От юности моея ноты византийский распев ноты
в ваших храмах практикуют ли такое пение? как вообще вы относитесь к тому, чтобы греческая и знаменная традиции все больше внедрялись в церковь?
может подскажете, где находить ноты? а то все поем с записей, возможно, где-то и ноты есть?
Традиции нельзя «внедрять». Традиции (предания по латыни) — это то, что уже выросло из самых недр церковной жизни. Византийское пение выросло из греческой духовной культуры, из греческой речи. Знаменное пение выросло из славянской духовности и славянской речи. Роспев — это мелодическое озвучивание богослужебного текста на основе присущих речи интонаций. Поэтому византийские роспевы не подходят к славянской речи, а славянские к греческой. Они не созданы друг для друга. И конечно же для грекоязычных стран византийское пение — это их богослужебное предание (традиция), которой не все пользуются, которая во многом забыта, но которая от этого не стала чуждой или ненужной. То же и у нас со знаменным пением. Предание часто путают с наследием. Как говорит протод. Андрей Кураев: Церковь не умерла, но жива, а стало быть никакого наследства никому не оставляла, в ней все живо, и если мы что-то забыли из Церковного Предания (в данном случае из церковно-певческого предания), то надо вспоминать и вновь этим жить. Помогай, Бог!
Сергей, «аналогичен», «калька», если мы рассматриваем последний извод церковно-славянского языка — новоцерковнославянский (или синодальный) язык русского извода, искусственно созданный в ходе никонианских преобразований, нарочито уподобляющийся современному ему греческому богослужебному языку. Если же речь о богослужебных роспевах, то язык знаменного пения (церковно-славянский московского извода, сохраняемый старообрядцами) существенно отличается от языка пения византийского. Дело в просодии, а не в синтаксисе. Вообще церковно-славянский язык такой же свободный, как и греческий, и не повторяет его, а заимствует из него определенные выразительные средства.
Не понял, что с чем должно совпадать. Мелодия «византийская» не может совпасть со славянским текстом просто потому, что в одном и том же песнопении оказывается разное количество колонов (певческих колен), слов (так как перевод художественный, а не буквальный), в словах разное количество слогов (языки-то разные), и, наконец, в греческих песнопениях присутствуют стихотворный размер и рифма — слишком низкие средства для выражения мелодики славянского языка, а потому почти не употребляемые в богослужебной речи.
Духовность имеет национальные черты, географические, исторические, профессиональные и так далее, а главное, конечно, религиозные. Различным образом осуществляется духовная жизнь русского и немца (мы недаром удивляемся житию преподобного Прокопия устюжского или преподобномученицы Елисаветы), жителя крайнего севера и обитателя джунглей, средневекового человека и современного, крестьянина и царя, православного и католика, ну и прочая, и прочая. Посему не только церковные роспевы, но и песни (да и все прочие слои культуры и искусства как ее выражения, и в первую очередь речь как исходный код) в каждой стороне, у каждого народа, у каждого сословия свои. И церковное искусство (в частности богослужебное пение, богослужебная речь с ее особыми понятиями и средствами) объединяет столь разные проявления человеческой духовности в пределах Священного Предания. Поэтому мы и говорим, что есть каноничное церковное пение, в рамках которого возможно творчество роспевщиков, а есть вся прочая человеческая музыка, отсеянная Церковью в ее опыте богослужения как аскетического и молитвенного подвига.
В другом обсуждении Елена Еремеева спросила: а разве партес вне канона церковного? Разве он под запретом, как и византийское пение или обработка знаменного? Бог всегда один и неизменен, а средства, помогающие молитве, могут изменяться. Хорошее пение, молитвенное и благозвучное может быть и знаменным и партесным.
Отвечаю. Да, «партес» вне канона церковного. Просто уже потому, что когда этот канон складывался окончательно, «партеса» еще не было (т.е. такое пение не свойственно человеческому естеству, а есть искусственное изобретение). А пришел он к нам вместе с другими новшествами в то время, когда мы стали отказываться от канонов богослужебного пения, иконописи и др. Да, «партес» под запретом (хотя это не имеет значения, достаточно того, что он вне канонов, не является частью Священного Предания Православной Церкви, а привнесен извне как явление случайное, веяние моды): есть постановления Святейшего Синода. В частности с нашим Бахметево-Львовским «обиходом» боролись ревнители церковного пения во главе с митрополитом Филаретом (Дроздовым). Но революция разрушила все традиции, и дальше все пустились кто во что горазд. Музыкальная обработка знаменного (да и любого другого) роспева, т.е. перевод монодии в тот или иной гармонический склад — занятие странное и неблагодарное: либо получается одноголосный роспев с музыкальным гармоническим сопровождением (чего ради — молитвы или скуки?), либо роспев теряет свое значение в многоголосной фактуре, превращаясь в тему (например, С.В. Рахманинов широко использовал интонации роспевов в своей музыке; А.Д. Кастальский в одном произведении сочетал фрагменты разных роспевов). И это только с музыкальной точки зрения. Исследователи предлагают хорошее сравнение: музыкальная обработка одноголосного роспева — то же, что золотой оклад на иконе, скрывающий порой до девяти десятых изображения, оставляющий только лики, причем изображение на окладе нечеткое, а порой и вовсе в другом стиле. Вспомните икону Святой Троицы преподобного Андрея Рублева.
О каноническом «византийском» пении (в кавычках, потому что название не отражает принадлежности именно к наследию Византии) посмотрите, что говорено в этом обсуждении выше, в частности, почему оно для нас не годится. Если будут вопросы, попробуем разобраться.
Средства действительно могут изменяться. Но Церковь положила пределы их изменчивости, исходя из своего опыта и знания человеческой природы. Да, первые христиане имели большую свободу в выборе средств, чем мы, но с течением времени Церковь выработала новые средства вместе с их канонами, а старые отвергла. Что изменилось? Очевидно, христиане. Известно, что уже в IV столетии в Византии церковное пение своей неумеренностью и излишней пышностью мало чем отличалось от светских развлечений. Изначально в монашеской среде не допускалось иное пение, кроме простейшей псалмодии. Ко времени преподобного Иоанна Дамаскина уже именно монашеское богослужение отличалось обилием авторской гимнографии и не могло обходиться без цветастой системы осмогласия. На Руси вычурное греческое пение было забыто вместе с окончанием правления последнего митрополита-грека. Что же менялось в христианах? Очевидно, молитва (например, оптинские старцы свидетельствовали, что в наше время нет такой молитвы, какая была у древних, а причиной тому наше нерадение). Чем усерднее человек молится, чем дальше продвигается в этом подвиге, тем меньше он хочет развлечений, и от церковного пения он ждет простоты и постоянства, ограничения средств самыми необходимыми лишь для того, чтобы богослужение как общецерковное (не важно клиросное или общенародное) пение состоялось.
Нам нужно договориться о понятиях.
Какое пение для церковного богослужения хорошее? Я так понимаю то, которое соответствует целям и задачам богослужения. Таковым бесспорно и однозначно мы можем признать только канонические роспевы, просто доверившись авторитету Священного Предания. Все прочее требует всестороннего и глубокого исследования, прежде чем может быть признано хотя бы допустимым для христиан.
Какое пение является молитвенным? Что такое молитвенность пения? В обыденной речи так отзываются о пении умильном, минорно-скорбном, оказывающем сильное воздействие на психику, вызывающем аффекты и эмоции, нередко сопровождающиеся слезами, мурашками по спине. Но при чем тут Христос и его Церковь? Где здесь молитва, богообщение? Это катарсис — сила искусства, апеллирующая к особенностям нашей психики, театралы владеют ей вполне. Что же тогда молитвенное пение? Видимо, это устная молитва (низший и общедоступный всем людям образ молитвы), слова которой произносятся распевно. Если так, то словосочетание «молитвенная музыка» бессмысленно, молитвенное пение может быть только словесно выраженным, а мелодия связана с молитвой настолько, насколько связана со словами ее.
А какое пение можно считать благозвучным? Я знаю священников, которые утверждают, что их на молитвенный лад настраивает тяжелый рок, для них он звучит вполне добро. Значит снова невозможно опереться на субъективные наши ощущения, а нужно обращаться к опыту Церкви. В церкви благозвучно то, что благочинно. А какое пение благочинно? Совершаемое единым сердцем и едиными устами. То есть при котором никто не отделяется от братий сердечными движениями, не возносится над окружающими, не судит никого, а также голосом не старается выделиться, покрасоваться, всех перекричать. Да кажется и у светских музыкантов требования те же. Плох тот хор, который не переживает произведение как один человек и члены которого поют врозь. Такие певцы — не артисты хора, а оркестр духовых инструментов, «органом» это называли в прежние времена.
Так каким же должно быть истовое пение богослужения? Хорошим, т.е. проверенным Церковью или каноничным. Молитвенным, т.е. словесно выраженным обращением ума и сердца к Богу в распевной форме. Благозвучным, т.е. благочинным, ровным, единообразным и единомысленным.
Итак, пение богослужения есть словесная молитва единым сердцем и едиными устами по Преданию Церковному.
Источник