Сергей Прокофьев. Концерт №2 для фортепиано с оркестром
В оронежский академический симфонический оркестр исполняет Концерт для фортепиано с оркестром №2. Его написал русский композитор и пианист Сергей Прокофьев. На фортепиано играет Андрей Коробейников, дирижирует Владимир Вербицкий.
Сам Прокофьев впервые исполнил концерт в 1913 году. Музыкальный критик Борис Асафьев писал тогда, что эта музыка ошеломляет «своей искренностью, непосредственностью, новизной выражения и насыщенностью содержания». Однако после премьеры в прессе появились и отрицательные отзывы: «К черту эту футуристическую музыку», «Что он делает, высмеивает нас?», «Кошки на крыше лучше поют».
Сам же Прокофьев любил это произведение и играл его на каждом своем концерте. В начале 1930-х годов оно уже вошло в репертуар многих пианистов. До сих пор Второй концерт Прокофьева остается одним из самых сложных произведений для фортепиано. Знаменитый пианист Святослав Рихтер причислял его к «трем основным китам пианизма» — наряду с 29-й сонатой Людвига ван Бетховена и Вариациями Иоганнеса Брамса.
Источник
Сергей Сергеевич Прокофьев. Концерт для фортепиано с оркестром № 3 до мажор
Сергей Сергеевич Прокофьев заявил о себе в жанре фортепианного концерта весьма громко и уверенно – настолько, что у некоторой части публики и критиков его первые два концерта даже вызывали неприятие. Но жизнь идет, на смену юношескому стремлению бросить вызов всем и всему приходит уравновешенность и мудрость зрелости, свидетельством достижения которой стало создание Концерта для фортепиано с оркестром № 3 до мажор. К завершению этого произведения композитор шел достаточно долго – воплощение замысла отделено десятилетием от его возникновения. Еще в 1911 г. у композитора возникла идея написать «очень пассажистый концерт», но музыкальный материал, созданный в тот год, в окончательный вариант почти не вошел (исключение составляет лишь единственный пассаж, излагаемый параллельными трезвучиями). Тема для вариаций, которую Сергей Сергеевич, по его словам, «долго приберегал», родилась в 1913 г. Работа продолжалась в 1916–1917 гг., когда композитор несколько раз приступал к сочинению фортепианного концерта – в то время были написаны две вариации, а также две темы первой части. Сочинение концерта соприкасалось с работой над «белым» (то есть полностью диатоническим) струнным квартетом – это произведение Прокофьев так и не завершил, но музыкальный материал был использован частично в опере «Огненный ангел», а частично – в Третьем фортепианном концерте. Таким образом, когда Прокофьев занялся созданием Концерта в 1920 г., большая часть тематического материала уже была написана.
Композитор в то время жил в Бретани, однако большая часть тем была создана в России – и русский характер музыкального языка Концерта не вызывает сомнений. Впрочем, и в период жизни за границей Прокофьев не переставал думать о России, его волновала судьба его страны. Примечательным штрихом к образу мысли композитора можно считать его взаимоотношения с Константином Дмитриевичем Бальмонтом, которому Сергей Сергеевич посвятил Третий концерт. Поэт и композитор, познакомившиеся еще в России и жившие во Франции по соседству, нередко встречались, были друзьями, Бальмонт с большим удовольствием слушал фрагменты из Концерта, которые играл для него Прокофьев в процессе работы. Со временем этой дружбе пришел конец – по словам Прокофьева, их пути разошлись потому, что Бальмонт «повернул перо против страждущей родины». Хотя Прокофьев и уехал из России на несколько лет, выпадов против родной страны он не прощал никому.
Каким же стало произведение, к созданию которого композитор шел таким долгим и непростым путем? Третий концерт в значительной степени отличается от двух предшествующих – в нем нет ни юношеской дерзости Первого, ни романтического пафоса Второго, но все же в нем воплощено то ощущение радости жизни, которое было свойственно Прокофьеву на всех этапах его творческого пути – Борис Владимирович Асафьев назвал это «цветением радостной, овладевшей искусством выражения, мысли композитора». Концерт отличается уравновешенным соотношением фортепианной и оркестровой партий. Прокофьев выглядит здесь истинным продолжателем традиций Петра Ильича Чайковского и Сергея Васильевича Рахманинова – произведение пронизано распевными мелодиями, корнями уходящими в русский музыкальный фольклор, хотя народных песен Прокофьев здесь не цитировал.
Лирическое вступление к первой части напоминает свирельный наигрыш, сходство усиливается тембровой окраской (солирующий кларнет). Ей интонационно близка главная партия, возникающая у фортепиано на фоне скрипичных пассажей, но по характеру темы противоположны: в главной партии стихия распевности подчиняется энергичному ритму. За главной партией следует грациозная побочная, имеющая танцевальный оттенок. В непродолжительной, но очень динамичной разработке главная и побочная партии не развиваются, но важное значение приобретает тема вступления, мощно и раздольно звучащая в оркестре, а затем у фортепиано. В динамизированной репризе скрипичные пассажи, сопровождавшие главную партию в экспозиции, передаются фортепиано, в побочной партии подчеркивается угловатость. Заключительное построение пронизано неудержимой энергией движения.
Вторая часть по форме представляет собой тему с вариациями. Тема выдержана в размеренном движении, по ритму она несколько напоминает гавот. Спокойный характер темы сохраняется в первой вариации, вторая же буквально «взрывается» виртуозными пассажами и эффектными скачками. Третья вариация примечательна триольным ритмом, «перехлестывающим» через тактовую черту, четвертая очень нежна и поэтична. Пятая пронизана энергией пунктирных ритмических фигур и стремительных арпеджированных пассажей.
Такая же активность ощущается и в финале. Его основная тема, впервые излагаемая фаготами на стаккато и струнными на пиццикато, близка главной партии первой части – квинтовые ходы и окраска натурального минора сближают обе темы с русским фольклором. Русские интонации звучат и в лирической теме среднего раздела, которая сменяется гротескной фортепианной интермедией. Очень виртуозно излагается основная тема в репризе, приобретая поистине «богатырскую силу»: «Но брызнув бешено, все разметал прилив», – так писал Бальмонт в сонете, посвященном Третьему концерту.
Премьера Третьего концерта состоялась в Чикаго в декабре 1916 г., солировал сам автор. Ни это исполнение, ни последующее – в Нью-Йорке – триумфом не стало. Подлинный успех пришел к Концерту в апреле 1922 г., когда он прозвучал в Париже, тоже в авторском исполнении. Советская премьера состоялась в 1925 г., солировал Самуил Евгеньевич Фейнберг.
Источник
Сергей Сергеевич Прокофьев. Концерт для фортепиано с оркестром № 1 ре-бемоль мажор
Насколько уместен в искусстве дух соревнования? Казалось бы, нет ничего хорошего в том, чтобы уподоблять искусство спорту, отнимая у него собственную сущность… Но случается и так, что именно стремление быть первым дает «путевку в жизнь» музыкальным шедеврам – такова история Концерта № 1 для фортепиано с оркестром ре-бемоль мажор Сергея Сергеевича Прокофьева. Из всех фортепианных концертов, созданных композитором, это наименее продолжительное сочинение – звучит оно не более четверти часа, но это один из тех случаев, когда с полным правом можно сказать: «Краткость – сестра таланта». И, разумеется, относительная краткость звучания не помешала прокофьевскому сочинению привлечь всеобщее внимание при своем появлении.
Прокофьев дважды учился в консерватории, первый раз – как композитор, второй – как пианист. Отношения с наставниками-композиторами у него складывались не лучшим образом – слишком уж склонен был ученик к «экспериментам», и потому композиторский диплом оказался, по словам Сергея Сергеевича, «плохого качества». С этим пришлось смириться, но повторять горький опыт он не собирался – заканчивая консерваторию в качестве пианиста, он решил быть первым во что бы то ни стало, тем более что лучшему пианисту по результатам экзамена присуждалась премия имени Антона Григорьевича Рубинштейна – и Прокофьев был намерен ее завоевать.
По сути дела, речь шла о конкурсе… Что нужно для победы в музыкальном состязании? В первую очередь, конечно, блестящая исполнительская техника – и отсутствием таковой Прокофьев определенно не страдал. Но нужно еще и показать себя в наиболее выгодном свете, и в этом особую роль играет выбор репертуара. Прокофьев чувствовал, что классический репертуар – это не то, на чем он сможет показать себя во всей красе, требовалось произведение, которое всех удивит. В то же время композитор не исключал, что выйти победителем у него не получится – и тогда можно будет утверждать, что причина поражения не в том, что он недостаточно хорошо играл, а в произведении. И вот Прокофьев решил исполнить на экзамене фортепианный концерт собственного сочинения. К тому времени он был автором уже двух произведений такого рода, Второй концерт даже самому автору казался настолько дерзким, что исполнять его в консерватории он не решился, и он остановил выбор на Первом. Это произведение уже было исполнено за два года до описываемых событий – в 1912 г., солировал сам Прокофьев, для которого это было первое выступление с оркестром, а дирижировал Константин Константинович Сараджев – и он, по словам Сергея Сергеевича, «прекрасно понял все темпы». Публика относительно спокойно отреагировала на Концерт, но теперь Прокофьеву предстояло представить его строгим мэтрам… Что же за произведение предложил молодой композитор столь взыскательной публике?
На первый взгляд, выразительные средства, использованные композитором, казались традиционными – в сравнении, например, с творениями Александра Николаевича Скрябина. Более того, некоторые формулы фортепианной техники – гаммообразное движение, скачки – могли вызвать ассоциацию с концертами XVIII столетия, но эти традиционные элементы композитор сумел насытить такой жизнерадостной энергией, что некоторые критики называли Концерт «футбольным». Столь бодрая энергия «вмещается» в одночастное произведение (это не вполне типично для классического концерта, но одночастные концерты создавались и до Прокофьева), однако в рамках одной части выделяются четыре раздела, соотносимые с традиционными частями цикла.
Важную роль в музыкальной драматургии играет вступление, с первых же звуков поражающее своей весенней жизнерадостностью. Его первая фраза проводится в Концерте троекратно. Острая каденция подводит к главной партии, изложение которой начинает фортепиано и подхватывает оркестр. Ее триольное движение напоминает тарантеллу, но размер для этого танца нетипичен. В побочной партии мрачно-загадочное звучание оркестра сочетается с шутливой скерциозностью фортепианной партии. Завершает экспозицию появление темы вступления в оркестре. Последующий эпизод – Andante assai – играет роль медленной части цикла. Нежная мелодия приобретает восточный оттенок благодаря и интонационному строю, и звучанию засурдиненных струнных. Далее следует скерциозный раздел Allegro scherzando c чертами токкатности в фортепианной партии. Реприза открывается возгласами медных духовых. Темы экспозиции в ней развиваются и разработочными приемами, и методом варьирования. В коде победно провозглашается мотив вступления.
Итак, Первый фортепианный концерт Прокофьева был исполнен в 1914 г. на экзамене. Главной своей цели автор достиг – он удостоился премии им. Рубинштейна и получил прекрасный рояль «Шрёдер», его пианистическое мастерство ни у кого не вызвало сомнений… Зато какую бурю эмоций вызвало произведение! Диапазон отзывов колебался от «К черту всю эту музыку футуристов!» до «Какая свежесть, какой темперамент и самобытность!» К негативным отзывам автор относился философски и даже иронически, полагая, что годы спустя они будут искуплены бурными аплодисментами. Так оно и случилось – Первый фортепианный концерт Прокофьева занял достойное место в репертуаре пианистов.
Источник
Сергей прокофьев концерты для фортепиано
Второй концерт g-moll, ор. 16 был сочинен Прокофьевым в 1912—1913 годах. Он отличается от Первого большей зрелостью (Через десять лет, в 1923 г., Прокофьев, потеряв рукопись партитуры, вторично оркестровал концерт и переработал его фортепианную партию. В этой второй редакции концерт и рассматривается нами.). Новаторские художественные стремления, смело декларированные в Первом концерте, нашли во Втором не только еще более решительное утверждение, но и более совершенное воплощение. Резкая конфликтность образов доведена здесь уже до предела. С одной стороны, во Втором концерте богато раскрылся многогранный лиризм Прокофьева, проявились черты своеобразной романтической приподнятости и даже романтического неистовства (это последнее скажется в дальнейшем со всей мощью вдохновения в опере «Огненный ангел» и Третьей симфонии); с другой — элементы подчеркнутой жесткости, «варварства» и первобытного «скифства». Именно Второй концерт дал наибольший повод «обвинить» Прокофьева в «маяковничаньи» (как выразился рецензент журнала «Зритель» (Н. Шебуев. Впечатления. «Зритель», 1916, № 74, стр. 4. Конечно, речь шла лишь о Маяковском раннего периода, о тех годах, когда поэт еще не преодолел отрицательных влияний эстетики футуризма.)). Первое авторское исполнение концерта в Павловске (близ Петербурга) 23 августа 1913 года вылилось в настоящий скандал и освещалось академически настроенной печатью как «дебют фортепианного кубиста и футуриста» (Впрочем, были и другие отзывы. Так, например, И. Глебов писал о концерте как о «. прекрасном произведении, ошеломляющем своей искренностью, новизной выражения и насыщенностью содержания».).
25 января 1915 года Прокофьев писал Мясковскому: «Вчера я в ИРМО играл Второй концерт, который имел большой успех, хотя иные все же не воздержались и пошикали. Малько продирижировал прилично, а я добросовестно выучил мою партию, и если кто расстраивался музыкой, то утешался пианистом. Среди неожиданных приверженцев концерта оказались: Ауэр, Арцыбушев, Фительберг, Зилоти. Последний еще не забыл мизантропического пинка и довольно беззастенчиво доказывал, что теперешняя его похвала логически вытекает из предыдущего хаяния. Милый Глазунов вслух ругался довольно неприличными словами».
Однако вопрос о содержании и выразительных средствах Второго концерта значительно сложнее, чем это в свое время представлялось, значительно глубже элементарных симпатий и антипатий. Ибо Второй концерт — прежде всего произведение выдающегося таланта, произведение огромной впечатляющей силы.
Во Втором концерте, в отличие от первого, композитор обратился к естественной для этого жанра, хотя и трактованной кое в чем необычно, многочастной циклической форме. А также восстановил заметно ослабленный в Первом концерте принцип солирования фортепиано.
«Упреки в погоне за внешним блеском и в некоторой «футбольности» Первого концерта повели к поискам большей глубины содержания во Втором,— пишет Прокофьев в «Автобиографии».— Мне кажется, что концерты (за исключением самых совершенных или самых неудачных) бывают двух видов: в одном автору удается ансамбль солирующего инструмента с оркестром, но сольная партия не так интересна для исполнителя (концерт Римского-Корсакова); в другом — сольная партия превосходна, но оркестр существует только как придаток (концерты Шопена). Мой Первый концерт был ближе к первому виду, Второй — ко второму».
Впрочем, с этим высказыванием Прокофьева можно согласиться лишь отчасти. Ведь Второй фортепианный концерт поражает именно симфонической монументальностью образов, мощью, богатством и размахом виртуозного пианизма, порой даже трактованного оркестрово. В этих отношениях он в большей степени, чем с концертами Шопена, ассоциируется с B-dur’ным концертом Брамса.
Второй фортепианный концерт Прокофьева более национален, чем Первый. Тематизм его лирических образов, так же как и ряд приемов выразительности (например, интенсивная плагальность), характерно русские. Традиции народной сказочности и поэтического эпоса, а также русской музыкальной классики (Бородина и Римского-Корсакова, в первую очередь) здесь не только соседствуют с элементами новой «жесткой» экспрессии, но и противостоят им.
Черты нового вносятся автором и в трактовку формы. Во Втором концерте отсутствует традиционная средняя часть, обычно являющаяся средоточием лирики. Необычна и структура первой части, синтезирующая черты безрепризной сонатной формы и формы трехчастной (реприза резко сжата, и в ней отсутствует побочная партия, а разработка, почти сплошь представленная фортепианной каденцией солиста, начинается с проведения главной темы в главной тональности (Разработка, базирующаяся на фортепианной каденции, имеет место в финале фортепианного концерта Хачатуряна (в еще более «полном» выражении). Проведение же главной темы в разработке в главной тональности — случай весьма редкий, разрыхляющий сонатную форму и вносящий в нее черты рондообразности. В данном примере это следствие «прямолинейной утвердительности» гармонического мышления Прокофьева, следствие его стремления к «интонациям утверждения» вообще.)). К тому же особенно большую роль в концерте приобретает принцип вариационности, как известно, в дальнейшем становящийся основным творческим приемом симфонизма Прокофьева. В виде вариаций изложены побочная партия первой части, тема средней части в Интермеццо, темы финала.
Концерт начинается повествовательно романтической, сказочной темой с ремаркой narrante — рассказывая:
Песенная мелодия звучит эпически строго и величаво на фоне мерного колыхания убаюкивающего ритма. Отличительной чертой главной темы концерта является своеобразное сочетание сдержанной повествовательности, размеренной речитации с лирической напряженностью и приподнятостью изложения, взаимопроникновение, казалось бы, контрастно противопоставляемых друг другу черт. В этом — образная многогранность темы.
Побочная партия капризно-танцевальна, кукольно-грациозна; элемент театральности, сценической выпуклости образа преобладает в ней над чертами сказочности. Острые, колючие стаккато, акценты, «всплески», скачки — все говорит о манерной, искусственной церемонности. Тема сложно варьируется, но нигде в дальнейшем более не появляется.
Разработка представляет собой драматическую фреску в монументально романтическом плане. В ее основе — сольная фортепианная каденция. Здесь сказывается со всей обнаженностью и прямотой тенденция связать разработку с «разработочностью» каденции, а также стремление раскрыть все возможности и всю мощь монументального «симфонизированно виртуозного» пианизма. Композитор использует, в основном, тематизм главной и отчасти связующей партии, драматически преобразуя его.
Но в еще большей степени опирается он в разработке на фактурно новый, типично романтический материал, идущий в своих истоках от возвышенного пафоса Сезара Франка и даже протестующе трагедийной патетики Шопена, хотя и сильно переработанных на «пр-кофьевский манер». Нагнетание колоссальной напряженности приводит к главной кульминации всей первой части. В этот момент вступает оркестр (Tempo I). В. Каратыгин писал по этому поводу следующее: «На каденце автором сделана любопытная ремарка для исполнителя: Collossalo! И подлинно, чем-то исполинским, какой-то сверхъестественной, почти гиперболической грандиозностью проникнута эта каденца». Океанская стихия захлестывает. И когда под аккомпанемент засурдиненных скрипок вновь звучит как бы издалека повествовательная первая тема (сокращенная реприза), она воспринимается как возвращение к реальному миру, возвращение из сферы страшных миражей, неистовых бурь и смертельно опасных кораблекрушений к тихому, но печально одинокому очагу жизни.
Из состояния раздумья выводит вторая часть — безостановочно несущееся скерцо. Это — неудержимо радостный поток звуков в параллельном движении фортепианной партии на фоне галопирующей буйной пляски в оркестре.
Основной эффект воздействия вырастает из кажущейся самостоятельности фортепианной и оркестровой партий, объединенных лишь общей пульсацией токкатного движения. Подчеркнуто примитивные ритмы в оркестре нарочито переплетаются с яростными динамическими вспышками и причудливыми смещениями акцентов у фортепиано. Солирующая партия поначалу кажется суховатой из-за «экзерсисной» фактуры. Но это впечатление полностью сглаживается: так звонко, по-юношески задорно звучит рояль (особенно в верхнем регистре). Свежесть и задорность здесь прекрасно контрастируют с психологической сгущенностью первой части.
Далее следует Интермеццо (третья часть) — музыка, в основном, кроме среднего раздела, мрачная, жутко фантастическая, порой зловещая. В теме возникают интонации, близкие средневековому песнопению о смерти «Dies irae» («День гнева»).
Властные и жестокие образы Интермеццо прокладывают путь к образам инквизиторов в опере «Огненный ангел», крестоносцев в «Александре Невском». Временами резкость оркестровки приближается к «Скифской сюите» Прокофьева (можно без труда провести историческую «линию» от Второго концерта Прокофьева к жутким эпизодам Второго концерта Бартока, также вызывающего ассоциации с фантасмагориями средневековья) (У исследователей это Интермеццо неоднократно вызывало ассоциации с фресками Гойи.).
Интересен ряд композиционных приемов: таковы глиссандирующие «подъезды» и всплески к каждой резко акцентированной доле такта, из которых и составляется основной костяк изложения обоих крайних разделов. В среднем разделе (на цифре 70 с ремаркой dolce un росо scherzando), как и в главной теме первой части, создается образ двойственный. Для выражения неги и таинственной сказочности блестяще использована причудливая хроматизированная мелодия у гобоя в октаву с фаготом в высоком регистре, проходящая на фоне прозрачных всплесков флейты и фортепиано, а для выражения образа кукольной маршевости — гармонический остов струнных (pizzicato). Это утонченное взаимопроникновение причудливости и маршевости вносит в изложение среднего раздела черты условной марионеточности.
Резкая контрастность образов особенно характерна для финала концерта: варварская удаль первозданной, «скифствующей» стихии (главная тема, которую можно рассматривать как вступительную) — и задушевная скромность, и чистота колыбельной темы (тема центрального эпизода, которую можно условно рассматривать как побочную партию) (Форма финала несколько напоминает форму первой части, но здесь сонатности больше, нежели черт трехчастности. Реприза очень сжата, концентрированна, лаконична.). Впрочем, обе эти темы имеют в истоке своем один и тот же музыкальный прототип: разноликое, многогранное творчество Мусоргского, с его шабашем ведьм из «Ночи на Лысой горе», с одной стороны, и нежной лирической музыкой вокального цикла «Детская» — с другой.
Первая тема (ниже приводим партию фортепиано) — угловатая, с хроматизированной основой, множеством скачков, резких перебросов мелодии из одного регистра в другой, причем нередко неустойчивый ход на септиму или нону в одном регистре разрешается в устой в другом регистре — типично прокофьевский прием!
Колыбельная тема — одно из прекрасных достижений лирического таланта композитора. Она проста, свежа, по-русски величава и покойна. В своей напевной широте она напоминает такого же рода несколько архаичные колыбельные припевы у Бородина, Мусоргского, Лядова.
Материал этой темы подвергается богатому и выразительному варьированию, по своему принципу сходному с варьированием побочной темы в Шестой симфонии или вариациями русско-песенного склада в финале Симфонии-концерта для виолончели с оркестром.
Структура колыбельной темы — ААВВ — чуть напоминает куплетную форму русских песен. Национально русские черты выражены и переменностью лада в мелодии (d-moll — a-moll), и ее квартовыми интонациями с поступенными секундовыми ходами, и своеобразием диатоники (натуральный минор в мелодике и дорийский в гармонии).
Теме (Meno mosso) предшествуют очень яркие и красочные аккордовые звучания фортепиано «издалека» (по типу импрессионистических звучаний, например, в «Затонувшем соборе» Дебюсси). В дальнейшем этот же эпизод повторяется с ремаркой «penseroso» («задумчиво») .
Вариационное развитие колыбельной темы на время прерывается вторжением грубоватой темы шуточно-скерцозного характера. Но потом вновь появляется чарующая музыка «колыбельной». Она сочетается впоследствии с романтически бурными фортепианными пассажами.
Кода финала поражает своей угловатостью. Здесь сталкиваются первая тема и скерцозная тема среднего раздела. Необычайно резкие интонации и аккорды, острые ритмические сдвиги, скачки, тембровые эффекты — все это не лишено озорной, несколько нарочитой игры в «дикарство», соответствующей образному замыслу. В то же время звучание очень эффектно и полнокровно. (Конечно, сейчас мы уже воспринимаем как явно преувеличенное известное высказывание В. Каратыгина о завершении концерта: «Леденящий ужас охватывает слушателя, волосы дыбом становятся на голове, когда медные берут заключительные аккорды концерта: трезвучие as-moll, лежащее на трезвучии g-moll в одной октаве. »)
Второй концерт — важнейшая и выдающаяся веха в творческом пути композитора. Это произведение вошло в репертуар многих виднейших пианистов, охотно исполняется на конкурсах и приобретает все большую популярность среди широкой слушательской аудитории.
Источник