Шуман этюды для педального фортепиано
Фортепиано — основа музыки Шумана. Наиболее яркое и ценное создано им для этого инструмента; вокальное творчество невозможно представить без широко развитой фортепианной партии; в лучших камерных сочинениях, таких, как квинтет ор. 44 или квартет Es-dur, фортепиано выполняет ответственную задачу, на нем собственно зиждется здание всего ансамбля.
У Шумана — фортепианного композитора — немало предшественников, в творчестве которых разрабатывались те или иные элементы нового романтического фортепианного стиля. Несомненное влияние оказали на него поздние бетховенские сонаты. Но Шуман, как и Шопен, принадлежал к числу художников, являвшихся создателями нового стиля; к формированию его они шли своими, особыми путями.
Ранние сочинения
Первые из напечатанных произведений Шумана, над которыми он работал почти одновременно, — вариации «Abegg», «Бабочки», Токката — уже достаточно ясно демонстрируют самобытность Шумана, указывают линию развития и направление творческих мыслей.
Знаменательно, что даже первые самостоятельные пьесы Шумана не принадлежат к выработанным многолетней практикой музыкальным жанрам, с которых обычно начинало свой путь большинство музыкантов. Шуман сразу обратил на себя внимание произведениями тех жанров фортепианной музыки, которые получили права гражданства уже в искусстве зрелого романтизма. Это цикл миниатюр («Бабочки»), возрожденные старинные импровизационные формы (Токката), романтически новое преломление классических вариаций («Abegg»).
Токката ор. 7 стоит несколько особняком в творчестве Шумана. Исключительно трудная по своей фортепианной технике, она может служить образцом великолепного виртуозного стиля. Шумановская Токката — камень преткновения для самых блестящих пианистов-виртуозов; но именно виртуозный стиль Токкаты составляет исключение в творчестве Шумана.
Вариации «Abegg», несмотря на некоторую салонность и внешнее изящество орнаментальной техники, оказались первыми в ряду сочинений подобного рода, ибо сама форма вариаций и метод вариационного развития органичны для Шумана. Вариационность используется Шуманом часто и многообразно. Иногда это прием развития внутри произведения (например, в сонате fis-moll или в Концерте a-moll), иногда, как в «Карнавале», вариационность сводится к интонационной связи между тематически самостоятельными построениями. Среди вариационных сочинений есть подлинный шедевр фортепианной музыки — это «Этюды в форме вариаций» или «Симфонические этюды» ор. 13 (1837).
Циклы миниатюр
«Бабочки», «Карнавал», «Танцы давидсбюндлеров», «Крейслериана», «Фантастические пьесы», «Детские сцены» — эти произведения и многие другие формируются в единый цикл в виде цепи обособленных, но взаимно связанных миниатюр. В некоторых случаях они вырастают до степени самостоятельных пьес, как, например, в «Фантастических пьесах», «Лесных сценах». В иных же случаях смена и последовательность эпизодов настолько взаимообусловлены, что исполнение отдельных миниатюр невозможно без того, чтобы не нарушить цельность всего произведения.
Соотношения отдельных построений цикла самые разнообразные. Это может быть принцип различного рода контрастов, как в «Крейслериане» или в «Фантастических пьесах»; варьирования — в «Симфонических этюдах», отчасти в «Карнавале», и даже сюжетного объединения, к которому приближаются «Бабочки», «Танцы давидсбюндлеров» и тот же «Карнавал»; встречается и сочетание всех перечисленных принципов и еще других, примером чему может опять-таки служить «Карнавал».
Шумановские циклические формы — явление новое и оригинальное, рожденное своеобразным складом музыкальных представлений и мышления композитора. Острое впечатление от яркого художественного образа, бесконечного множества его оттенков, или же неподчиняющиеся логическому развитию изменчивые «движения души» — все это нуждалось в гибких, податливых формах, способных быстро зафиксировать одно состояние с тем, чтобы немедленно запечатлеть другое, иногда прямо противоположное.
Циклические произведения, вырастающие из последования небольших замкнутых пьес, звеньев одной цепи, оказались для Шумана той формой, в которой он с ничем не стесняемой свободой мог отдаваться своей безмерно богатой и смелой фантазии.
Несмотря на типично романтический характер подобных форм, никто из современников Шумана не применял их с таким постоянством. Шопен, не уступая Шуману в богатстве фантазии или в глубине содержания, тем более в новаторстве, только однажды использовал нечто подобное в цикле из 24 прелюдий. Шуман сам понимал необычность форм своего творчества и писал по поводу «Карнавала», что если в нем «кое-что и может понравиться отдельным людям, то все же музыкальное настроение меняется здесь слишком часто для того, чтобы публика в целом, нерасположенная к таким поминутным переменам, могла за ними следовать».
В письме к Листу по поводу «Карнавала» Шуман высказывает примерно ту же мысль. Тем не менее, иначе Шуман писать не мог. Показательно, что в лучший период творчества Шуман, сознавая специфичность своего музыкального направления, сравнительно редко обращался к большим классическим формам. Среди огромного количества фортепианных пьес — только три сонаты. Но и в них, так же как и в трехчастной Фантазии C-dur, проявляются те же принципы, что и в циклах миниатюр: яркие, порой внезапные контрасты и переходы, преобладание вариационного развития. Стихия лирической импровизационности захватывает и эти сочинения и особенно ощущается в первой сонате fis-moll, «посвященной Кларе Флорестаном и Эвзебием».
Программность
Программность — вопрос, всегда возникающий при рассмотрении фортепианных сочинений Шумана, — характернейшая черта романтической эпохи. Тенденция к программности вызвана стремлением композиторов-романтиков непосредственно выразить языком музыки конкретный замысел, образ, характер, сблизить музыку с другими искусствами, литературой, живописью. Сложность отражаемых явлений, новизна выразительных средств и форм — все это требовало какого-то дополнительного «ключа», то есть авторских указаний, которые направляли бы внимание и помогли правильно осознать смысл произведения. Разные композиторы по-разному воплощали эту общую тенденцию. Берлиоз, например, сам писал для своих симфоний развернутую программу, наподобие оперного либретто. У Листа произведения, навеянные образами мировой литературы, принимали их же названия. Например, «Фауст-симфония», «Сонеты Петрарки». Шопен ограничивался определением жанра: ноктюрн, баллада, полонез, мазурка. Шуман придумывал характерное для данной пьесы название, указывающее на конкретное содержание, или выражал в заголовке общую поэтическую идею, замысел, настроение произведения. Таковы, например, заголовки «Порыв», «Вечер», «Отчего?», «Карнавал», «Арабески», «Вещая птица».
Интересны высказывания самого Шумана о программных обозначениях музыкальных произведений. «Говорят, что хорошая музыка в таких указаниях не нуждается, — пишет Шуман. — Однако она нисколько не теряет от них в своем достоинстве, для композитора же это наиболее верный способ предотвратить явное искажение характера вещи. Ведь пользуются же этим поэты, пытаются же они смысл всего стихотворения вложить в название, почему же музыканты не могут делать то же самое».
Шуман применяет программность по-разному. В некоторых случаях он ограничивается одним общим названием для всего цикла миниатюр, например «Бабочки», «Крейслериана», «Юмореска», «Цветы»; иногда, не довольствуясь им, детализирует содержание произведения, сообщая каждой входящей в цикл миниатюре отдельный, индивидуальный заголовок. Это относится к «Карнавалу», «Фантастическим пьесам», «Лесным сценам». Бывают у Шумана такие названия, которые сами нуждаются в дополнительной расшифровке. Например: вариации «Abegg», тема ASCH для «Карнавала», «Бабочки».
«Abegg» так же, как и ASCH, не что иное, как комбинации букв, обозначающих определенные музыкальные звуки. В то же время Abegg — фамилия девушки, с которой Шуман познакомился в дни юности (Мета Абегг); Аш (ASCH) — название городка, где жила Эрнестина Фриккен — юношеское увлечение Шумана.
Происхождение наименования «Бабочки» несколько сложнее. Оно возникло под впечатлением прочитанной книги Жан Поля (Рихтера) «Мальчишеские годы».
(Сюжет романа Жан Поля — романтическая история любви двух братьев: Вальта и Вульта. Один из них — поэт, мечтательный и восторженный юноша, другой — музыкант, пламенный и гордый. Оба влюблены в девушку по имени Вина. На шумном маскараде, где в танцевальном вихре проносятся причудливые маски, происходит объяснение, из которого Вульт узнает, что Вина любит его брата Вальта. Он решает покинуть город и, наигрывая на флейте прекрасные мелодии, удаляется навсегда, оставляя ничего не подозревающего брата и любимую девушку. Последняя глава романа — собственно сцена маскарада — послужила конвой для шумановской пьесы. Маскарадность объясняет быструю смену коротких эпизодов, с контрастным чередованием танцевальной музыки со страстно лирической, передающей чувства героев, или фантастической, рисующей маскарадные маски. В образах же Вульта и Вальта нетрудно распознать прототип шумановских давидсбюндлеров Флорестана и Эвзебия.)
Герой этого романа, изливая свои чувства, говорит: «Неужели же мне в действительности придется испытать романтическое, поэтическое чувство любви? О! я буду любить как никто, до смерти, до страдания!» — И дотоле омертвелый, по-зимнему окуклившийся мотылек далеко отбросил личину, взлетел и заколыхал влажными крылышками». Подобно тому, как из куколок разлетаются во все стороны мотыльки, так же стремительно вырываются музыкальные мысли из груди художника. Таков, по Шуману, действительный смысл этого названия.
Среди большого разнообразия претворенных Шуманом художественных замыслов можно условно выделить два направления или типа. Один — воплощение собственно лирики настроений, душевных состояний. Таковы многие из «Фантастических пьес», «Крейслериана», Фантазия C-dur, Юмореска. Другой — это красочные картины жизни, схваченной в ее стремительном беге, ее нарядных праздничных формах, в стихии захватывающей и увлекающей танцевальности. Конечно, и этот мир мы видим глазами самого автора, ощущаем остроту его реакции, тонкую изысканность лирических переживаний, улавливаем мгновенья авторских раздумий, мечтаний. Сюда относятся «Бабочки», «Венский карнавал» и, прежде всего, «Карнавал» — по новаторской смелости замысла и его воплощения — творение, единственное в своем роде.
Сущность «шумановского» в музыке выражена в его фортепианных произведениях.
Тонкий музыкант-психолог, с удивительной поэзией воплотивший сложный, противоречивый внутренний мир человека, — таким предстает Шуман в своей фортепианной музыке. Это яркое оригинальное искусство полностью сложилось в годы юности композитора. Оно отчасти родственно фортепианным пьесам Шуберта и Мендельсона. Их сближает поэтическое настроение, полное несходство с «эстрадно-салонным» стилем, тяготение к миниатюре. И, однако, ни один из современников Шумана не достигал такого охвата разнообразных впечатлений, подобной эмоциональной заостренности. Взволнованность, переходящая в возбужденность, порыв и элегическая мечтательность, предстающие в предельно контрастном противопоставлении, причудливая таинственность, юмор, порой на грани гротеска, балладно-повествовательные моменты — все это придает фортепианным произведениям Шумана неповторимые черты.
В них ясно проявилась неразрывная связь музыкальных и литературных образов. Многие циклы и отдельные пьесы композитора рождались под непосредственным воздействием литературы.
(С произведениями Гофмана связаны «Крейслериана», «Фантастические пьесы», «Ночные пьесы». «Бабочки» навеяны романом Жан Поля. Интермеццо в Третьей новеллетте ор. 21 композитор связывал со сценой ведьм из шекспировского «Макбета». Интермеццо Четвертой новеллетты — с песней Маргариты Гёте и т. д. Литературные типы, созданные самим Шуманом: Флорестан, Эвсебий, Киарина (Клара Вик) и другие, — неоднократно воплощались в музыке его фортепианных сочинений (см. «Карнавал», «Танцы давидсбюндлеров», Первую сонату).)
Но при этом Шуман обычно не обращался к изобразительной программности, так как, по его мнению, она сковывала воображение слушателя. Свои произведения Шуман озаглавливал в большинстве случаев уже после того, как они были закончены. Их названия призваны ввести в круг образов произведения и предохранить от искаженного восприятия авторского замысла. А замыслы эти были так необычны и новы, что для понимания их современниками действительно нужна была какая-то нить, хотя бы в виде заголовка.
Характерны художественные приемы фортепианных пьес Шумана. При сопоставлении их с литературными жанрами Шуман предстает не как драматург (каким был Бетховен в сонатах), не как поэт-миниатюрист (подобно Мендельсону в «Песнях без слов»), а как новеллист. Этот своеобразный тип музыкальных повествований был подготовлен «романами в письмах» Шуберта, то есть его песенными циклами, сочетавшими в себе повествовательность и лиризм. Но Шуман пошел дальше Шуберта в отображении многосторонних жизненных впечатлений. Тут и разнообразные оттенки внутреннего мира, всегда возбужденного, изменчивого; тут и картины природы, окрашенные настроением «рассказчика»; и великолепные по своей меткости портретные зарисовки; и фантастические сцены. Беспрерывная смена красок, светотеневые эффекты, праздничность колорита в целом придают фортепианной музыке Шумана эмоциональную заостренность. Особенно его пленяли карнавальные образы.
(«Бабочки» (ор. 2, 1829—1831) навеяны сценой маскарада из романа Жан Поля «Озорные годы». «Венский карнавал» был создан под впечатлением карнавального празднества в Вене; излюбленная Шуманом идея борьбы передовых художников с косным мещанством выражена в знаменитом «Карнавале».)
Шуман развертывает перед слушателем вереницу ярких картин или событий, образующих вместе законченную «новеллу». Так, в «Карнавале» разнообразие впечатлений выражено в двадцати миниатюрных «сценках», следующих одна за другой. На фоне вальсовой музыки перед слушателем словно проходят маски, мелькают лица, слышатся отрывки разговоров и вырисовываются отдельные персонажи. Большой объединяющий финал изображает победоносное наступление «давидсбюндлеров» на филистимлян. В «Крейслериане», одном из своих наиболее интимных, овеянных страстью произведений, Шуман передает «бушевание чувств художника-романтика», а в «Детских сценах» с теплым юмором смотрит глазами взрослого на мир детей.
«Новеллистический» характер фортепианных пьес Шумана определил своеобразие их музыкальной формы. Крупные произведения образуются не путем сонатного развития, а последовательным чередованием отдельных законченных пьес. На основе метода циклизации миниатюр Шуман создает типичную для него крупную форму в фортепианной музыке.
От шубертовских циклов и от сюиты XVIII века произведения Шумана отличаются подчеркнутой драматичностью композиции, использованием предельных контрастов. Флорестан неизменно сталкивается с Эвсебием. Последовательное противопоставление крайних эмоциональных «регистров» — от страстной экзальтации до глубокой задумчивости или острой шутки — создает ощущение неожиданности и драматизма.
Типична в этом отношении композиция сборника «Фантастические пьесы», который открывается мечтательной «картиной» — «Вечером», основанной на приглушенном, тонком звучании. Ей противопоставляется бурный, возбужденный, импульсивный «Порыв». За «Порывом» следует пьеса «Зачем», полная затаенной нежности. Ее элегическое настроение вытесняется «Причудами», с их мятущимися чувствами, острыми взлетами и падениями. Такой прием контрастного чередования выдержан в сборнике до конца. (Подобный принцип композиции господствует также в «Карнавале», в «Крейслериане», «Симфонических этюдах», «Танцах давидсбюндлеров», «Новеллеттах», «Бабочках», вариациях «Abegg» и других произведениях Шумана.)
Не только все произведение (сборник или цикл), но и каждый отдельный его «эпизод» (то есть пьеса) тяготеет у Шумана к максимальной внутренней контрастности. Используя различные виды рондо и трехчастных форм, Шуман создал свой тип контрастной рондообразности (основанной на двойной трехчастной форме). В ее основе (начиная с мельчайших построений) лежит прием резких «флорестано-эвсебиевских» противопоставлений.
Яркий образец этой контрастной формы — пьеса «Причуды» (из сборника «Фантастические пьесы»). В первом, трехчастном, построении главной, «флорестановской», теме противопоставляется середина, начальная тема которой имеет «эвсебиевский» характер. Но эта середина сама построена как контрастная трехчастная форма, ее средняя часть также порывиста, взволнованна. Центральный эпизод всей пьесы, сумрачно-таинственный, построен как трехчастная форма и содержит контрастные, «взрывчатые» элементы. Обрамляющая его первая «флорестановская» тема образует по отношению к нему максимальный контраст.
Шумановские циклы отличаются от обычных сюит не только своей внутренней контрастностью. Не менее существенна образно-интонационная связь, объединяющая пьесы в единое целое. В формообразовании шумановских циклов существенную роль играют два приема: монотематизм и вариационность.
Тенденция к монотематизму последовательно проявлялась в романтической музыке XIX столетия. Она обнаружилась в эти же годы в симфонизме Берлиоза; несколько лет спустя она появилась в симфониях самого Шумана и у Мендельсона и, наконец, в симфонических поэмах Листа. Так и в фортепианных произведениях Шумана сюитное построение уступает место новому принципу композиции, основанному на сквозном развитии единого музыкального образа. Эти «монотематические» тенденции часто связаны с вариационностью.
Один тип романтического, характерно вариационного цикла представлен «Симфоническими этюдами» (1834). Героическое, «флорестановское» произведение Шумана, оно возникло под влиянием искусства Паганини, но превзошло его своей пламенной романтикой.
Название этюдов должно было означать, что по своей серьезности и глубине они выходят за рамки бравурных вариаций и приближаются к симфонической музыке, что их пианистическое звучание по полноте и мощи, по тембровому разнообразию оркестрально и, наконец, что в самом развитии господствуют симфонические принципы. Главная тема — траурный марш (тема принадлежит не Шуману), — постепенно преобразуясь, превращается в финале в величавое победное шествие.
Эти вариации можно назвать энциклопедией образов, жанров и приемов фортепианной романтической музыки XIX века. Так, например, таинственный, мрачный первый этюд содержит черты имитационно-полифонического письма. Романтическая взволнованность второго близка к романсным интонациям. Исступленная сила третьего основывается на четком ритме марша. «Порхающая» танцевальность четвертого носит скерцозный характер. Каждый образ характеризуется новым виртуозно-пианистическим приемом. Отсюда название «этюды».
Другой тип монотематической вариационности представлен «Карнавалом» — сюитой, составленной из двадцати «сценок». Всем характерным пьесам присуща общая группа интонаций, состоящая из четырех звуков.
(А Es С Н или As С Н. Эти буквы составляют название чешского городка Аш (Asch), в котором жила в эти годы Эрнестина фон Фрикен, возлюбленная Шумана. Кроме того, три из них образуют первый звук фамилии самого композитора (SCH). Эти буквы-звуки появляются в «Карнавале» под заглавием «Сфинксы».)
Трактовка этого «интонационного зерна» вольная. Каждая «сценка» имеет свою мелодическую (а также и жанровую, ритмическую, фактурную, гармоническую) характеристику. При этом структура цикла более сложна, чем в вариациях классицистского типа. Между отдельными пьесами существуют музыкально-образные «переклички». Так, «Пауза» и заключительный «Марш давидсбюндлеров» варьируют основные образы «Вступления». Центральные персонажи цикла — Эвсебий и Флорестан, Киарина и Эстрелла, Шопен и Паганини — объединяются общими «лейтмотивами». Кроме того, в композиции цикла намечены определенные структурные закономерности. Он как бы делится на две части. Начальные девять пьес объединены одним интонационным комплексом (A Es C H), во второй половине цикла господствует другая группа (АsСН). Восьмая, девятая и десятая пьесы разделяют эти два этапа. (Между восьмой и девятой пьесой Шуман поместил загадочные «Сфинксы».)
В некоторых циклах контрастирующие пьесы не связаны определенным интонационным комплексом, но обладают мелодическим сходством (например, в «Бабочках»). Часто у Шумана различные пьесы объединены общностью фактуры. Так, например, в «Крейслериане» страстно-бунтарский образ первой пьесы, который многократно встречается в различных эпизодах цикла, неизменно выражен посредством характерных фактурных приемов изложения. Повторение или варьирование одного и того же музыкального образа также часто создает у Шумана «перекрестные связи».
Музыкальный язык Шумана ярко самобытен.
В своем творчестве композитор широко и последовательно преломлял распространенные музыкальные жанры, обращаясь для этого к народно-бытовому искусству и наследию классиков. (Так, Шуман часто использует вальс («Карнавал», «Бабочки»), песню («Грезы», «Бабочки», «Романс» ор. 28 № 2), арию (вторая часть Первой сонаты), полонез (в «Бабочках», в сонате ор. 11), хорал (центральный эпизод в «Причудах»), марш («Важное происшествие», вторая часть «Фантазии», финал «Симфонических этюдов») и т. п.) Однако типичные лирико-психологические и «новеллистические» черты шумановского стиля резко отличают его произведения от предшественников.
Яркая особенность музыкального языка Шумана — многоплановость, которая проявляется и в возросшем значении гармонии, и в своеобразной полифонизации фактуры.
Композитор сам писал о том, что современные музыканты, «проникая глубже в тайны гармонии, научились выражать более тонкие оттенки чувств». Стремясь к передаче таких оттенков, Шуман обращается к подвижной и сложной гармонии, к неожиданным, иногда причудливо смешанным краскам.
Не разрушая функционально логических связей, Шуман часто прибегает к «отклонениям» от классической нормы. Он проявляет пристрастие к неожиданным модуляциям, неподготовленным диссонансам, хроматическим последованиям, энгармонизмам. Привычные разрешения он часто заменяет неожиданными оборотами, подчас сближая отдельные тональности (Например, в «Карнавале», в сцене «Reconaissance», он возвращается в тональность As-dur непосредственно от H-dur. В «Фантастических пьесах», в пьесе «Ночью», D-dur появляется после f-moll, и т. д.), не боясь смешения красок. Так, в начале «Крейслерианы» басы на полтакта отстают от верхних голосов. Гармоническое движение часто проявляется не непосредственно, а через отдаленные аккорды, «отодвигающие» и ослабляющие основные функции. Например, в начале «Карнавала» основная тональность показана через ее субдоминанту и доминанту, а сам тонический аккорд дан только как проходящий. Аналогичным образом в «Причудах» тонический аккорд отодвинут, а главная тональность представлена субдоминантовыми гармониями.
В стремлении Шумана к необычным гармоническим оборотам, вносящим в музыку неожиданный эмоциональный тон, есть много общего с парадоксальным юмором стихов Гейне — художника, близкого Шуману, который утверждал, что свои «резкие диссонансы» он вводил вполне сознательно как выражение «оппозиции к мягкотелой сентиментальности».
Усиление роли гармонии в качестве выразительного средства уже само по себе нарушило традиционное соотношение мелодии и фона. Но Шуман вообще уничтожает в своей музыке ощущение «переднего плана». Сами темы у Шумана большей частью полимелодичны. Они редко образуют рельефное противопоставление красочно-гармонической основе, подобно «песенно-романсным» темам Шуберта или Мендельсона.
Скрытые полифонические и гармонические голоса обволакивают основную мелодию, образуют с ней своеобразный свободный контрапункт в манере «арабесок»:
Гармонический и мелодический «планы» сближаются и переплетаются. Каждая деталь фактуры образна. Все это в совокупности создает впечатление эмоциональной многоплановости.
В высшей степени своеобразна мелодика Шумана. В его фортепианных произведениях неоднократно встречаются закругленные песенные темы в «шубертовской» манере. См., например, тему «Романса» Fis-dur или «Грез». В «Романсе» плавная поющая мелодия, как бы отдаленная от гармонического фона и противопоставляемая ему, вызывает яркие ассоциации с вокальной музыкой в оперных и народно-песенных традициях:
Но наряду с ними типичной чертой мелодии Шумана является интонационная подвижность, в отличие от законченных форм давно сложившихся народных мелодий. (Современник Шумана, Вагнер, обдумывая в эти же годы пути создания наиболее правдивой, точной и выразительной вокальной партии в опере, отверг «цитирование» отстоявшихся народных песен именно из-за типизированности и законченности их мелодий.) Гибкие переходы, свобода рисунка, отсутствие застывших формул (в частности, каденционных) сообщают мелодике Шумана эмоциональную непосредственность. Часто мелодия звучит в средних голосах и сливается с гармонией и фактурой. Именно в текучести кроется большая психологическая выразительность.
Ярко характерны шумановские энергичные ритмы. В основу его музыки часто положен ритмический принцип организованного движения, который получил широкое распространение в инструментальной музыке XVIII века. У Шумана на протяжении всей пьесы или раздела настойчиво пульсирует какой-нибудь один краткий ритмический мотив. Этот прием служит стержнем объединения разнокачественных музыкальных образов.
При этом шумановские ритмы новы, необычны, свободны от оков метрического схематизма и бесконечно разнообразны. Вальсовость, довольно часто встречающаяся у Шумана, ни в какой мере не определяет характер его ритмики. Энергичный облик, порывистость его музыки подчеркивается остротой и сложностью акцентов, нередко быстротой темпов. Шуману свойственны пунктированные ритмы, синкопы, полиритмические эффекты. В их разнообразии проявляется неисчерпаемое воображение композитора. Утонченность и необычность самого ритмического рисунка проступают с особенной рельефностью на фоне повторного движения. Выдержанный ритмический фон оттеняет выразительные детали гармонии, капризной мелодии, полимелодической фактуры. Сочетание простоты с изысканностью, неизменности с неожиданностью важнейшие элементы фортепианного стиля Шумана в целом.
Новым в ритмах Шумана представляется и прихотливость темпа, отражающего колебания душевных состоянии. Непрерывное нарастание, безудержное stringendo в конце произведения становится даже одним из стилистических признаков шумановской фортепианной музыки в крупных формах (см. Первую и Вторую фортепианные сонаты, «Фантазию», концерт). В этом проявляется пристрастие к свободным ритмам романтиков как к одному из выразительных средств в передаче возбужденных, неустойчивых состояний.
Наконец, органический элемент фортепианных произведений Шумана — их новый пианистический стиль.
Только в фортепианной сфере, где композитор и исполнитель сливаются воедино, где богатейшие ресурсы самого инструмента открывают безграничный простор воображению художника-романтика, могло зародиться искусство Шумана. Эмоциональная лирика его музыки и глубина психологического проникновения, яркие образы могли быть раскрыты только посредством нового фортепианного звучания — многоэлементной полифонизированной фактуры, красочно-тембровых эффектов, педального смешения красок и т. д. Многие произведения Шумана для рояля требуют огромного исполнительского темперамента, звукового блеска и технической виртуозности. В отрыве от фортепианного звучания они утратили бы большую долю своеобразия и обаяния. Но при этом в музыке Шумана нет и отдаленного следа ненавистного ему эстрадно-бравурного стиля. Борясь с виртуозной музыкой ее собственным оружием, он поставил исполнительскую технику на службу поэзии и широко раздвинул границы фортепианного искусства. С этой точки зрения, Шуман занимает место в одном ряду с Шопеном и Листом.
Выразительные особенности шумановских миниатюр определили и своеобразие его сонатных циклов. Речь идет о трех фортепианных сонатах и «Фантазии», первоначально озаглавленной как «Большая соната».
Фортепианная музыка — самая новаторская и самобытная область художественного наследия Шумана — оказала влияние на его творчество и в других жанрах. Даже в вокальной и камерно-симфонической сфере, за редкими исключениями, лучшими произведениями Шумана являются те, в которых господствует красочное звучание фортепиано (песни, концерт, квинтет, квартет, трио).
Сочинения для фортепиано:
3 сонаты:
ор. 11, 1835
ор. 22, 1835, новый финал — 1838
Большая соната, первоначальное название «Концерт без оркестра», ор. 14, 1836, 2-я редакция — 1853
3 сонаты для юношества (ор. 118, 1853)
вариации и сюиты:
Вариации на тему Абегг (Thème sur le nom Abegg, op. 1, 1830)
Бабочки (Papillons, op. 2, 1831)
Экспромты на тему Клары Вик. Тема и 10 вариаций (ор. 5, 1833; 2-я редакция — 1850)
Танцы давидсбюндлеров (Die Davidsbündlertänze, 18 характерных пьес, op. 6, 1837)
Карнавал (Carnaval, Маленькие сцены, написанные на 4 ноты, ор. 9, 1835)
Симфонические этюды (12 Etudes symphoniques, op. 13, 1837; 2-я редакция под названием «Этюды в форме вариаций», 1852)
Крейслериана (Kreisleriana, фантазии, ор. 16, 1838)
Юмореска (ор. 20, 1839)
сборники и отдельные пьесы:
Этюды для фортепиано по каприсам Паганини (ор. 3, 1832)
Интермеццо (Intermezzi, op. 4, 1832)
Токката (op. 7, 1830; 2-я редакция — 1833)
6 концертных этюдов по каприсам Паганини (ор. 10, 1833)
Фантастические пьесы (Fantasiestücke, op. 12, 1837)
Детские сцены (Kinderszenen, op. 15, 1838)
Арабеска (op. 1839)
Blumenstück (op. 19, 1839)
Новелетты (op. 21, 1838)
Ночные пьесы (Nachtstücke, op. 23, 1839)
Венский карнавал (Faschingsschwank aus Wien, фантастические картины, ор. 26, 1839)
3 романса для фортепиано (op. 28, 1839)
4 фортепианные пьесы (ор. 32, 1839)
Этюды для педального фортепиано (ор. 56, 1845)
Эскизы для педального фортепиано (ор. 58, 1845)
6 фуг на имя BACH (для органа или педального фортепиано, ор. 60, 1845)
Альбом для юношества (ор. 68, 1848)
4 фуги (ор. 72, 1845)
4 марша (ор. 76, 1849)
Лесные сцены (Waldszenen, op. 82, 1849)
Пёстрые листки (Bunte Blätter, op. 99, 1849)
3 фантастические пьесы (3 Fantasiestücke, op. 111, 1851)
Листки из альбома (Albumblätter, op. 124, 1845)
7 пьес в форме фугетт (ор. 126, 1853)
Утренние песни (Gesänge der Frühe, op. 133, 1853)
Presto (g-moll, первоначальный финал из сонаты No. 2, 1835)
скерцо (f-moll, первоначально скерцо для сонаты No. 3, 1836)
канон на тему песни «An Alexis send’ich dich»
для фортепиано в 4 руки:
8 полонезов (1828)
Восточные картины (Bilder aus dem Osten, 6 экспромтов, ор. 66, 1848)
12 пьес для маленьких и больших детей (ор. 85, 1849)
Бальные сцены (Ballszenen, op. 109, 1851)
Детский бал (Kinderball, op. 130, 1853)
для двух фортепиано:
Andante и вариации (ор. 46, 1843, в 1-й редакции для 2 фортепиано, 2 виолончелей и валторны)
Источник