действию. Тогда он проходил мимо вспоминающих новогоднюю елку в Кремле дублей. Седой, абсолютно серый, согласно исторической справке, почти незаметный и безмолвный.
Водка отравлена, из рук вождя этот яд разливается по стаканам.
Слов не хватит, чтобы описать свои впечатления от этих финальных сцен. Заявка со сцены очень жесткая и ясная, правдивая до оскомины, до тошноты. В одном плевке так называемому современному обществу, и в том числе в зрительный зал, собрана вся желчь исторической правды, которую это общество знать не хочет, выдумывая себе мифологемы и живя мифами и ложью.
Советский Союз мертв, но перебитые, с дырами, плафоны «сталинских» круглых ламп (такие можно и сегодня встретить на центральных станциях метро) продолжают гореть светом, все, все до единой.
В финале все части мозаики собираются и глазам предстает концепция задумки режиссера. Моцарт единственный остается жить, мальчик передает ему флейту, но играть Моцарт не может и возвращает ее мальчику, тот обратно.. Оркестр молчит — музыки больше нет, партитура окончена, тишина. А Моцарт так и останется на сцене с бесконечным движением флейты в воздухе. Последний звук спектакля — аплодисменты зала. Занавес закрыт.
Становится страшно, привкус чего-то неприятного останется и после выхода из театра.
Современный музыкальный театр эпохи постмодернизма однозначно показал, что опера не умерла и не умирает. Теперь она несет в себе общественно-политическую заявку посредством всё той же вокальной музыки, продолжая и по сей день занимать тем самым одни из высот искусства.
Источник
Премьера в Большом — скандальная опера про клонированных композиторов «Дети Розенталя» (Отрывки из либретто)
Сегодня скандал вокруг премьеры в Большом театре современной оперы «Дети Розенталя» достигнет своего апогея. В 19:00 на сцену главного театра страны выйдут главные герои — пять композиторов-клонов, вызывающие прямую ассоциацию с «могучей кучкой», именуемой на Западе «пятеркой».
Большой театр сделал ставку на скандально известного писателя Владимира Сорокина, который написал либретто к новой опере, композитора Леонида Десятникова и дирижера Александра Ведерникова. Из разряда скандалов, сопровождающих все, что связано с именем Сорокина, в ранг художественного события оперу должно перевести имя постановщика, которым стал Эймунтас Някрошюс.
Для писателя Сорокина это дебют в роли либреттиста, для композитора Десятникова — дебют в оперном жанре. Впрочем, им уже доводилось вместе работать над фильмом Александра Зельдовича «Москва». «Неофитский перфекционизм» обоих в данном случае может сослужить добрую службу пошатнувшейся репутации современной авторской оперы.
С помощью этой постановки Большой театр хочет войти в современный театральный процесс. Но такой переход на «новые рельсы», как ни странно, дался с трудом не театру, а критикам, чиновникам и зрителям. Как только стало известно, что за дело взялся знаменитый «порнограф» Владимир Сорокин, в Думе зашевелились заступники культуры от правящей партии. Развернулась бурная дискуссия и «единороссы» заявили, что на сцене первого театра страны ставится «порнографический» спектакль. Активисты «Идущих вместе» сразу же провели акцию протеста против постановки.
Естественно, никто из возмущавшихся и протестующих либретто Сорокина не читал, но именно «Идущие вместе» открыли Сорокину двери в Большой. Прежде «культовый писатель» вряд ли смог бы поставить свои оперы на этой сцене. И премьера прошла бы, скорее всего, не замеченной, но депутат Неверов со словами «не читал, но осуждаю!», и старые заклятые «идущие» враги Сорокина вновь делают кассу, как они выражаются, «порнографу и калоеду». Как пишет интернет-журнал ej.ru, вне зависимости от качества зрелища, эта опера — одно из главных событий театрального года и один из главных скандалов «общеполитического года».
По предложению депутата Сергея Неверова Госдума поручила Комитету по культуре «проверить информацию о постановке на Новой сцене Большого театра оперы на либретто писателя Владимира Сорокина». В поддержку такого решения выступили 293 депутата, против проголосовали 12 человек, и это чуть ли не первый случай в истории мирового театра, когда опера стала известна по имени либреттиста.
Во вторник на новой сцене Большого театра состоялась генеральная репетиция спектакля, на которой побывали депутаты. Им опера не понравилась. «Это откровенная бесовщина на сцене», — заявила заместитель председателя думского комитета по культуре Ирина Савельева из фракции «Родина».
«Смысл спектакля: что-то зарождается гениальное в этой поганой, бедной, дебильной России и все умирает», — сказала Савельева. «Мне непонятно: на сцене Большого театра — хор проституток», — добавила Савельева. По ее оценке, так же, как и в литературных произведениях Сорокина, на сцене — «налицо откровенная русофобия».
Савельева заявила, что думский комитет по культуре, который до генеральной репетиции выразил озабоченность в связи с постановкой спектакля на либретто Сорокина, был совершенно прав, и депутаты намерены отстаивать свою позицию. «Мы будем обращаться, в том числе в Счетную палату, так как здесь есть и финансовые проблемы», — считает парламентарий.
Кроме того, по словам Савельевой, депутаты намерены направить прямое обращение к президенту РФ, сообщает «Интерфакс». «Было бы полезно руководителям страны с членами семей побывать на этом спектакле, чтобы убедиться в его непрофессиональности и слабости», — сказала депутат. В свою очередь, член этого же комитета, депутат Елена Драпеко сказала, что на первом действии спектакля ей было просто скучно. Драпеко уверена, что спектакль не имеет права на существование на сцене Большого театра, и его можно перенести на какую-то другую сцену. «Это очень непрофессионально и очень слабо», — солидарен с ней член фракции «Родина» Александр Фоменко.
«Я разочарована, никакой музыкальной драматургии я здесь не увидела. Мне очень жаль актеров. По-моему это очень скучно смотреть. Если это эксперимент, то он имеет место быть, но стоит вопрос о художественном уровне руководства театра», — сказала Елена Драпеко.
Она заявила о намерении обратиться к руководству страны и министрам, «чтобы они пришли и посмотрели, куда потрачены деньги налогоплательщиков».
Комментируя действия депутатов Госдумы, Драпеко заявила: «Я думаю, что мы обсудим ситуацию в ближайшее время. Думаю, что мы поговорим с министерством культуры, лично с министром, с руководством театра. Я думаю, что его не надо запрещать, он умрет сам собой».
Решение о недопустимости постановки оперы «Дети Розенталя» по либретто Владимира Сорокина может быть принято только судебными инстанциями, а не чиновниками. Это мнение высказал во вторник глава Федерального агентства по культуре и кинематографии Михаил Швыдкой.
«Мы живем в свободном обществе, и каждый имеет право высказывать свои суждения. Но если возникает серьезный вопрос, насколько это пригодно для публичного исполнения, должен решать суд», — заявил он. Ажиотаж вокруг оперы Швыдкой назвал «хорошо забытым прошлым». «Мне странно и смешно смотреть на то, что сейчас происходит вокруг этой постановки. В свое время было постановление ЦК ВКП (б) об опере Вано Мурадели «Великая дружба», которая не понравилась Сталину, были знаменитые статьи и разного рода суждения о музыке Шостаковича. Сцена «Корчма» оперы Мусоргского «Борис Годунов» когда-то многим показалась чудовищной с точки зрения вкуса», — напомнил Швыдкой. «Такое ощущение, что мои коллеги и депутаты уже решили все вопросы, которые входят в их компетенцию, и решили заняться оперным искусством. Я думаю, что они войдут в историю — но именно так, как вошел в историю Жданов, председатель Совета Союза Верховного Совета СССР 1946-1947 годов, с постановлением 1946 года о запрещении публиковать произведения Ахматовой и Зощенко в журнале «Звезда» и закрытии журнала «Ленинград».
Ранее он заявил, что намеревается вместе с депутатами посетить генеральную репетицию оперы и лично проверить «на качество порнографии» музыку Десятникова и постановку Някрошюса.
Долгие аплодисменты звучали после завершения оперы «Дети Розенталя» по либретто Владимира Сорокина. Во время оваций до артистов доносились крики «Браво», «Бис». Как передает «Интерфакс», когда депутаты Госдумы по завершении оперы давали комментарии журналистам, некоторые зрители, выходящие из зала, советовали им «не вмешиваться в искусство».
Между тем председатель Союза кинематографистов России Никита Михалков, который ранее осторожно выразил сомнение в целесообразности постановки «Детей Розенталя» в Большом театре, расценил эти аплодисменты, как протест против возможного применения силы к этому спектаклю. По окончании оперы он сказал, что его личные ощущения от действа на сцене: «Сборная КВН Большого театра». Известный кинематографист назвал спектакль «модным стебом». Что касается негативной позиции, которая еще до генеральной репетиции была заявлена рядом депутатов Госдумы, то Михалков не разделяет призывы к запрету спектакля. «Никто не оспаривает право такого спектакля на жизнь. Но где именно реализовать такое право — вопрос», — заявил Михалков. В то же время вопрос состоит в том, насколько спектакль соответствует образу Большого театра, сказал Михалков. Если же отвечать на вопрос, волнует меня или не волнует этот спектакль, то могу сказать: «Меня — нет». Михалкову не дала завершить его интервью журналистам одна из зрительниц. Подойдя к председателю Союза кинематографистов и встав перед телекамерами, она заявила: «Это безобразие, это просто уничтожение Большого театра — губят Большой театр и искусство в России».
Однако были и другие мнения со стороны деятелей искусства. Так, режиссер Кирилл Серебрянников заявил: «Это замечательное искусство». По его словам, оно не нуждается в какой-либо защите — «оно само за себя постоит». Что касается реакции депутатов на этот спектакль, то, по словам Серебрянникова, деятели искусства не учат депутатов, как принимать законы, как заниматься монетизацией.
«Мне это интересно — нельзя жить без современной музыки, когда-то она должна начаться и в России, и хорошо, что она началась», — заявил, в свою очередь, режиссер Лев Додин. Он обратил внимание на то, что оперу ставил большой коллектив «очень талантливых людей» — режиссер-постановщик оперы Эймунтас Някрошюс, сценографом является Мариус Някрошюс, музыкальный руководитель постановки и дирижер Александр Ведерников.
Додин заметил, что «сам факт появления такой оперы на сцене Большого театра заслуживает всяческого поощрения». «Черносотенный шум», поднятый вокруг готовящейся премьеры, выглядит смешно, считает Додин.
Между тем, руководство Большого считает, что театры должны самостоятельно определять свою творческую политику. «Сегодня любой театр самостоятельно определяет свою репертуарную и творческую политику». Государство имеет право вмешиваться в дела искусств только в одной форме — если речь идет о так называемом госзаказе. А творчество должно оставаться свободным. Театры, любые творческие коллективы не должны подчиняться никакому диктату, кроме творческого, считает гендиректор Большого театра Анатолий Иксанов.
В ответ на депутатскую критику один из авторов оперы Владимир Сорокин заявил, что не сомневается, что Госдума «выдала глупость». «На самом деле я ждал какого-то скандала, но внутренне все-таки хотел, чтобы его не было: ни я, ни Десятников не нуждаемся в черном пиаре», — заявил в интервью журналу «Итоги» Владимир Сорокин, в одном из романов которого «Голубое сало» партер Большого театра заливает фекалиями.
По признанию Сорокина, одно время он испытывал разочарование в том, что делает Большой театр, и это отразилось в тексте. «Одно то, что нынешнее руководство театра пошло на такой эксперимент и пригласило нас с Десятниковым к сотрудничеству, свидетельствует о том, что театр обновляется», — сообщил Сорокин.
Он рассказал, как стал автором либретто к опере. «Года три назад руководство Большого театра решило заказать композитору Десятникову современную оперу. Десятников — очень талантливый человек, я давно его люблю, мы работали вместе над фильмом «Москва». В музыке он делает приблизительно то же, что я в литературе. И к классике относится столь же трепетно, но не как к мертвому — музейным вазам, которые переставляешь из одного шкафа в другой, — а как к живым стихиям. Леонид предложил мне подумать над этим проектом, и спустя некоторое время я изложил ему концепцию «Детей Розенталя». Был некий человек, который изобрел клонирование и клонировал великих композиторов. Наполовину еврей, он бежал из Германии и обосновался в России, где и воспитал своих дублей как родных детей. Когда Розенталь умер, а инкубатор-СССР рухнул, композиторы оказались на улице.
«И вот он создал пять композиторов-классиков, которых он считал своими детьми, и которые жили у него в доме. Это Моцарт, Верди, Вагнер, Чайковский и Мусоргский. Моцарт был последним, самым младшим. Такова предыстория», — рассказал о художественных особенностях оперы в интервью радио «Маяк» Леонид Десятников.
«Были выбраны композиторы наиболее эмблематичные для истории классической оперы. Собственно говоря, это самые важные оперные композиторы, с моей точки зрения. А то, что среди пяти композиторов двое русских композиторов, для русского композитора, российского это нормально, такой некоторый крен», — продолжил Десятников.
«Десятникову идея понравилась, ее одобрили директор Большого театра Анатолий Иксанов и главный дирижер Александр Ведерников. В директорском кабинете Большого, который помнит еще Жданова, мы подписали договор», — сказал Сорокин.
«Наша опера начинается в духе Вагнера, течет через чувственность Чайковского, через народность Мусоргского и завершается человечностью Верди и трогательностью Моцарта. В результате получается очень человеческая история со своей метафизикой. Думаю, над «Детьми Розенталя» будет пролито немало слез. Это никакая не деконструкция, никакой не постмодернизм, напротив, — попытка создания новой мифологии», — говорит Сорокин.
Опера состоит из двух актов и из пяти картин. В первом акте две картины, во втором три. Каждая картина — это как бы опера, написанная одним из персонажей-дублей, хотя они об этом не подозревают. Но жизнь, которую они проживают, — это опера. Каждая картина стилизует некую абстрактную оперу Верди или Вагнера, или Мусоргского. «Мои герои уподобляются одной из пяти нот — соль, ля, си, до, ре — где соль — это Моцарт, начинается все с Вагнера — это ля. В каждой картине тональность вращается вокруг того или иного звука», — рассказывает композитор.
«Если наша опера удастся, я буду счастлив помочь Большому театру. В детстве каждое посещение Большого превращалось в маленький новогодний праздник. Надеюсь испытать то же чувство на премьере», — сказал Сорокин.
«Это какой-то оперный эпос получается, поскольку эти существа не реалистичны. Но скажите мне, кто вообще нормален в опере? Персонажи, которые выражают себя исключительно пением, нормальны ли они? Вообще нормальна ли опера, и с какой точки зрения она нормальна? Это большой вопрос. Я думаю, что в рамках оперы это абсолютно нормальные персонажи оперы, какова бы она ни была. Опера ведь допускает очень многие вещи», — рассуждает Десятников.
В опере Леонида Десятникова на либретто Владимира Сорокина рассказывается вымышленная история советского ученого Алекса Розенталя, клонировавшего великих композиторов — Рихарда Вагнера, Петра Чайковского, Модеста Мусоргского, Джузеппе Верди и Вольфганга Амадея Моцарта.
(…) Розенталь:
Сегодня, Моцарт,
Клетки твои
Восстанут из праха
Прошлых лет,
Вольются в лоно
Плоти живой,
Делясь и дробясь,
Делясь и дробясь,
Делясь и дробясь
На мильярды подобных!
Генетики:
Тлен отступает!
Смерти престол
Мы сокрушим!
Розенталь:
Плоть твоя
Будет расти,
В теплой матке
Сладко дремать,
Сил набираясь
В теле упругом
Советской женщины бодрой.
И через десять
Белых лун
Ты разорвешь
Ее ложесна,
И, окровавленный,
Выйдешь на свет,
Мир потрясая своим появленьем!
Генетики:
Тлен отступает!
Смерти престол
Мы сокрушим!
Розенталь и 1-й Соратник:
Верю: несовместны гений и смерть!
2-й СОРАТНИК:
Верю: несовместны гений и смерть!
Розенталь:
Соратники!
Мы начинаем!
Опускает ключицу Моцарта в большой светящийся шар.
ГОЛОС В РЕПРОДУКТОРЕ
Дублирование индивидуума из взрослых клеток костного мозга донора путем перепрограммирования на нормальное эмбриональное развитие по методу Розенталя.
Выделить клеточную линию.
Провести первичную реконструкцию RM.
Культивировать клетки донора in vitro.
Остановить деление культивируемых клеток на стадии GO.
Пересадить ядра клеток донора в энуклеированные яйцеклетки реципиента-1 на стадии метафазы 2.
Заключить реконструированные эмбрионы в агар.
Трансплантировать агар в яйцевод реципиента-2.
Через 12 суток извлечь эмбрионы из яйцевода.
Выживший эмбрион поместить в матку реципиента-3.
Розенталь:
(целует медальон Моцарта)
Wolfgang Amadeus Mozart!
Ты будешь пятым
В созвездьи бессмертных!
Генетики:
Heiaha! Heiaha!
Клеток слиянье!
Оплодотворенье!
Розенталь, 1-й Соратник, 2-й Соратник:
Сиять над миром —
Гениев удел!
Генетики:
Heiaha! Hojotoho! Heiaha! Hojotoho! Проникновенье В новую плоть!
Розенталь:
Нет для великих смерти!
1-й и 2-й Соратники:
Смерти нет для великих!
Генетики:
Heiaha! Heiaha!
Hojotoho! Hojotoho!
Жизни воскресшей
Страстный порыв!
Розенталь:
Расти, о, Моцарт,
Мной возвращенный из бездны!
1-й и 2-й Соратники:
Расти, о, Моцарт,
Из бездны им возвращенный!
Генетики:
Hojotoho! Hojotoho!
Heiaha! Heiaha!
Розенталь, 1-й Соратник, 2-й Соратник:
Слава Науке,
Смерть победившей!
Слава! Слава! Слава!
Полнолуние. Березовая роща возле жилых корпусов биологического центра. Дом Розенталя. У окон на березах висят четыре гамака. В них спят дубли: Вагнер, Чайковский, Верди и Мусоргский. Появляется Розенталь с детской колыбелькой в руках. Он ставит ее на землю, трогает рукой. Колыбелька качается. Вагнер вскрикивает во сне и просыпается.
Розенталь:
Schlafst du, Wagner, mein Sohn?
Вагнер:
Ужасный сон!
Все тот же!
Снова лебедь больной мне являлся.
Розенталь:
Успокойся, мой Вагнер. Что за лебедь?
Вагнер:
В саду сидел я.
День был светел и тих.
Ветви яблонь цветущих
Чуть трепетали.
Сияла лазурь, и солнце
Потоки лучей низвергало
На тихую землю.
Вдруг в синеве
Появился божественный лебедь,
Стал кругами спускаться ко мне.
И скользил и летел,
Благородные крылья раскинув.
Я, любуясь его красотой,
Замирал и молил,
Чтобы вечно продлился
Полет этот чудный.
Он все ниже спускался,
По ветру скользя,
Становясь все белей и прекрасней.
Вдруг из крыл белоснежных
Брызнули черви!
Словно град, застучали по свежей листве,
По моей голове, по лицу и рукам!
Лебедь больной спускался с небес,
Криком печальным скорбя о великой утрате!
В нежной лазури плоть распадалась его
Так стремительно, так безвозвратно!
Крик его вдруг оборвался.
К ногам моим лебедь упал.
Смерть черным червем
Нависает повсюду:
В саду, и в столовой,
В спальне и в роще любимой моей,
Над прудом заросшим
И над теннисным кортом!
Час пробьет
И град беспощадный
Могильных червей
С неба обрушится!
Розенталь:
Не бойся снов!
Бессильны они
Разума пламень погасить.
Mein Wagner, mein Sohn!
Смерти нет для тебя,
Ты бессмертен.
Тлен не коснется тебя.
Как Феникс, из плоти мертвой
Восстанешь ты.
Вагнер:
Отец! Страшно мне!
Лица людей пугают меня!
Розенталь:
Великой музыки дух
Да укрепит тебя, Вагнер!
Вагнер:
Зачем ты воскресил меня, отец?
Розенталь:
Для дел великих.
Музыка — пламень небесный!
Что сравнится с ней?
Наука пред ней ничто!
Вагнер:
Vater! Ich habe Angst!
Grausig! Grausig! (рыдает)
В гамаке просыпается Мусоргский.
Мусоргский:
О, черт!
Опять кошмар ночной у Вагнера.
Чайковский и Верди недовольно ворочаются.
Мусоргский:
Уж заполночь давно.
(зевает) Вот наказанье!
Чайковский:
Ужас!
Опять не спать нам до утра!
(замечает Розенталя)
Отец! Здесь ты?
Розенталь:
Дети, дети мои,
Сегодня — счастливая ночь:
Моцарта мы обрели!
Вагнер, Чайковский, Верди, Мусоргский:
Моцарт?
Тот самый?
Тот самый Моцарт?
Розенталь:
Великий богоподобный Моцарт
Из бездны мною возвращен.
И через десять лун
Он вновь родится.
Вагнер:
Моцарт! Наш брат.
Пятым он будет
В созвездии вашем.
Розенталь вынимает медальон Моцарта, кладет в пустую колыбель. Толкает колыбель рукой. Колыбель качается. Дубли подходят, обступают качающуюся колыбель.
Вагнер, Верди, Мусоргский, Чайковский:
Тихая ночь.
Встали созвездья
У изголовья —
Призрачный свет.
Теплится луч —
Отблеск неяркий
Робко сияет
Белым огнем.
Вечный покой —
Тайна рожденья.
И воплощенье
Светлых надежд.
Синий покров
Плавно опущен.
Мир исчезает,
Бешеный мир.
Юная плоть,
Сердце очнулось
И встрепенулось —
Первый удар.
Новая жизнь —
Час пробужденья
Во искупленье
Вечного сна.
Источник