Сартинский бей цветы ноты
В газете «Петербургские ведомости» имеются, в частности, упоминания о его участии в концерте, состоявшемся 24 января 1899 года:
«В зале городского кредитного общества (площадь Александринского театра), в воскресенье, 24-го января, имеет быть концерт хора любителей цыганского пения, под управлением Н. П. Ш. при благосклонном участии: артистов А.Д. Вяльцевой, С.А. Трапезниковой; артистов Н.М. Нолле, Г.Г. Бекмана, Сартинского (виртуоза на гитаре-лире, им же изобретенной), Шахурдина и великорусского оркестра под управлением В. В. Андреева.
«Петербургские ведомости» № 22 от 23 января 1899 г.
О том же концерте, как уже состоявшемся, газета двумя днями позже писала:
«В воскресенье, 24 января, в зале Кредитного общества хором любителей цыганского пения дан был концерт, который привлек массу публики. Хорошими солистками оказались г-жи Александрова, Давыдова, Анютина; особенно обратили на себя внимание г-жа Давыдова и г-жа Вяльцева. Андреев со своим прекрасным оркестром балалаечников был главной притягательной силой вечера и, как всегда, вызвал бурю восторженных аплодисментов. Г-н Сартинский искусно исполнял на мелодичной гитаре-лире Чардаш Листа и вальс своего сочинения. Г-н Бекман мило сыграл на скрипке вальс Венявского».
«Петербургские ведомости» № 25 от 26 января 1899 г.
В Дневнике последнего русского царя Николая II за 1906 год стоит запись: «4-го января. Среда. Слушали Сартинского бея.»
И еще через год (9 мая 1907 г.): «. обедали в Кирасирском собрании и слушали неаполитанцев и знакомого Сартинского-бея».
Среди наиболее известных романсов: «Цветы» («Нежная роза розу ласкала», слова и музыка Сартинского-Бея, посвящ. Н.Г. Александровской), «Уголок» («Наш уголок я убрала цветами. «, на стихотворение «Письмо» В. А. Мазуркевича), «Ты помнишь ли тот миг. «, «Друг мой, твои глазки..», «Поймешь ли ты?», «Повстречались в день ненастный. Цыганский романс» (сл. Бар. Радошевской; посвящ. Ксении и Людмиле Саратовым), «Она поет – и звуки тают. » и «Мы снова встретились с тобой» (сл. М.Ю. Лермонтова), «Боюсь узнать, что знала ты!», «Я думал сердце позабыло», «Все кончено» и «Засохший цветок» (сл. А.С. Пушкина), «О, не забыл я этот взгляд. «, «Мечта заветная» (сл. В.А. Жуковского).
Многие из песен и романсов были опубликованы, выходили также их граммофонные записи в исполнении известных артистов (А.Д. Вяльцева, М.И. Вавич, Ю.С. Морфесси, Н.И. Тамара (Митина-Буйницкая), А.В. Ильманова, В.В. Панина и др.), сделанные на первых звукозаписывающих фабриках России: «Метрополь Рекорд», «Гном-Концерт-Рекорд», «Грамофон-Концерт-Рекорд», «Зонофон» («Интернациональ Зонофон»), «Русское акционерное общество граммофонов» (РАОГ), «Братья Патэ».
«Новые романсы, музыка Д. К. Сартинского-Бей», Изд. Н. Х. Давингоф, Петроград, 1915 г.
Небольшую характеристику Д. К. Сартинского-Бея оставил в своих воспоминаниях П. С. Агафошин:
«. Сартинский-Бей появился в Москве и гастролировал как «инструменталист» в театре типа кафе-шантана «Амон», где и выступал в концертном отделении. Гитара у него была шестиструнная с добавочными басами, необычной формы, с каким-то ответвлением в виде придатка к кузову, который соединялся у головки грифа «хоботом», размер ее уменьшенный (такие гитары конструировал венский мастер Шенк). Она имела мягкий, слащавый тембр.
Репертуар Сартинского-Бея был довольно разнообразен: он исполнял свой вальс, напоминавший штраусовский, эффектный гавот и пр. Пьесы эти были салонного типа, звучали полно. Исполнение его производило хорошее впечатление, которое значительно усиливалось, когда Сартинский-Бей мастерски играл квартет из оперы «Риголетто» и, как бы желая покорить аудиторию разнообразием характера репертуара, исполнял «Коробейники». При этом последняя пьеса не носила и тени вульгарности и звучала благородно.
Мне довелось еще раза три слышать его игру и в концерте, и у него в номере, в домашней обстановке.
Сартинский-Бей – брюнет среднего возраста, высокого роста, щеголевато одетый, своей внешностью импонировал. Он свободно говорил по-французски и рекомендовался корреспондентом газеты «Фигаро». (Быть может, делал это из побуждения придать своей особе большую солидность). Естественно, портило впечатление его чрезмерное хвастовство: то он показывал какой-то экзотический орден, полученный им от восточного правителя, то при разговоре о произведениях Мертца говорил в хлестаковском тоне: «Да, я с ним знаком» (Мертц умер в 1856 году).
Сартинский-Бей был типом авантюристического склада. Обосновавшись в Петербурге, он попал впоследствии в газетную хронику и в чем-то обвинялся. Дальнейшая судьба его мне неизвестна.»
Сведения о происхождении и жизни Д. Сартинского-Бея крайне скудны и противоречивы. Петр Агафошин в тех же воспоминаниях называет его «странной помесью польского и турецкого». Делает он это, очевидно, исключительно судя по фамилии музыканта, содержащей в себе оба «корня», но не располагая при этом какими-либо иными сведениями о его польской родословной. По некоторым сведениям (в том числе и содержащимся в энциклопедии «Классическая гитара в России и СССР»), Сартинский-Бей действительно был выходцем из Турции и на момент своего прибытия в Одессу из Константинополя (около 1894 года) имел подданство этого государства.
На его визитных карточках значилось, что он – корреспондент престижной парижской газеты «Фигаро» и придворный гитарист Его Величества Шаха Персидского, что, вероятнее всего, являлось чистым блефом, рассчитанным на придание большей значимости своей персоне. Подмеченные в нем Агафошиным «чрезмерное хвастовство» и «авантюристический склад» действительно имели место и подтверждаются самыми разными примерами. Так, помимо «знакомства с Мертцем» (которого он называл еще и своим учителем, подарившим ему гитару), Сартинский-Бей также уверял, что имеющиеся на его инструменте росчерки являются подлинными автографами, оставленными П.И. Чайковским и А.Г. Рубинштейном (полностью исключить такую вероятность, конечно, нельзя, поскольку с обоими, в отличие от Мертца, он мог и встречаться, но она очень сомнительна).
О себе Д. К. Сертинский-Бей, якобы рассказывал, что его отец – турецкий паша, генерал, герой войн на Балканах, а сам он вырос при дворе султана. В ранней юности он уверовал в Христа и тайно крестился, что навлекло гнев султана на всю семью, из-за чего отец его застрелился, а сам он вынужден был бежать из Стамбула, чтобы избежать гибели. Неизвестно, насколько точно этот пересказ соответствует действительному рассказу о себе Сартинского (как, впрочем, и то насколько действительный рассказ Сартинского мог соответствовать действительности), но можно предположить, что до нас он дошел уже в значительно искаженном виде. И тем не менее, история о «сыне турецкого паши» не является столь уж невероятной, как могло бы показаться на первый взгляд. Во-первых, известно, что польская эмиграция в Турции была очень значительной. Особенно много поляков нашло себе политическое убежище в этой стране после подавления восстаний 1830-1831, 1848 и 1863-64 годов, а многие из них заняли в Османской империи высокое положение. Во-вторых, в султанской Турции действительно был Сартинский-паша, поляк. Правда, согласно имеющимся документам, звали его Николай (Nikolaki Sartinski Paşa), а Сартинский по отчеству – Константинович, но во всем остальном он как нельзя точно подходит на роль отца Сартинского-Бея: сын польских иммигрантов (по некоторым источникам – польского военного, перешедшего на службу к туркам во время русско-турецких войн 1828-1829 годов), переводчик, десять лет был секретарем османского посольства в Париже, затем временным поверенным в делах в Париже, заместителем турецкого наместника в Эдирне, а с 1888 по 16 июля 1889 года – наместником (генерал-губернатором) Крита, умер в 1893 году.
Менее всего правдоподобна история о гонениях за веру. При описании событий «критского кризиса» 1889 г., характерным является подчеркивание того факта, что Сартинский-паша был последним «христианским» наместником Турции на острове. Безусловно, безмятежной жизнь христианского меньшинства в этой стране не была, притеснения, гонения и даже погромы в различных частях страны случались и в XIX веке, но их положение в это время уже регламентировалось вполне «цивилизованными» государственными актами: так в 1839 году был обнародован закон (а султан и высшие чины государства дали публичную присягу в том, что он будет выполнен), по которому султан обещал всем без различия своим подданным, к какой бы религии или секте они ни принадлежали, полную безопасность жизни, чести и имущества, правильное распределение и взимание государственных податей, определение рекрутского набора и срока военной службы, и кроме того, им уничтожались также разные злоупотребления в суде и администрации; в 1856 году султан издал новый закон – гатти-гумаюн (собственноручный декрет), которым христиане полностью уравнивались в правах с мусульманами, обязывалось допускаться их в правительственные учебные заведения, ко всем гражданским должностям и к военной службе, а в диване (государственном совете) отныне должны были заседать также и представители от христиан и т. д.
Таким образом, в Турции уже этого времени принадлежность к христианской вере хотя и оставалась причиной некоторого «дискомфорта» для ее носителей, но вряд ли несла в себе «смертельную угрозу». Очевидно, причины, вынудившие Д. Сартинского-Бея покинуть Турцию, были какого-то иного рода.
На второй год жизни в Одессе Д.К. Сартинский-Бей женился на сестре милосердия Амалии Клепфер, а еще через год выехал на гастроли в Петербург, взяв на дорогу все сбережения жены, 400 рублей, после чего бесследно исчез. Жена узнала только, что Петербург он покинул с какой-то молодой дамой.
В 1900 году Сартинский был уже администратором знаменитой певицы Анастасии Дмитриевны Вяльцевой, исполнительницы романсов и русских народных песен (один из романсов Сартинского – «Поймешь ли ты?» – не только исполнялся ею в концертах, но и был несколько раз записан на пластинки). В Нижнем Новгороде следы его снова потерялись, но в 1902 году он объявился в Москве, где выступал как гитарист-виртуоз в «Театре Омон» (свое имя театр получил по фамилии его владельца Шарля Омона; после 1918 года здесь находился театр В. Э. Мейерхольда, а после его ликвидации здание было перестроено в концертный зал им. П.И. Чайковского, открытый в 1940 году).
В феврале 1903 года Сартинский-Бей, не разводясь с А. Клепфер, женился на мандолинистке Амалии Легодиной. Однако это обстоятельство вскоре вскрылось из-за вмешательства свояка его первой жены Долина, бывшего полицейским офицером в Одессе. По его заявлению гитарист был арестован и доставлен в полицейский участок Арбатской части. В ходе разбирательства выяснилось, что брачные аферы Сартинского этим не ограничиваются: оказалось, что на пути Нижний Новгород — Москва он также обвенчался, но очень скоро оставил и эту жену, похитив у нее около 1000 рублей и драгоценности. Более того, оформляя затем документы у турецкого консула, Сартинский указал в анкете, что он холост. Дело «гитариста-троеженца» получило широкую огласку, о нем писали в газетах, и, видимо, именно эту историю и имел ввиду П. С. Агафошин, говоря, что Сартинский-Бей «попал впоследствии в газетную хронику и в чем-то обвинялся».
Д.К. Сартинский-Бей, очевидно, обладал достаточно высоким уровнем владения инструментом, но случались у него и неудачные концерты. В журнале В.А. Русанова «Гитарист» (№ 3 за 1905 г.), в статье, посвященной обзору отзывов на концерты З.И. Кипченко, между прочим упоминается и Сартинский-Бей. Комментируя один из резких отзывов на выступление Кипченко в Киеве, автор обзора, в частности, пишет:
«Вполне возможно, что концерт г. Кипченко в Киеве был неудачен, что артист был не в ударе или его охватило волнение перед столь неумолимыми судьями; по одному концерту судить артиста нельзя, а гг. киевские гитаристы – судьи ведь очень строгие. Тот же г. Киевский гитарист сообщает, что ими был осмеян и освистан другой артист, г.Сартинский-Бей, имевший в Москве солидный успех. Его собирались даже побить киевские рыцари кулачной культуры. «
Можно предположить, что до 1917 года Д.К. Сартинский-Бей оставался в России (по крайней мере еще в 1915 году его романсы появлялись в печати), а после революции, скорее всего, выехал за границу и, возможно, вернулся в Турцию.
Источник
Ноты — Дворянский романс — фортепиано
Ноты в pdf для фортепиано
Дворянский романс
составитель А.Титов
Уважаемые почитатели старинного романса!
Перед вами третий сборник произведений этого жанра, объединенный на сей раз в силу своих особенностей под условным названием «Дворянский романс». Вместе со мной его готовил известный журналист и знаток старой эстрады Борис Савченко. Забвение — враг любой культуры. Большевистская диктатура сделала, казалось бы, всё возможное, чтобы уничтожить дворянство как класс и стереть из памяти нации духовную культуру, связанную с этим сословием. И надо отдать должное автору вводной статьи сборника Б. Савченко за ту кропотливую работу, которую он провел по воскрешению многих славянских имен, внесших немалую лепту в неугасающий жанр русского романса. Очень важно, на мой взгляд, и другое обстоятельство появления этого сборника, а именно — бескорыстная финансовая поддержка издания председателем Союза ветеранов Афганистана господином А. А. Котеневым. Я благодарен судьбе, что по воле случая она свела меня с Александром Александровичем — человеком мужественным и неординарным, прошедшим кровавую бойню афганской войны и не ожесточившимся, как это бывает в таких случаях, а сохранившим всю широту, щедрость и благородство русской натуры, человеком огромной внутренней культуры. Очевидно, эти качества он унаследовал от своих предков, ведь дворянский род Котеневых, происходящий от тамбовских воевод, всегда играл заметную роль в общественной жизни России. Дед Александра Александровича участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве и пал смертью храбрых, а отец учился в Петербургском пажеском корпусе. Военную карьеру избрал и сам Александр Александрович. Я искренне признателен А. А. Котеневу за помощь и участие в возрождении прекрасного жанра — старинного русского романса, и тем самым — возрождении великой русской культуры.
АНАТОЛИЙ ТИТОВ,
составитель
Романс-молитва. Музыка С. Делюсто
Баркарола. Музыка В. К. Малова, слова К. Р
Повеяло черемухой. Музыка Л. Николаева, слова К. Р
Ее здесь нет. Слова и музыка Ф. Г. Голицына
Отчалила лодка. Музыка А. Шишкина, слова А. Апухтина
Зачем. Вальс. Музыка А. Шишкина, слова Мещерского
Довольно! Музыка В. П. Семенова, слова Кугушева
О жизнь моя, постой, не уходи! Слова и музыка Т. К. Толстой
Лесом мы шли. Музыка Т. К. Толстой, слова А. Фета
Слезы людские. Музыка Г. А. Кушелева-Безбородко, слова Ф. Тютчева
Вы и ты. Музыка Г. А. Кушелева-Безбородко, слова А. Пушкина
Не надо вновь страстей будить. Музыка Г. А. Казаченко, слова А. Татищева
Меня ты в толпе не узнала. Музыка В. Семенова, слова А. А. Голенищева-Кутузова
Прости! Музыка М. Л. Толстого, слова Ф. Тютчева
Хризантемы. Музыка А. И. Радошевской
Какая ночь! Музыка В. Врангеля, слова И. Медем
Любовь. Музыка Вас. Врангеля, слова Д. Ратгауза
Поиграть и перестать. Романс — куплеты. Слова и музыка А. Н. Аксельрод
Где вы, мечты? (Разочарование). Вальс-романс. Слова и переложение А. Н. Аксельрод.
И грустно, и смешно, и тягостно, и больно. Музыка А. Н. Аксельрод, слова Я. П. Полонского
Эта осень без зова пришла. Музыка И. Корнилова, слова Н. Мезько
И ветра стон, и шепот мрачных дум.. Музыка Ю. Сахновского, слова М. А. Лохвицкой.
Я хочу быть любимой тобой. Музыка Е. А. Ф., слова М. А. Лохвицкой-Жибер
Цветы. Музыка Д. К. Сартинского-Бей
Счастье знать. я и ты! Ответ на романс «Цветы» (Нежная роза). Музыка Д. К.
Сартинского-Бей, слова И. Г. Ярона
Скачать нотный сборник
Дворянский романс. Выражение это я впервые услышал от Анатолия Титова — ведущего артиста театра «Ромэн» и страстного пропагандиста творчества забытых мастеров русской вокальной лирики. Во всяком случае, в литернатурных источниках определение «дворянский» применительно к романсу мне не встречалось, хотя оно, долго витавшее в воздухе и просившееся на бумагу, как нельзя лучше отвечает характеру произведений, собранных в этом издании.
Я не удивляюсь тому, что Анатолию Титову удается, наперекор законам физики «растягивать» свои сутки и находить время, чтобы между почти ежедневной работой в театре, выступлениями на эстраде, подвижнической деятельностью в качестве ведущего клуба «Хризантема» заниматься еще и коллекционированием старинных романсов — их у него более двух с половиной тысяч! Поразительно другое — при всем этом он ухитряется (другого слова не нахожу) увлечь меценатов, помогающих ему в реализации такого коммерчески невыгодного дела, как публикация романсовых раритетов. «Кому это нужно?» — спросит иной прагматический деятель. Я думаю, это нужно не только тем, у кого болит душа и кто ищет красивых переживаний, а всем нам, ибо русский романс как вид отечественной музыкальной культуры находится сегодня на грани исчезновения. Цензура идеологическая сменилась цензурой коммерческой, и нужны отчаянные усилия, чтобы не прервалась времен связующая нить.
Анатолий Титов выпускает третий сборник. Первый — «Эх, раз. Ще раз. » был посвящен «цыганскому» романсу, причем тем произведениям, которые не публиковались или издавались крайне редко. Второй сборник уникален тем, что в него вошли малоизвестные, подчас долго находившиеся под запретом сочинения Бориса Прозоровского и Бориса Фомина. И наконец, новый сборник — «Дворянский романс».
Вообще, история русского романса уходит своими корнями в ренессансный XVIII век, когда в великосветских салонах пелись сначала канты, а потом и так называемая «российская песня». Расцвет же пришелся на вторую половину XIX и начало XX веков, когда романс как бы расчленился на несколько обособленных подвидов: классический, городской, бытовой, «цыганский» и, наконец, салонный. Границы между ними весьма условны. Несколько лет назад, имея в виду эстраду начала века, я писал следующее: „»Типичный образчик модного репертуара всегда содержал в себе определенный набор салонных красивостей. Романсовая интрига начиналась, как правило «в долгий час ночной», «в последний час», «в час заката». Свидания героев происходили тоже в «романтической» обстановке: «у камина», «в аллее на скамье», «в саду опустелом», «в гостиной без огней». Обязательно упоминались очи — «чудные», «страстные», «лазурные», «желанные», которые «блещут», «манят», «таят», «обещают». И непременно в дело шла обойма проверенных временем штампов: «куст хризантем», «ветка сирени», «грезы светлые», «думы тайные», «лобзанья нежные» и т. д.» Что ж, так оно и было, только с той поправкой, что банальностью весь этот литературный «прикид» стал потом, в длинной череде заимствований и подражаний. Но ведь были времена, когда раздражающий нас теперь поэтический «моветон» вроде «кровь — любовь» или «грезы — слезы — розы» воспринимался как находка, как свежая рифма. Сказанное выше, наверное, в первую очередь относится к городскому (бытовому) романсу. Салонный же (я имею в виду его дворянскую разновидность) — самый старший по возрасту — менее всего пострадал от ремесленнических подделок. В силу своей элитности он был менее распространен, а быть может, и менее понятен широким массам, чем, скажем, бытовой романс.
В данном издании любитель старины найдет редчайшие образцы «чистого» салонного романса, создававшиеся одаренными представителями именитых российских родов — Романовых, Голицыных, Голенищевых-Кутузовых, Врангелей и др. Катаклизм 17-го года оборвал жизнь салонного романса. Семьдесят с лишним лет нам
вдалбливали такую классовую неприязнь ко всем этим князьям, графам, баронам, что теперь нет никакой возможности получить исчерпывающую информацию о создателях дворянского романса. Никто не собирал о них никаких биографических данных, и уж тем более никто не изучал их творчество — для советского музыковедения этой проблемы просто не существовало. Быть может, что-то сохранилось в неких архивах, но пути туда — увы! — неведомы. Что мы знаем, к примеру, о графине Татьяне Константиновне Толстой, кроме того, что она пользовалась и другой фамилией — Котляревская (какая из них мужнина — поди догадайся) и написала два десятка блестящих романсов? Или о баронессах А. Радошевской и И. Медем? Кто может поведать нам о сановном учителе пения «романсов настроения» Аркадии Аксельроде или о жизни Дмитрия Сартинского-Бей, создавшего очаровательные миниатюры? Вероятно, уже никто. А ведь все эти авторы принадлежали к тому привилегированному сословию, что до большевистского переворота именовалось не иначе как сливки общества, голубая кровь, цвет нации. И все же кое-что история сохранила для нас (это касается в основном романсистов, ушедших из жизни задолго до незабываемого 1917-го).
Князь С. ГОЛИЦЫН (1803—1868). Сведения о нем крайне скудны. Известно, что зимой 1827 года с ним познакомился М. И. Глинка, который потом вспоминал: «Знакомство с князем Сергеем Григорьевичем Голицыным имело великое значение для моих музыкальных способностей. Он был милый, веселый, подчас забавный молодой человек — хорошо знал музыку и пел очень приятно. «
Граф АРСЕНИЙ АРКАДЬЕВИЧ ГОЛЕНИЩЕВ-КУТУЗОВ (1848-1913) происходил из старинного дворянского рода. Учился на юридическом факультете Московского университета. Государственная служба Голенищева-Кутузова началась в 1876 году в качестве Тверского уездного председателя дворянства, а с переездом в Санкт-Петербург граф перешел в министерство финансов и до 1895 года занимал пост управляющего дворянскими земельными банками. С 1895 года он состоял секретарем Ее Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны.
Находясь на службе, Голенищев-Кутузов успешно занимался и литературной деятельностью. Стихи графа печатались в «Русской мысли», «Деле», «Вестнике Европы», «Русском обозрении». Его поэтический талант не остался незамеченным. Академия наук избрала Голенищева-Кутузова в члены-корреспонденты и стала поручать ему оценку поступающих на соискание премий сочинений, а в 1894 году увенчала изданный им двухтомник Пушкинской премией.
По характеру творчества Голенищев-Кутузов — лирик-эстетик, поклонник чистого искусства. Напрасно было бы искать в его стихах какой-либо утилитарности или тендециозности. Вероятно, эти качества его лиры и явились причиной малой популярности произведений графа. Однако по форме его стихи безукоризненны. В них видны и отделка, и вдохновение, и изящество. В. Соловьев писал, что в стихах Голенищева-Кутузова «слышится какое-то пушкинское веяние».
Несколько десятков стихотворений Голенищева-Кутузова использовано в качестве текстовой основы романсов многими выдающимися композиторами (М. Мусоргский, Ц. Кюи, А. Аренский, М. Балакирев).
Граф ГРИГОРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ КУШЕЛЕВ-БЕЗБОРОДКО (1832-1870) окончил Александровский лицей, служил в канцелярии кабинета министров; сделал значительные пожертвования для Нежинского лицея (основанного его отцом А. Г. КУШЕЛЕВЫМ-БЕЗБОРОДКО), в котором был попечителем в 1856 года; устроил в Санкт-Петербурге на Васильевском острове приют для вскармливания детей и снабжения города кормилицами, и пожертвовал капитал на основание и содержание богадельни на Малой Охте. Он помещал в «Отечественных записках» и других журналах 1850-х годов критические статьи и повести под псевдонимом Гришко-Григоренко, а в 1859 году основал собственный ежемесячный учено-литературный журнал «Русское слово». Он был известен и как композитор. Ему принадлежат 26 романсов на стихи А. Пушкина, Ф. Тютчева, А. Кольцова и др.
Он прожил недолгую жизнь, и с его смертью прервался род графов Кушелевых-Безбородко.
Барон ВАСИЛИЙ ГЕОРГИЕВИЧ ВРАНГЕЛЬ (1862-1901). Образование получил в Пажеском корпусе, откуда в 1883 году был выпущен камер-пажом на гражданскую службу. Состоял чиновником правительствующего Сената, а затем перешел в министерство внутренних дел, где и находился до конца дней своих чиновником особых поручений при министре.
Среди создателей дворянского романса есть целый ряд анонимных авторов, принадлежавших к самым высоким слоям общества и потому не желавших печататься под своим именем. Как правило, они выставляли на печатных произведениях только свои инициалы (Б. Б., В. В. и т. д.). Зачастую произведения этих любителей не имели сколь-нибудь прочного успеха и скоро забывались даже в гостиных «аматеров», где эти романсы рождались и пелись. Но некоторые авторы и в музыке и в текстах проявляли незаурядный талант. К числу последних относился внук царя Николая I Великий князь КОНСТАНТИН КОНСТАНТИНОВИЧ РОМАНОВ (1850-1915), публиковавший свои стихи под инициалами К. Р. Главным своим делом он считал не военную карьеру и даже не деятельность на поприще Академии наук, президентом которой он оставался до последних дней, а служение поэтической музе.
Первые печатные стихи К. Р. появились в «Вестнике Европы» в 1882 году рядом с именами
А. К. Толстого, И. Тургенева, Я. Полонского, А. Жемчужникова, В 1886 году небольшим
тиражом (1000 экз.) выходит его первый сборник — «Стихотворения». Загадочный и сразу
ставший любимым, К. Р. был понятен, чист и строг в своих песнях. Кружок «парнасцев»
принял нового поэта с доверием и любовью, и сам Майков тогда писал:
Эти милые две буквы,
Что два яркие огня,
В тьме осенней, в бездорожье
Манят издали меня.
Поэтический дар К. Р. был близок поэзии Фета, который благословил первые опыты
Великого князя. Изящество, искренность и простота его лирических произведений
привлекли к ним внимание крупнейших композиторов-современников: П. Чайковского, Ц.
Кюи, А. Глазунова, А. Рубинштейна и др. На стихи К. Р. создано около семидесяти
романсов, в том числе такие популярные, как «О дитя, под окошком твоим», «Плыви, моя
гондола», «Растворил я окно», «Шумит и бушует и пенится море», «Уж гасли в комнатах огни».
Еще двадцатилетним юношей К. Р. писал:
И пусть не тем, что знатного я рода,
Что царская во мне струится кровь,
Родного православного народа
Я заслужу доверье и любовь,
Но тем, что песни русские, родные
Я буду петь немолчно, до конца,
И что во славу матушки России
Священный подвиг совершу певца.
Поставить свой автограф под сим манифестом могли бы, я полагаю, многие из славной плеяды представленных здесь авторов. Однако довольно комментариев. Не пора ли раздать гостям шампанское, зажечь свечи, сесть за рояль и, раскрыв старинные ноты, ублажить истомившуюся публику очарованием дворянского романса. А затем просто полистаем этот сборник и порадуемся, что он все-таки вышел. Главное на сегодняшний день — иметь его, ведь всё собранное в нем издается второй раз! Первый — при жизни авторов.
Источник