Последствия публикации ноты милюкова
С первым серьезным испытанием на прочность Временному правительству пришлось столкнуться уже в конце апреля 1917 года. И хотя причины кризиса были куда глубже, непосредственный толчок к нему дало уже известное нам соперничество Керенского и Милюкова. Оба министра перестали скрывать взаимную неприязнь уже и публично. В первых числах апреля правительство принимало в Мариинском дворце французских депутатов-социалистов М. Кашена, М. Муте, Э. Лафона и представителей английских лейбористов Д. О’Грэди, В. Торна и У. Сандерса. Это был первый контакт новых российских властей с официальной делегацией стран-союзниц, и потому прием организовали на высшем уровне.
С речью о целях войны перед гостями выступил Милюков. Он говорил, что, несмотря на происшедшие перемены, Временное правительство «с еще большей силой будет добиваться уничтожения немецкого милитаризма, ибо наш идеал в том, чтобы уничтожить в будущем возможность каких бы то ни было войн». Ни слова об аннексиях сказано не было, но Керенского это не удовлетворило. В своем выступлении он заявил: «Энтузиазм, которым охвачена русская демократия, проистекает не из каких-либо идей частичных, даже не из идеи отечества, как понимала эту идею старая Европа, а из тех идей, которые заставляют нас думать, что мечта о братстве народов всего мира претворится скоро в действительность… Мы ждем от вас, чтобы вы оказали на остальные классы населения в своих государствах такое же решающее влияние, какое мы здесь внутри России оказали на наши буржуазные классы, заявившие ныне о своем отказе от империалистических стремлений».[171].
В данном случае остроту ситуации добавляла еще одна деталь. Керенский плохо владел иностранными языками, и его речь на французский синхронно переводил Милюков. Разумеется, выступление Керенского он воспроизвел дословно, но интонациями, взглядом, недоуменно поднятыми бровями дал понять, что со сказанным абсолютно не согласен. Именно в этот момент, по словам Набокова, стало ясно, что во Временном правительстве сформировались два непримиримых течения. «И было несомненно, что рано или поздно — скорее рано, чем поздно, — искусственная комбинация Керенский—Милюков должна будет разрушиться».[172].
Неделю спустя, 13 апреля, Керенский от своего имени дал в газеты сообщение о том, что Временное правительство готовит ноту союзным державам, где разъяснит свой взгляд на продолжение войны. Это вмешательство в компетенцию министра иностранных дел встретило крайнее недовольство Милюкова. По его настоянию на следующий день в газетах было помещено опровержение. Однако вопрос о ноте союзникам было решено не снимать с повестки дня. Милюков предложил сделать поводом для подачи ноты разъяснение слухов о намерении русского правительства заключить сепаратный мир с Германией. Текст ноты был подготовлен самим Милюковым, но скорректирован после обсуждения с другими членами кабинета. Особо нужно отметить, что текст в итоге одобрил и Керенский. Поначалу он пытался возражать, но снял свои замечания, после того как за представленный вариант высказались Терещенко и Некрасов.
Нет смысла воспроизводить здесь полное содержание ноты Милюкова. Девять десятых ее — ставшие уже привычными слова о свободе и демократии. Единственное, что можно было при желании трактовать как проявление империалистических замыслов, — это заявление о том, что Временное правительство, «ограждая права нашей родины, будет вполне соблюдать обязательства, принятые в отношении наших союзников». Для полной гарантии правильного восприятия эта фраза была сопровождена отсылкой к правительственной декларации от 28 марта. Иными словами, все подводные камни были заранее выявлены, все возможные последствия просчитаны, и ничто не предвещало того, что нота вызовет столь бурную реакцию, каковая последовала через считаные дни.
Для того чтобы понять случившееся дальше, необходимо на какое-то время отступить от основной канвы нашего рассказа. Поговорим о революционных праздниках, тем более что тема эта заслуживает самого пристального внимания. Первые недели революции, во всяком случае в Петрограде, были временем непрекращающихся торжеств. Каждый день центральные улицы города были запружены очередным шествием — шли солдаты, шли рабочие, шли рабочие вместе с солдатами — как символ единства, попарно, взявшись за руки. Одна беда — настроение эти массовые действа создавали не столько праздничное, сколько какое-то нервозное, болезненно-возбужденное.
Высшей точкой всего этого стали торжественные похороны жертв революции на Марсовом поле. Дату их дважды переносили, сначала с 10 на 17 марта, потом на 23 марта. В назначенный день было холодно и пасмурно, серые тучи низко висели над крышами, временами шел дождь, переходящий в мокрый снег. Многотысячная толпа запрудила все подступы к Марсовому полю. Под непрекращающиеся траурные марши в братские могилы опустили 180 обтянутых кумачом гробов. Самым непонятным было то, что на похороны не были допущены священники. Жертвы революции были погребены без молитвы в неосвященной земле. По этой причине казачьи полки из числа столичного гарнизона отказались принять участие в церемонии.
Мрачный, похоронный оттенок был вообще свойствен всему революционному церемониалу. Не случайно наиболее популярными музыкальными темами этих месяцев были «Вы жертвою пали» или «Марсельеза», исполняемая в стиле «Дубинушки»:
Главным же праздничным днем в революционной России должно было стать 1 мая. Ввиду расхождения старого и нового стилей его в России отмечали досрочно — 18 апреля. Центром торжеств, как и раньше, стало Марсово поле. Здесь рядом со свежими могилами были установлены грузовики, задрапированные красными полотнищами. С этих импровизированных трибун бесконечные ораторы обращались к собравшейся толпе под звуки все той же надоевшей «Марсельезы». Все это продолжалось до темноты и завершилось концертом-митин-гом в Мариинском дворце, где по ходу дела музыкальные номера перемежались пламенными политическими речами.
Призывы и лозунги пьянили сильнее, чем вино. Весь следующий день столица отходила как от страшного похмелья, а сутки спустя, 20 апреля, город взорвался новым приступом ненависти. В этот день с утра в газетах была опубликована нота Милюкова. Ее появление спровоцировало стихийные митинги и демонстрации. Принято считать, что инициатива в этом деле принадлежала запасному батальону гвардейского Финляндского полка, который вывел на улицу прапорщик Ф. Ф. Линде — недоучившийся студент-математик, меньшевик-интернационалист по партийной принадлежности. На короткое время Линде стал героем газетных репортажей, но в августе 1917 года те же самые «братцы-солдатики», не задумываясь, убьют его, когда он попытается удержать их от бегства с позиций.
К середине дня тысячные толпы вооруженных рабочих и солдат запрудили центральные улицы Петрограда. На вопрос: «Куда идете, товарищи?» — следовал ответ: «Спасать революцию!» — «А оружие зачем?» — «На врагов революции».[173] Огромная масса людей окружила Мариинский дворец. Над головами колыхались наспех сделанные транспаранты: «Долой министров-капиталистов», «В отставку Милюкова и Гучкова».
Собравшиеся на площади перед дворцом не знали, что министров там нет. По причине болезни Гучкова заседание кабинета проходило в здании военного министерства на Мойке. Участники заседания собрались в кабинете, примыкавшем к личным апартаментам министра. Здесь стоял длинный стол, на котором были разложены листы бумаги и карандаши. Строгого порядка не было: кто-то входил, а кто-то выходил. Один из присутствовавших на этой встрече — генерал Ю. Н. Данилов вспоминал: «Все участники имели измученный вид и явились на заседание в простых, довольно помятых костюмах. Должно ли это было свидетельствовать о демократических настроениях собравшихся или просто об отсутствии у них досуга — сказать не берусь, но особенно мне бросился в глаза поминутно мелькавший силуэт одного из членов собрания, нервно шагавшего из угла в угол кабинета. На нём была однобортная темная тужурка с мягким воротником. Его порывистые манеры, бритое лицо, прищуренные глаза с часто закрывающимися веками и правая рука, висевшая на черной перевязи, невольно останавливали на себе внимание».[174] Читатель уже догадался, что это был Керенский.
Заседание носило особенный характер. На него заранее были приглашены высшие военные чины, в том числе Верховный главнокомандующий генерал М. В. Алексеев и командующий Черноморским флотом адмирал А. В. Колчак. Обсуждалось положение на фронте. Общий тон был самым пессимистическим. Всем присутствовавшим (исключая разве что Гучкова) пришлось добираться на Мойку по запруженным толпой улицам, и вид многих тысяч разгоряченных людей не способствовал подъему настроения. Кто-то из министров (по словам Колчака — Милюков) мрачно сказал: «Мы можем обсуждать здесь и говорить о чем угодно, а может быть, через несколько времени мы все т согроге (вместе. — В. Ф.) будем сидеть в Крестах или крепости. Какую же ценность имеют при данном положении наши суждения?»[175].
Заседание уже подходило к концу, когда адъютант доложил о прибытии генерала Корнилова. Он сообщил, что в городе происходит вооруженное выступление против правительства, но командование округа располагает достаточными силами, способными навести порядок. Корнилов просил от правительства официальной санкции на применение силы. Последовало общее молчание, никто из министров не хотел высказываться первым. Наконец встал министр торговли и промышленности А. И. Коновалов. «Александр Иванович, — сказал он, обращаясь к Гучкову. — Я вас предупреждаю, что первая пролитая кровь — и я ухожу в отставку».[176] В том же духе высказались и другие присутствовавшие. Керенский в обычной для него патетической манере подвел итог: «Наша сила заключается в моральном воздействии, в моральном влиянии, и применить вооруженную силу значило бы выступить на прежний путь насильственной политики, что я считаю невозможным».[177].
Во второй половине дня ситуация на улицах Петрограда начала меняться. У Мариинского дворца собралась уже другая публика. Сменились и лозунги на транспарантах: «Война до победного конца», «Верните Ленина Вильгельму». Ободренный поддержкой, Милюков занял неуступчивую позицию. Вечером все в том же Мариинском дворце собралось совместное заседание правительства и Исполкома Совета. Лидеры Совета настаивали, чтобы правительство официально дезавуировало вызвавшую такую бурную реакцию ноту. Но Милюков выступил категорически против, согласившись только на разъяснение некоторых наиболее спорных положений. Таковое разъяснение появилось на следующий день. В нем говорилось, что нота не является результатом деятельности одного Милюкова, а была единодушно одобрена всеми министрами. Что касается упомянутых в ноте санкций и гарантий, то под ними подразумеваются послевоенное ограничение вооружений и организация международного трибунала для виновников развязывания войны. Совет принял разъяснение правительства, и дело, казалось бы, было улажено. Однако именно в этот день на улицах столицы пролилась кровь.
С утра 21 апреля на Невском вновь продолжились стихийные митинги. Правда, они не имели уже тех масштабов, как накануне. Теперь уже не многотысячные толпы, а отдельные группы по десять—двадцать человек собирались на перекрестках, говорили, спорили. Проблема была в том, что сторонники и противники правительства находились в опасном соседстве. В итоге у кого-то не выдержали нервы. На углу Невского и Садовой вспыхнула перестрелка.
Невольными свидетелями этой сцены стали будущий белый вождь генерал П. Н. Врангель и член Исполкома Совета меньшевик В. С. Войтинский. Врангель вспоминал: «Во время столкновения я находился как раз в «Европейской» гостинице. Услышав первые выстрелы, я вышел на улицу. Толпа в панике бежала к Михайловской площади; нахлестывая лошадей, скакали извозчики. Кучка грязных, оборванных фабричных в картузах и мягких шляпах, в большинстве с преступными, озверелыми лицами, вооруженные винтовками, с пением «Интернационала» двигались посреди Невского. В публике кругом слышались негодующие разговоры — ясно было, что в большинстве решительные меры правительства встретили бы только сочувствие».[178] Войтинский менее категоричен, но и он в целом подтверждает нарисованную Врангелем картину: «У меня получилось впечатление, что начали стрелять со стороны антиправительственной (рабочей) демонстрации… Как бы то ни было, жертвы оказались в рядах патриотической манифестации».[179].
По разным данным, было ранено от пяти до семи человек. Но количественный показатель в данном случае не главный. Впервые после революции политический спор кончился стрельбой и ранеными. Это окончательно похоронило миф о «великой и бескровной». Период революционной эйфории закончился, начиналось новое время, не сулившее в будущем ничего хорошего.
Источник
1917, апр. Политический кризис, вызванный нотой Милюкова
В марте 1917 года к власти пришло Временное правительство. Всего через месяц под давлением народа часть его министров ушла в отставку.
Отношение Временного правительства к войне
Основным вопросом, стоявшим перед Временным правительством после свержения самодержавия, был вопрос войны и мира. Большинство рядовых граждан, а также Петросовет, выступали за прекращение военных действий, однако у правительства была своя точка зрения.
7 марта Временное правительство, дабы заручиться поддержкой союзников, издало воззвание к населению России. Новая власть заявляла, что своей первейшей задачей считает «доведение войны до победного конца». Мировые державы, убедившись в решимости новой российской власти проводить проантантовскую политику, выступили с признанием кабинета министра-председателя Львова.
27 марта Временное правительство после долгих прений с Петросоветом, которому фактически принадлежала власть в Петрограде, издало заявление о целях войны (опубликовано в «Известиях» 29 марта). В нем говорилось, что Россия готова исполнить «обязательства, принятых в отношении наших союзников». При этом в заявлении имелись фразы, позволяющие надеяться на скорое завершение войны («полный мир на основе самоопределения народов»).
В Исполкоме Петросовета настаивали на отправке данного заявления союзникам по Антанте. Милюков, возглавляющий министерство иностранных дел, возражал против этого. И тогда его политический оппонент Керенский пошел на хитрость. Он сообщил журналистам, что странам Антанты будет направлена нота с разъяснений «военной» позиции властей.
18 апреля Милюков, рассылая правительствам стран-союзниц заявление от 27 марта, приложил к нему сопроводительную ноту (в истории известна как «нота Милюкова»). В ней подчеркивалось, что Россия готова вести войну «до победного конца». Текст ноты, написанной Милюковым, был согласован всеми членами Временного правительства.
Демонстрации в Петрограде
20 апреля нота Милюкова была опубликована в газетах. Обращение к союзникам вызвало негодование среди населения, ждавшего скорого окончания войны. Рабочие, остановив работу, собрались на митинги, а солдаты начали разбирать в казармах оружие. Люди с лозунгами («Долой войну!», «Долой Милюкова!») двинулись в центр города.
Особо напряженная обстановка сложилась возле Мариинского дворца, в котором размещалось Временное правительство. Солдаты Финляндского полка, окружившие дворец, требовали немедленной отставки министра Милюкова. Позже к ним присоединились солдаты из других частей.
До вооруженного столкновения рабочих и власти так и не дошло. На площадь перед Мариинским дворцом прибыли депутат Скобелев и эсер Гоцу, а также главнокомандующий Петроградского гарнизона Корнилов. Им удалось уговорить митингующих солдат не предпринимать никаких решительных действий.
Накануне событий, 19 апреля, текст ноты Милюкова получил Исполком Петросовета. Данный документ был расценен как удар в спину, ведь социалисты выступали за справедливый мир. Однако члены Исполкома, опасаясь отставки правительства, не решились идти на открытый конфликт с правительством.
21-22 апреля по России прокатилась волна антиправительственных выступлений (в Петрограде, Москве, Твери и других городах). Советы призвали население воздержаться от забастовок. Благодаря их вмешательству порядок в городах был восстановлен.
Отставка Милюкова и Гучкова
Антивоенные демонстрации послужили началом апрельского общественно-политического кризиса 1917 года. 29 апреля неожиданно для Временного правительства ушел в отставку военный и морской министр Гучков. На следующий день он написал Львову письмо, в котором признавался в неготовности нести ответственность за судьбу России.
2 мая под давлением других министров правительство покинул Милюков. Отставки министра иностранных дел требовали также и Исполком, и рабочие.
Петроградский Совет и Временное правительство начали переговоры об образовании коалиционной власти. 5 мая был образован 1-й коалиционный кабинет, в который вошли 6 социалистов.
Источник