Текст книги «Анданте для скрипки с гитарой (СИ)»
Автор книги: Marlu
Жанры:
Эротика и секс
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
По подземному переходу тянуло стылым ветром. Пашка подул на закоченевшие пальцы и сунул руки в карманы – людской поток равнодушно обтекал их замерзший дуэт, как вода в ручье нежданную преграду. Алька понуро стояла рядом, опустив видавшую виды скрипку, и с надеждой смотрела на него. Пашка молча отвернулся – народ сегодня был на редкость скуп, на черном подкладе скрипичного футляра сиротливо блестели несколько монет и трепыхалась, словно готовая улететь, синенькая бумажка в пятьдесят рублей.
– На пачку пельменей должно хватить, – сказал он.
– Давай еще постоим, рано уходить.
Пашка пожал плечами: отчего ж не постоять, был бы толк от этого стояния. Алька прижала скрипку к подбородку и заиграла что-то бравурно-веселое, никак не подходящее к ее настроению. Пашка поморщился и попытался подыграть на гитаре. Жаль, что Глеба с ними не было – тот своим голосом хорошо прикрывал убогое звучание инструментов.
Толпа, спешащая после работы по домам, все так же текла мимо.
Скрипка тонко взвизгнула и замолкла. Пашка недовольно повернулся. Алька стояла, упершись спиной в грязно-серую стену перехода и отчаянно вертела головой, но отступать дальше было некуда под натиском грязного бомжары.
– Эй-эй, любезный! Ну-ка, отойди! – выкрикнул Пашка и подошел ближе. – Чего тебе надо? Ступай с миром.
– Здесь нужно играть аллегретто, а она взялась анимато, – терпеливо повторил бомж и вздохнул. – Дай, покажу.
Он легко вынул из рук растерявшейся Альки скрипку, забрал смычок и пару раз провел по струнам, бормоча что-то явно ругательное. Пашка собрался было облаять его и отпихнуть от сестры, но тут бомж заиграл. Его исполнение отличалось от Алькиного как небо и земля, даже с поправкой на дрожащие руки и общее состояние – чувак был изрядно пьян, но играл он лучше студентки консерватории.
Пашка смотрел на отстраненное лицо бомжа, тот как будто бы окунулся в музыку и не замечал вообще ничего. Рядом стали останавливаться люди. Слушали. Изредка кидали деньги и шли дальше, уже почему-то не так торопливо как раньше.
Бомж все играл. Кисти его рук, не прикрытые рукавами изрядно запачканного полупальто, покраснели от холода, но он продолжал самозабвенно водить смычком, словно соскучившись по инструменту. Пашка узнавал Моцарта, Паганини и кое-кого из современных классиков и не переставал удивляться широте репертуара. Жалко, что такой талант спился, а мог бы достичь изрядных высот.
Народу прибывало. Уже образовался круг из тех, кто хотел дослушать импровизированный концерт до конца. Пашка сунул гитару Альке, та молча вцепилась в гриф, не зная, что делать дальше. Он подмигнул ей, снял с головы вязаную шапочку и пошел «в народ», улыбаясь и кланяясь, шутливо прося «подать бедным музыкантам на пропитание». Кто-то смеялся и качал головой, обходя по дуге, кто-то раскошеливался… Шапка приятно тяжелела в руках от сыпавшихся туда монет. Теперь день можно было считать удачным.
К десяти вечера переход почти опустел. Алька дрожала в своем куцем розовом пуховичке и прятала кисти рук в рукавах, повесив гитару на плечо. Пашка пританцовывал на месте, рассовывая по карманам деньги.
– Уважаемый, мы все поняли, спасибо, – фраза была так себе, но как еще остановить увлекшегося бомжа Пашка не знал.
Алька забрала свою скрипку, поспешно запихала ее в футляр, выжидательно глядя на брата и хмурила лоб. Пашка и так чувствовал себя неловко, а потому достал несколько бумажек, рублей триста, наверное и сунул бомжу, тот задумчиво смотрел на купюры, покачивался из стороны в сторону, но после долгой паузы деньги взял. Не с первого раза попал рукой в карман когда-то добротного твидового пиджака и, шатаясь, поплелся к выходу.
– Эк его мотает, – пробормотал Пашка, запихивая гитару в потертый чехол. Отвлекся буквально на минуту, сражаясь с непокорной застежкой, а бомжара уже завалился в углу перед лестницей и видать приготовился там и провести ночь.
Алька сказала вслух то, о чем думал и сам Пашка. Мороз-то, конечно, невелик, но… Даже пары часов на продуваемом всеми ветрами асфальте хватит для пневмонии, да и одежка на невольном помощнике была не очень-то зимняя: драные джинсы, видавший виды пиджак, шапка какая-то невнятная, хоть и натянутая по самые уши, но тепла в ней немного – даже на вид тонкая синтетика. Ботинки только хороши. Пашка даже невольно позавидовал почти новым гриндерсам, но тут же отогнал глупую мысль: нашел, кому завидовать!
– Па-аш, – Алька умоляюще смотрела на него.
– Ты хочешь притащить его к нам домой?
– Максимум, что я могу для него сделать – растолкать, пусть идет, куда шел!
Трогать бомжа не хотелось. Пусть от него воняло и не так сильно, но прикоснуться было немыслимо противно. Пашка аккуратно попинал носком кроссовка обтянутый пиджаком бок:
– Эй, уважаемый! Вставай, замерзнешь нахрен!
Бомж спал мертвецким сном и ни на что не реагировал.
– Черт с тобой, но возиться с этим отребьем будешь сама. И пол отмывать, когда заблюет, – Пашка зло сплюнул на затоптанный асфальт и рывком поставил аморфное тело вертикально. – Что смотришь, подпирай с другого бока! – велел он сестре.
Интуиция кричала о том, что он еще очень сильно пожалеет о своей доброте. Что бомжара, кроме очевидных неприятностей может доставить ещё и кучу других приятных моментов – обнести квартиру, например. Пусть там и нет ничего ценного, но кое-какие вещи все же можно спереть и продать – тот же Алькин пуховик, купленный на последние копейки только вчера – на бутылку хватит. Но и оставить человека на морозе не позволяло проклятое добросердечие и некая общность – мужик тоже был музыкантом, вроде как одной крови.
Они еле втащили тяжелое тело по ступенькам наверх. Передохнули чуть-чуть и поволокли дальше по проспекту, благо было недалеко.
Пашка захлопнул дверь, задвинул щеколду и сказал:
– Значит, так. Застели топчан в комнате тети Сары теми собачьими пеленками, что остались от дашкиного Доджика. Обоссытся как пить дать, а их и не жалко, и матрас не промокнет. Пуховик, обувку и инструменты унеси к нам в комнату.
Алька молча кивала, по ходу дела быстро раздеваясь, готовая выполнить распоряжение. Без пуховика она казалась совсем тощей – в мать, и совсем юной, от силы шестнадцать, а не полные двадцать, как было на самом деле.
Пашка терпеливо ждал, когда сестра управится, прижимая к стене гостя и не давая ему упасть. Алька бегала босиком из комнаты в комнату, звонко шлепая босыми пятками по деревянным полам. В пустом коридоре звук ее шагов отдавался эхом под высоким сводчатым потолком, и вместе с тусклым светом единственной лампочки придавали происходящему почти мистический оттенок.
– Готово, – она подошла и подперла не желающее стоять вертикально тело с другой стороны – в тепле бомжа развезло еще сильнее.
Они с трудом уложили пьяное тело на топчан. Пашка поколебался, но стянул с бомжа джинсы и пиджак. Он бы снял и остальное, но касаться грязной одежды и чужого немытого тела было мерзко.
– Шапку снимать не будешь? – Алька стояла рядом, но помогать не спешила – умаялась.
– Нет, – буркнул Пашка. – А то вши пойдут гулять где ни попадя.
– И то верно. Пойдем, мы сделали все, что могли, – Алька направилась к двери.
Пашка поколебался, но все же прикрыл спящего мертвецким сном бомжа вытертым покрывалом, которое тетя Сара при переезде не стала брать с собой. Вот и пригодилось. А завтра можно будет выбросить все сразу.
Он прикрыл дверь. Теперь нужно переодеться и сходить хотя бы за пельменями – есть хотелось до судорог в животе, а потом и этот безумный день, наконец, закончится. Конечно, оставлять бомжа одного в квартире было немного страшно, но вряд ли он проснется до утра. А уж утром незваного гостя можно будет выставить в два счета. По крайней мере, Пашка на это очень надеялся.
Алекс просыпался тяжело и не сразу понял, что именно его разбудило. Долгий, гулкий звук бил напрямую по мозгу, рождал ослепительные вспышки боли, от него хотелось залезть под одеяло, накрыть голову подушкой… Он вяло пошевелил рукой, тело тут же мстительно отозвалось ломотой и тысячами иголок, вонзившихся в беззащитную плоть. Глаза, прикрытые опухшими веками, едва удалось разлепить, но лучше от этого не стало: в тусклом свете осеннего утра почти пустая комната не вызвала и проблеска узнавания. Алекс перевернулся на спину и уставился в потолок. Лепнина. Голая лампочка на куске черного провода, ободранные стены и убогая кушетка вместо мебели… Куда его вчера занесло к чертям собачьим? Гул за окном усилился, раздробился веселым перезвоном и сразу стал узнаваемым – церковные колокола.
Алекс застонал и сел. В висках набатом стучала кровь, пересохшие губы потрескались, и не было слюны, чтобы облизать их – похмелье во всей своей прелести. Отдышавшись, он огляделся еще раз. Комната не стала хоть сколько-нибудь уютней от смены угла зрения, наоборот, сидя, он увидел и драные обои со следами стоявшей вдоль стен мебели, и щелястые крашеные полы и, наконец, заметил стул в изголовье с наполненным стаканом и картонной упаковкой дешевого аспирина. Надеяться на то, что в стакане была чистая как слеза водка, наверное, не стоило… Алекс глотнул воды, разорвал зубами бумажную упаковку, таблетка на языке тут же размокла, превратилась в крупинчатую массу. Гадость! Он с трудом проглотил кислую кашицу, поморщился, после недолгих раздумий разжевал еще одну таблетку – вряд ли при его состоянии хватит одной – и допил остатки воды. Посидел еще немного, справляясь с приступом дурноты, но мочевой пузырь настойчиво звал пойти прогуляться.
За рассохшейся филенчатой дверью оказался огромный и мрачный коридор, подходящий скорее учреждению, чем обычной квартире. Алекс в очередной раз подивился, куда его занесло и, главное, как. И пошел на свет в конце коридора. И на звук – откуда-то раздавались негромкие голоса.
За углом оказался еще один коридор. Поуже, покороче и гораздо светлей. Свет проникал через открытую дверь и едва сочился сквозь замызганное стекло под потолком.
Он не успел ничего придумать и хоть как-то подготовиться к встрече, да и как бы это можно было сделать, если память не давала ни единой подсказки, чего ждать. И поэтому стоял, хлопая глазами, разглядывал бледную девушку с настолько светлыми волосами, что они почти сливались по цвету с кожей, и парня, чем-то похожего на гвардейца Ришелье. Узкой бородкой и волнистыми волосами до плеч – определенно.
– Кхм, здравствуйте, – подал голос парень и спустил босые ноги с табуретки на пол. – Проснулись?
– Кхм, да, простите, – голос Алекса не слушался и был хриплым, как воронье карканье. – Здравствуйте.
– Здравствуйте, – тихо сказала девушка и опустила глаза.
– А-а мне бы в туалет, – пробормотал Алекс, чувствуя себя крайне неловко.
– Там, – махнул рукой парень.
– Паш, ну там же темно и дверей много, проводи.
Парень недовольно оставил кружку с остатками чая и кивнул на выход, пошли мол. Алекс молча развернулся и поплелся, куда сказали. Сзади слышались шаги Павла. Павел… Алекс покатал имя на языке и решил, что гвардейцу кардинала оно не подходит. Какой-нибудь Оливье был бы стократ лучше… Не будь в России популярен этот дурацкий салат.
Туалет был тоже убитым. Крашеным кошмарной зеленой краской до высоты человеческого роста, а дальше краски, видимо, не хватило. Унитаз, заставший, наверное, еще революционных матросов, щеголял отбитыми бортиками и трещинами, а цепь, свисающая с бачка почти под потолком, могла удержать на якоре ракетный эсминец. Алекс порадовался, что зашел сюда только по малой надобности.
После он долго мыл руки, ломая голову, что делать дальше, и уже не удивлялся убогости ванной комнаты. Утешало одно: сейчас бы его не узнала и мать родная – опухшая и заросшая рожа в зеркале никак не могла принадлежать Алексу Гранту.
Он вышел на кухню, собираясь произнести отрепетированную речь, но запнулся: на столе стояла кружка с горячим чаем, а на тарелке лежали бутерброды с неестественно розовой колбасой. Желудок-предатель разразился громкой трелью, что вызвало слабую улыбку у девушки:
– Угощайтесь, пожалуйста, – сказала она и указала поистине царским жестом на скромное угощение.
– Извините, что вчера притащили вас к себе, но оставить в переходе показалось нам не очень хорошей идеей.
– В переходе? – Алекс категорически не помнил никакого перехода, да и последние несколько дней терялись в зыбком тумане.
– Да, мы там играли, а потом вы подошли и сказали, что на скрипке я играю не так…
Алекс прикинул: пожалуй, да – мог. Особенно, если девица безбожно фальшивила – однозначно не сдержался.
– В общем, забрали скрипку и показали, как надо.
– Кхм, простите, – повинился Алекс. – Но совершенно ничего не помню.
– Это было здорово, – мечтательно произнесла девушка. – Вы музыкант?
– Алевтина! – братец стоял, скрестив руки у прохода, и сверлил сестру недовольным взглядом, Алекс даже невольно залюбовался: Павлу не хватало алого гвардейского плаща и шпаги. Но вот родителей за подбор имен стоило бы выпороть.
– Кхм, ну можно сказать, что музыкант.
– Не лезь человеку в душу, тем более он скоро нас покинет, – Павел обратил свой суровый взор на Алекса, но на того такие взгляды не действовали лет с двенадцати, и он продолжал неспешно жевать одуряюще пахнущий колбасой бутерброд, стараясь не проглотить его сразу.
– Может быть, ему некуда идти, – Алевтина – прости господи – выдвинула остренький подбородок вперед, от чего стала похожа на взъерошенного воробышка.
– Стеснять я вас не собираюсь, – Алекс добрался до чая и почувствовал себя почти совсем хорошо. – Спасибо, что подобрали и обогрели…
– Нас трудно стеснить, – криво улыбнулся Павел. – В этих хоромах одиннадцать комнат. Можешь пока пожить, но кормить тебя нам просто нечем.
Алекс похлопал глазами – не может же быть, чтобы молодой здоровый парень не мог найти работу. И еще его интересовал вопрос про хоромы, но благоразумие взяло верх. Не все сразу, любопытство сгубило кошку.
– Я умею лабать на гитаре и когда-то увлекался танцами. Это не те занятия, которые могут прокормить.
– Не слушайте его! Он замечательно играет, и ему еще год остался в консерватории!
– До сих пор не понимаю, что я там делаю, – как будто бы про себя пробормотал Павел.
– Выполняешь пожелания бабушки. Ты же не хочешь почти у самой цели все бросить? Бабуля смотрит на тебя оттуда, – Алевтина подняла пальчик вверх.
Павел отвернулся. Его напряженная спина была красноречивее слов.
– Для прокорма мы играем в переходах. Обычно с нами Глеб, он вокалист, но сейчас он в больнице, и денег совсем мало, – пояснила Алевтина.
Алекс вздохнул: наивность, граничащая с инфантилизмом. Притащить домой бомжа и еще предлагать ему остаться. Доброта эта какая-то ненормальная.
– Алька чувствует людей, говорит, ты хороший, – Павел резко обернулся, мазанул по нему злым взглядом, видимо, хорошо зная сестру и испытывая что-то вроде неловкости. – Еще ни разу не ошиблась.
– Да, – закивала блаженная. – Я почти экстрасенс.
– Аль, пойди пожалуйста, порепетируй, а то совсем учебу забросила, – мягко сказал Павел и, как только сестра, покорно кивнув, вышла из кухни, метнулся к Алексу, навис и над ним и яростно прошипел: – Не дай бог тронешь ее, кастрирую без суда и следствия!
– Детьми не интересуюсь, – Алекс не стал задирать голову, а смотрел вместо этого куда-то в район солнечного сплетения Павла, видел, как вздымается его грудь, и понимал: действительно кастрирует. Забавно.
– Ну и хорошо, – Павел будто бы хотел сказать что-то другое, но в последний момент передумал. Отступил и уставился в окно.
Откуда-то из глубины квартиры донеслись звуки скрипки. Алекс непроизвольно скривился – скверный инструмент не добавлял очарования Моцарту, как и ошибки исполнителя.
– При должном старании из нее выйдет крепкий середнячок, – нейтрально заметил Алекс, деликатно умолчав, что с таким инструментом шансов немного.
Павел дернул плечом и медленно развернулся:
– Да-а? – протянул он.
– Думаешь, свой яркий талант она тщательно скрывает? – Алекс не сдержал сарказм и тут же пожалел об этом.
Павел долго молчал, кусая губы.
– Аля, она хорошая, – наконец, сказал он. – Но бабушкино воспитание сыграло дурную шутку. Алька получилась очень честная, открытая и добрая, но при этом такая, – Павел покрутил ладонью в воздухе, – идеалистка, что ли. Не видит грязи в людях, хотя с некоторыми может отказаться общаться вообще. Что с ней делать, ума не приложу. Замуж не возьмет же никто, личико не смазливое, а краситься не заставишь, душа, понимаешь, важнее красивой мордочки. Закончила бы консерваторию, может и удастся пристроить в какой заштатный оркестрик. В музыкальной школе работать не сможет, сейчас что дети, что их родители… – Он махнул рукой и снова отвернулся.
Скрипка издала какой-то особенно противный звук и замолчала. Алекс ничего не знал о порядках в современных музыкальных школах, но подозревал, что Алевтина – Алька – там не выживет. Скрипка запела вновь, повинуясь желанию хозяйки добиться академической правильности.
– Если ты собираешься остаться здесь, то будут несколько условий.
– Я могу играть с вами, чтобы приносить пользу, – Алекс выпалил это прежде, чем успел задуматься, зачем ему это надо.
– Не только, – без улыбки сказал Павел. – Ты выбросишь свое шмотье, я найду какую-нибудь одежду. Она по крайней мере будет чистая и без насекомых. И еще купишь в аптеке шампунь от вшей.
– У меня нет! – Алекс возмутился, но потом прикусил губу: черт знает, где его носило и кто теперь квартирует в одежде и волосах. – Впрочем, профилактика не повредит.
Он сунул руку в карман пиджака и наткнулся на сложенные бумажки. Деньги. Триста рублей. Алекс долго смотрел на это чудо и потом протянул их Павлу:
– Это мы тебе вчера положили, вроде как заработал. – Павел протянул ему еще две сотни. – Иди, аптека в торце дома.
На улице был легкий морозец. Алекс поднял воротник пиджака: так ветер не задувал хотя бы сверху, – и поплёлся в аптеку, по дороге анализируя свой нетривиальный поступок. Теперь, вне той странной квартиры, он мог мыслить рационально и искать объяснение своим словам и поступкам. Первое, что он выделил, – это интерес. Его занимала загадка брата и сестры, живущих в нищете, но в центре и в огромной квартире. Уже одно это стоило того, чтобы задержаться там. Опасности он не чувствовал – вряд ли парочка чудиков собралась продать его на органы или в рабство. Не их стиль.
Второе – это свобода. Удивительно, но сегодня все утро он чувствовал себя так, будто с него сняли тяжелые кандалы и выпустили из зловонного каземата. Этому, конечно, могло быть и другое объяснение – смерть отчима, с которой и начался его феерический запой: надо же было отпраздновать такое событие, но внутреннее чутье подсказывало, что окажись он у себя в квартире, то от чудесного ощущения воли не осталось бы и следа. Его бы не оставили в покое. Секретарь – старый пердун, практически ровесник отчима, импресарио и продюсер, они бы принялись за него с новой силой. Но Алекс был не готов вернуться к прежней жизни, к прежним ее рамкам. Он знал, что нужно собраться с силами и начать диктовать свои условия, а для этого нужно время и план. И для его цели вполне подойдет пара недель игры на скрипке в переходе. Новый опыт. Почему бы и нет?
В аптеке он долго и придирчиво изучал витрину с нужными средствами, на самом деле просто выжидая момент, когда в зале не останется посетителей. Но нудные бабки и шустрые студенты как назло, словно сговорившись, тянулись друг за другом беспрестанно, косились на него и презрительно поджимали губы. Фармацевт не выдержала: нервы сдали, и она довольно резко спросила:
– Мужчина, вам чего? Боярышника нет и не будет.
– Мне бы это, – Алекс шагнул к окошку, от которого тут же шарахнулась крупная, обтянутая нелепым вязаным пальто женщина, – мне бы шампунь от блох.
– От блох в зоомагазине, – прошипела толстуха.
– От вшей, – поправился Алекс и улыбнулся. – Не уверен, что они у меня есть, чисто в профилактических целях. Желательно не очень дорогое.
Аптекарша молча кивнула, достала какой-то пузырек и назвала цену. Алекс протянул две бумажки, забрал шампунь и сдачу, не обращая внимания на недовольное сопение забившейся в угол тетки, и пошел обратно. Хотелось в тепло.
Пашка долго рылся в своих вещах и в барахле, оставленном за ненадобностью прежними жильцами. Среди чужого шмотья ничего подходящего не нашлось. Пришлось пожертвовать своими трениками и линялой футболкой, которую и на даче было бы стыдно надеть. Разве что в деревне на уборке навоза из коровника она бы пригодилась, но раз ни того, ни другого не было, то нечего и жалеть, решил Пашка и вышел на стук входной двери.
– Купил? – спросил он.
– Купил, – бомж достал из кармана флакон.
– Хорошо, шмотье свое сложи в пакет и выставь за дверь – Алька пойдет на учебу, выбросит. Вот тебе чистое… Черт, трусы забыл! Погоди принесу.
Пашка бросился в комнату, кляня себя за глупость и рассеянность.
– На, – вернувшись, он протянул стопку одежды бомжу, который стоял на пороге ванной комнаты, не решаясь войти внутрь. – Кстати, как тебя зовут-то?
– Да, главное вовремя спросить, – пробормотал бомж и слабо улыбнулся – улыбка у него была обаятельная, против воли отметил Пашка.
– Мое упущение. Так как звать?
– Александр, – почти по слогам сказал бомж.
– Сашка, значит. Или Шурик?
– Как хочешь, – после паузы ответил тот.
– А фамилия? – Пашка не знал, зачем цепляется к человеку, к тому же тут и соврать – раз плюнуть.
– Петров, – Сашка-Шурик поднял глаза к потолку, невольно привлекая внимание к длинным ресницам, и усмехнулся: – Паспорта нет, не обессудь.
– Ну тебя, – буркнул Пашка, добавил: – Иди уже, мойся, – и неловко сунул ему стопку одежды.
– Спасибо, – с чувством произнес тот, прежде чем закрыть за собой дверь.
Пашка зачем-то потоптался рядом, дожидаясь шума воды, но в ванной было тихо. Стоять дальше было неловко – мало ли чем решил заняться Шура… Имя даже мысленно вызывало отторжение, не шло оно его обладателю, как и банальное Саша. Александр куда ни шло, но называть нового знакомого так официально было бы нелепо, еще и на «вы» перейти. Пашка внезапно рассердился на себя за дурацкие мысли и тут же вспомнил, что забыл сказать про полотенце:
– Слышь, Александр, полосатое полотенце твое. И желтую губку можешь брать.
– Хорошо, спасибо, – глухо донеслось из-за двери.
– Грязное шмотье запихни в пакет и выстави наружу.
– Хорошо, – Александр уже не скрывал раздражения, и Пашка счел за благо свалить на кухню, а не стоять над душой.
– Я тут подумала, что ему нужно подыскать пальто, – Алька жарила на подсолнечном масле черный хлеб. – Кажется, у Степановых было.
– Погляжу, – Пашка стащил кусок и принялся жевать, щедро посыпав солью.
Газовая колонка громко включилась, поработала с минуту и погасла. Потом еще раз. И еще…
– Что он там делает, придурок? – Пашка встал, собираясь навести порядок.
– Может быть, воду экономит. Ну, знаешь, как за границей принято: намочил губку – выключил воду, пока намыливаешься она и не нужна. Сейчас же везде счетчики.
– Ты прямо главный специалист по заграницам. Вместе с нашим дорогим гостем.
– Паш, если я не была нигде, кроме родного города, это не значит, что не умею читать.
– Ладно, проехали. Мне просто не нравится вся эта затея.
– Ты ведешь себя как маленький. – Алька выключила конфорку и сложила руки на груди. – В конце концов, перед Новым Годом неплохо немного подзаработать, чтобы протянуть до середины января.
Пашка отвернулся. Алька была права. Глеб так не вовремя загремел в больницу, и надежда, что выпишут его вот-вот и что он пойдет с ними в переход, была совершенно призрачной. А двоим им и десятой части вчерашней выручки не заработать.
– Ты сам виноват, поцапался с начальником.
Пашка пробурчал что-то невразумительное и сбежал в комнату, решив порыться по чужим комнатам: вроде бы и правда где-то висело нечто похожее на пальто. Он злился, но не мог не признавать, что сестра была права – виноват. Не сдержался, а начальник-паскуда тут же попер с теплого местечка. И правды нигде не найдешь, как и работы, а уж про удобный график теперь можно и забыть. С другой стороны, теперь и учебу можно бросить, много ли толку от того музыкального образования, когда ни связей, ни ярких талантов? Хорошо бы в раскрученную группу прибиться, но пока не везло.
Алекс долго смотрел на то, что в этом доме называлось ванной. Потрескавшаяся серая от времени эмаль и ржавые разводы с прочими подозрительными пятнами делали идею принять душ практически неосуществимой. Мысль бежать и разбираться уже дома со своими гипотетическими насекомыми казалась все более привлекательной. Потом он увидел под раковиной бутыль с чистящим средством и резиновые тапочки, вздохнул и, заткнув чистое белье за трубу полотенцесушителя, принялся оттирать грязь. Алекс Грант лично, своими собственными руками тер видавшую виды ванну в совершенно чужом доме! Увидел бы кто, умер от смеха. Ему самому стало смешно, несмотря на нелепость, ситуация и впрямь становилась забавной.
Чище от его усилий древняя ванна не стала, но осознание того, что она вымыта, позволило наступить внутрь босой ногой почти без внутреннего содрогания. Теперь можно было приняться за волосы, вернее за грязные сосульки, не мытые как раз целую неделю…
Чужая одежда оказалась малость тесновата, зато длины хватило с лихвой. Алекс никогда не считал себя низкорослым, почти сто девяносто сантиметров позволяли чувствовать себя уверенно в любой ситуации, но домашние брюки Павла пришлось подвернуть. Он сложил грязную одежду в пакет, мимолетно пожалев любимые джинсы – возможно, стирка и спасла бы их, но модные прорехи за неделю превратились из дизайнерских просто в дыры и смотрелись неряшливо. Стирка – Алекс покосился на приткнувшуюся в углу стиральную машину с полустершейся надписью «Сибирь» – только усугубит проблему. Он замотал волосы полотенцем и пошел искать хозяев, возможно, у них окажется фен.
– С легким паром, – весело сказала Алька и солнечно улыбнулась. – Угощайтесь.
Алекс непроизвольно улыбнулся в ответ:
Пашка, заслышав голоса, тут же появился на кухне, встал, привалившись плечом к косяку и раздраженно поправил ободок в волосах – он держал плохо и норовил все время съехать. Старый.
– Прошу прощения, но я, кажется, забыла, как вас зовут. Я иногда бываю такая рассеянная…
– Александр, – Алексу стало неловко, что не представился сразу.
– Шурик, – мстительно сказал Пашка, пытаясь отвлечься от обтянутого футболкой торса. На кухне было прохладно: Алька открывала форточку, чтобы запах масла выветрился, и бугорки сосков слишком сильно выделялись под тонкой тканью, будоража и вызывая злость.
– Нет-нет! – воскликнула Алька. – Ни то, ни другое не подходит!
– Да? Предлагаешь обращаться к нашему гостю по имени-отчеству? Или…
– Алик, – постановила Алька и засмеялась. – Вы же не возражаете?
– Нет, – Алекса новая интерпретация имени тоже развеселила. Он снял с головы полотенце, встряхнул рассыпавшимися по плечам волосами, попытался расчесать спутанную гриву пятерней. – Расчески не найдется? И желательно фен?
Пашка замер. Мышцы Алика упруго перекатывались под гладкой кожей, и тонкий трикотаж только подчеркивал их рельеф. Захотелось облизать внезапно пересохшие губы, и Пашка быстро отвернулся. Сказал что-то про расческу и ушел, почти сбежал, коря себя за странные реакции и дурную башку. У себя он достал старый, бабкин еще, фен. Узкое сопло держалось на прозрачном скотче, а кнопку давным-давно кто-то заклеил куском пластыря – контакты дурили. А так дул он исправно, несмотря на солидный возраст, Алькин ровесник, елки!
Перед кухней Пашка замедлил шаг. Несколько раз глубоко вздохнул и вошел, как ни в чем ни бывало. Сунул Алику – что за дурацкое имя сестрица придумала – фен и отвернулся к плите, собираясь поставить чайник. Простые действия давались с трудом, он лопатками ощущал странный, чуть задумчивый взгляд карих глаз.
– Ой, я же опоздаю! – спохватилась Алька и убежала, продолжая громко ойкать, детская привычка, которая никак не изживала себя.
Пашка не торопясь зажег газ под чайником и повернулся с независимым видом, напустив на себя равнодушие. Но усилия пропали втуне – Алика на кухне уже не было.
– Все, я убежала! – донеслось из коридора. – Пока-пока!
Хлопнула входная дверь, по полу потянуло холодом, и Пашка поежился: сразу стало зябко. В ванной надсадно загудел фен…
– У тебя нет случайно какой-нибудь резинки? – голос Алика раздался за спиной совершенно неожиданно, Пашка так ушел в себя, что не услышал шагов.
– Да, конечно, вот, – он сдернул с головы ободок и протянул его Алику.
– Эм, а тебе? – тот медлил.
– У меня есть. Есть, правда. Поискать надо, в комнате, – Пашка блеял, как подросток, и ненавидел себя за это. Подумаешь, смазливый мужик, подумаешь блондин с красивым телом! И невольно задержал взгляд на лице Алика, наткнулся на чужие внимательные глаза и тут же отвел свои, смутившись.
– Спасибо, – мягко сказал Алик и забрал ободок, вольно или невольно коснувшись Пашкиных пальцев, тот вздрогнул от прикосновения.
– Чай будешь? – Пашка отвернулся к плите, обрадовавшись закипевшему чайнику как спасителю.
Пашке пришлось вместо того, чтобы сбежать в комнату, доставать чистую чашку, искать заварку и насыпать ее в алюминиевое ситечко-заварник. Алик смотрел с любопытством и удивлением.
– Какая интересная штука, – он поболтал в чашке витой ручкой, – я все больше к пакетикам привык.
– Дешевые пакетики та еще дрянь. Лучше дешевая заварка, в ней хоть краски нет.
– Наверное, – согласился Алик и отхлебнул чай. На его лице отразилась задумчивость, наверное, ожидал большего.
– Дай завариться-то хоть пару минут.
– Угу, – Алик снова поболтал заварником в чашке.
– К чаю ничего нет, только сахар.
– Не люблю сладкий чай, спасибо.
– Если тебе от меня ничего больше не надо, то я пойду в комнату, – сказал Пашка куда резче, чем собирался и почувствовал неловкость. – Ты можешь занять комнату тети Сары, то есть ту, где ты уже ночевал, – попытался он смягчить свои слова.
Пашка вспомнил про пальто. Нервным движением откинул лезущие в глаза волосы – надо искать, рыться в чужих вещах, ходить по чужим комнатам. До сих пор было ощущение неправильности от пустоты квартиры – где привычная толпа, шутки и перебранки, очередь в ванную? Казалось, что соседи отъехали на день-два и вот-вот вернутся, и он, вместо того, чтобы копаться в чужом барахле пошел к себе, прихватив гитару.
Источник