Спой мелодию концерта номер 3 для фортепиано с оркестром рахманинова

Спой мелодию концерта номер 3 для фортепиано с оркестром рахманинова

С. Рахманинов Концерт для фортепиано с оркестром № 3

Сергей Рахманинов – это яркая и сильная фигура в отечественной музыкальной культуре. Он был блестящим пианистом, не имеющим себе равных среди современников. Кроме того многие поклонники знали его как выдающегося дирижера и, конечно же, композитора. Не случайно один из музыкальных критиков назвал маэстро «божеством в трех лицах». Его исполнительский дар был поистине великолепным, и именно фортепианной музыке Рахманинов уделял огромное значение в своем творчестве.

Историю создания Концерта для фортепиано №3 Рахманинова, а также интересные факты и музыкальное содержание произведения читайте на нашей странице.

История создания

Очень важное место в фортепианном творчестве Сергея Васильевича Рахманинова занимает жанр концерта. Более того, ни один из его современников не придавал такого значения этому жанру. Считается, что именно концерты – это своеобразные вершины в его творчестве, а остальные сочинения (сонаты, вариации, прелюдии ) лишь спутники, но неизменно наделенные аналогичными творческими идеями.

Все концертное творчество композитора принято делить на три периода: ранний, зрелый и заграничный. Так, его первый концерт был сочинен еще в студенческие годы, во время обучения в консерватории (1981). Второй (1901) и Третий (1909) концерты появляются уже в зрелый период его творческого пути. Четвертый принято относить к переходному отрезку от зрелого к позднему периоду, соответственно от русского к заграничному. Сюда же следует отнести и Рапсодию на тему Паганини . Первый концерт принято считать еще недостаточно самостоятельным. В нем улавливается большое влияние Чайковского , Грига, Листа . Любопытно, что именно этот концерт является первым произведением, которое молодой композитор решил предать гласности и занес в свой первый опус. Чуть позже он сделал вторую редакцию этого сочинения.

Во Втором концерте Рахманинов предстает уже зрелым композитором с индивидуальным ярким стилем. Исполнение этого произведения принесло Сергею Васильевичу заслуженный успех. Оно сразу же было признано критиками лучшим в этом жанре, правда, после Концерта b-moll Чайковского. Главную партию первой части и вовсе назвали одной из самых ярких тем России.

Центральное место в этот период творчества занимает Третий фортепианный концерт, который ничуть не уступает предыдущему по мелодическому богатству и широте тем. Более того, в нем заметно чувствуется большая зрелость и сосредоточенность мысли.

Весной 1909 года семья Рахманиновых покинула Дрезден и вернулась в Москву. Композитор сразу же включился в работу. Летом, по обычаю, он перебирается в Ивановку. Вот только к этому времени имение уже пришло практически в упадок. Композитору пришлось взять в свои руки полностью управление и привести все в порядок. Масса усовершенствований обошлась Рахманинову в приличную сумму. Именно здесь он и начинает работу над своим Третьим концертом d moll. К октябрю этого года произведение было полностью закончено и оркестровано.

Впервые концерт был исполнен в ноябре 1909 года в Нью-Йорке под управлением В. Дамроша. В январе 1910 года Сергей Васильевич повторил исполнение своего нового сочинения уже совместно с Густавом Малером . А вот соотечественники композитора смогли познакомиться с новым сочинением в исполнении автором весной 1910 года. Оркестром управлял Е. Плотников.

После первого прослушивания концерт был очень тепло принят публикой и высоко отмечен музыкальной общественностью, но не более. Настоящее признание пришло немного позднее. Критики объясняют это новизной концерта. Лишь в 30-е годы это сочинение получает более широкое признание публики, его исполняют во многих концертах. В. Горовиц, В. Гизекинг, а также многие другие советские и английские пианисты включают это произведение в свои программы.

Интересные факты

• Во Втором и Третьем концерте Рахманинов решил продолжить идею Чайковского , поместить эпизод скерцо в среднюю медленную часть.
• Первое исполнение Третьего концерта планировалось 6 февраля 1910 года в Петербурге в рамках седьмого абонементного концерта Зилоти. Однако не пришли вовремя оркестровые партии из США, поэтому Рахманинову пришлось исполнить «Второй».
• Композитору пришлось уехать на гастроли за границу, поэтому отрепетировать Третий концерт он не смог в России. Рахманинов тренировался на клавиатуре, которую взял на корабль, отправляясь в США.

• Если во Втором концерте Рахманинов стремился максимально уровнять партии солиста и оркестра, то в Третьем на первый план выходит именно фортепиано. Ему отводится главная роль.
• Скандальный случай произошел 19 декабря 2012 года в Москве в Доме Музыки, где должен был исполняться Третий концерт. В роли солиста выступал Андрей Гаврилов. Вот только прямо перед самым концертом пианист скрылся из зала, сбежав через пожарный вход. Версии, почему это случилось на самом деле разные. Одна сторона утверждает, что солист был попросту не готов, другая же обвиняет дирижера Дмитрия Юровского и оркестр в непрофессионализме. Спас ситуацию пианист Александр Гиндин, который случайно оказался на тот момент в зале и вышел на сцену, заменив Гаврилова. Любопытно, что чуть ранее Андрей Гаврилов уже поступил подобным образом, сбежав с концерта во Владимире. Правда там он должен был исполнять Первый концерт Рахманинова.
• Любопытную интерпретацию концерту дает пианист Андрей Гаврилов. По его мнению, во второй части Рахманинов вспоминает не образ Руси, а своей первой девушки Веры Скалон. В этой части он будто заново переживает весь этот роман. Даже в конце части он будто выкрикивает трижды ее имя, после чего он прощается с возлюбленной. В финале же торжествует жизнь, с военными казачьими песнями, весенней мифологией и безудержной фантазией.
• Третий концерт звучит в легендарной киноленте «Блеск» 1996 года, режиссера Скотта Хикса. Главный герой фильма талантливый пианист Дэвид Хельфготт. Его путь к славе был очень сложным, со множеством преград. Детство и юность, казалось, были лишены радостных эмоций, во многом причиной тому был тотальный контроль деспотичного отца. Была у пианиста одна мечта – выучить и исполнить на сцене Третий концерт Рахманинова. Ему удается ее осуществить, при этом Дэвид сходит с ума. Примечательно, что исполнитель главной роли Джеффри Раш сам играл на фортепиано во время съемок. Актер был удостоен премии «Оскар» и «Глобус».

Содержание Концерта для фортепиано №3 Рахманинова

Рахманинов предпочитал всегда идти своим путем, не следуя всеобщему увлечению. Так в годы модернизма, когда композиторы пытались привлечь внимание необычными и порой даже изощренными звучаниями, Сергей Васильевич обращается к древнейшим пластам национального искусства. Основная тема Третьего концерта показательна в этом плане. В ее звучании улавливаются старинные песнопения. Примечательно, что американский музыковед И.С. Яссер и вовсе сравнил ее с древним церковным напевом. Он даже обратился к автору, с просьбой прокомментировать это. Рахманинов же ответил, что мелодия на самом деле оригинальна и он не использовал специально какую-либо цитату. «Просто так написалась» — сообщил Сергей Васильевич. Однако он пояснил, что хотел специально придать мелодии большую напевность, как если бы ее исполнил какой-нибудь певец, а не фортепиано. Это у него удалось в полной мере, ведь не случайно это произведение называют концертом-песней. По своему интенсивному развитию и значительному содержанию, Третий концерт не уступает выдающимся симфоническим циклам, не даром его еще называют концертом-симфонией.

В Третьем концерте Рахманинов показал во всей красе образ Родины, но немного иной, нежели во Втором. Здесь композитор уделяет внимание именно Древней Руси, с ее таинственным и поэтичным звучанием. Мягкая и задушевная мелодия начинает концерт, она словно невзначай напета. Тема эта словно сама выросла из русского народного-песенного мелоса. Постепенно свободно-вариантное песенное развертывание приводит к кульминации в которой возникает новый песенный оборот. Это словно тихий вздох восхищения от созерцания родных просторов, открывшихся взору. Следующие части словно вырастают из первой.

Главная тема Интермеццо (2 часть) также представляет собой песенный мотив. Он полон сосредоточенной задумчивости. Воображение рисует серьезный и вдумчивый взгляд в затененные родные дали. Далее звучат вариации-строфы, где происходит страстное излияние чувств. Лишь четвертая строфа несколько оттеняет другие со своей танцевальностью. Как напоминание, здесь проводятся партии из первой части.

Третья часть – финал, рисует сказочный мир, который вступает в свои права с воцарением темноты и исчезает с рассветом, оттеняя праздничные массовые картины (экспозицию и репризу). Основной образ представляет собой причудливый звездный дождь, который завораживает слушателей загадочно-насмешливой феерической красотой.

Рахманинов очень мастерски использовал для этих целей звучность фортепиано. Кульминация части мощная, колокольно-хоровая. В ней угадывается какое-то упование на небывалое преображение, но в решающий момент происходит катастрофический срыв. Вместо нового проведения, песенный мотив трагически распадается. Появляются зловещие фантастические линии, а также стонущие интонации. К концу спада все утихает, восстанавливается тональность. Но это лишь смутные проблески надежды на восстановление песенного образа. Традиционной сонатной репризы здесь нет. В большой и невероятно виртуозной каденции солиста главная тема приобретает скерцозный облик, затем звучит с патетическими призывами. Песенная тема снова возвращается в репризе-коде, здесь она звучит скромно и во всей красе. Завершается произведение каскадом аккордов, как победой светлого начала.

В Третьем концерте воображение Сергея Васильевича проложило пусть светлым надеждам сквозь «вековую мглу». Примечательно, что сочинение это стало одной из вершин русского музыкального искусства предоктябрьской поры. Оно создавалось наряду с патриотическими циклами «Родина», «На поле Куликовом» Блока. Именно в это время поэт осознал, что главной является тема о России и она самая реальная, настоящая. Удивительным образом два лирика-современника, абсолютно не сговариваясь воспевают в своем творчестве главную для себя тему.

Третий концерт Рахманинова является одним из наиболее значимых произведений композитора. Он открывает новые грани творчества маэстро. Этим сочинением, Рахманинов еще более сближает концерт и симфонию. Но еще примечательнее то, что все возможности для интенсивного развития сконцентрированы у него в одной, невероятно красивой песенной теме. Именно в этом концерте практически полностью сформировался стиль Сергея Рахманинова, неповторимый и легко узнаваемый.

Понравилась страница? Поделитесь с друзьями:

Фортепианный концерт №3 Рахманинова

Источник

Спой мелодию концерта номер 3 для фортепиано с оркестром рахманинова

Третий фортепианный концерт был впервые исполнен 28 ноября 1909 г. автором с Нью-Йоркским симфоническим оркестром под управлением Вальтера Дамроша в ходе турне Рахманинова по Соединенным Штатам Америки. Премьера концерта в России состоялась в апреле 1910 года.

Третий фортепианный концерт d-moll ор. 30, написанный летом 1909 года, представляет собой вершину рахманиновского творчества второй половины 1900-х годов. Он завершает и в известном смысле подытоживает эту сложную полосу творческих исканий композитора. В то же время концерт свободен от тех недостатков, которые в большей или меньшей степени были свойственны предшествовавшим ему крупным произведениям других жанров. Рахманинов преодолевает в нем известную рыхлость формы, чрезмерное многословие и обилие повторов, ощущающиеся порой во Второй симфонии, надуманную философичность замысла и театрально-приподнятый, велеречивый пафос некоторых эпизодов фортепианной сонаты.

По ясности замысла, стройности и законченности художественного воплощения, безупречному равновесию всех элементов концерт этот не уступает Второму, так ярко, свежо и оригинально прозвучавшему в начале 1900-х годов. Подлинная, самобытная творческая индивидуальность Рахманинова снова проявилась в нем во всей своей силе и неповторимом поэтическом обаянии.

Один из критиков, восторженно приветствуя появление нового фортепианного концерта, который, по его мнению, «можно не обинуясь назвать прекрасным», писал: «Кто знает рахманиновскую лирику, кто привык к его манере вести мелодию, кто помнит его широкое, ясное фортепианное письмо, тот сразу найдет все знакомые черты рахманиновского творчества в 3-м концерте и с радостью убедится, что талант композитора так же свеж, ясен, как он был свеж и ясен в лучших вещах Рахманинова» .

Однако Рахманинов отнюдь не повторял сам себя в новом концерте и не возвращался к более раннему этапу своего творчества. Сравнивая Третий концерт со Вторым, мы находим между ними наряду с очевидными аналогиями также и существенные различия. Лирика Рахманинова становится более углубленной и сдержанной, порой даже суровой по колориту. В Третьем концерте нет того юношески непосредственного, «весеннего» разлива чувств, которым так пленяет и чарует поэтически цельный, словно возникший из одного воодушевленного порыва концерт c-moll. Лирические эпизоды Третьего концерта требуют более сосредоточенного внимания, для того чтобы полностью воспринять всю красоту выраженного в них чувства. Вместе с тем значительно усиливаются и обостряются драматические контрасты, возрастает напряженность симфонического развития.

В отличие от Второго фортепианного концерта, где композитор стремился к предельному слиянию сольной партии с оркестром, иногда даже отодвигая ее на второй план, в Третьем концерте безусловное господство принадлежит солисту. Это проявляется не только в том, что проведение всех основных тем (за исключением темы второй части — Intermezzo) в экспозиционных разделах поручено фортепиано, но и в смелом «обнажении» фортепианной звучности в кульминационных моментах развития, когда на длительных отрезках оркестр совсем умолкает, отступая перед напором воли и темперамента солиста. Исполнитель сольной партии не соревнуется с оркестром, а диктаторствует и безраздельно властвует над ним. Самые средства фортепианного изложения в Третьем концерте значительно обогащаются по сравнению с более ранними рахманиновскими произведениями. При этом развивается и мелкая пассажная техника, отличающаяся подчас почти моцартовской классической ясностью рисунка (На моцартовские черты в главной партии первой части концерта обращает внимание Асафьев.), и искусство «многоэтажных» аккордовых наслоений, создающих впечатление одновременного звучания нескольких регистров. Высшей ступени своего развития достигает то, что можно назвать монументальным фортепианным симфонизмом Рахманинова.

Не менее замечателен и своеобразен концерт по общей структуре, соединяющей симфоническую цельность замысла с элементами известной рапсодичности. Ряд эпизодов в различных его частях носит характер каденционных отступлений свободно фантазирующего солиста, но при этом они всегда органично включаются в общую цепь развития.

Первая часть концерта — Allegro ma non tanto —начинается прямо с изложения главной партии, без обычного в концертном жанре эффектного, блестящего вступления. Тема подготавливается лишь двухтактовым оркестровым построением, устанавливающим ровный, постоянный ритмический фон, на котором развертывается широко и свободно льющаяся песенная тема. Но замечательнее всего самая мелодическая природа этой темы, предельно скромно и просто оформленной в октавном изложении фортепиано с мягким, приглушенно матовым, почти камерным по звучанию оркестровым сопровождением. По своей глубокой самобытности и емкости образно-выразительного содержания тема эта равноценна столь же уникальной «заглавной» теме Второго фортепианного концерта.

Было высказано много соображений и догадок об источниках основной темы Третьего рахманиновского концерта и даже сделана попытка найти ее прототип в одной из мелодий знаменного распева. Сам композитор отрицал наличие каких-либо сознательно заимствованных мелодических элементов в своей теме. В ответ на заданный ему вопрос о ее происхождении он отвечал: «Первая тема моего 3-го концерта ни из народно-песенных форм, ни из церковных источников не заимствована. Просто так „написалось». Я хотел „спеть» мелодию на фортепиано, как ее поют певцы,— и найти подходящее, вернее, не заглушающее это „пение» оркестровое сопровождение».

В подтверждение того, что у него не было сознательного намерения придать теме народно-песенный или литургический характер, Рахманинов указывал на применение в ней гармонического минора с повышенным вводным тоном, чуждого как русской народной песне, так и мелодике знаменного распева. «В то же время,— признавал он,— нахожу, что тема эта приобрела, помимо моего намерения, песенный или обиходный характер». Мелодические обороты народной песни и знаменного распева преломлены здесь композитором через призму личного, субъективного восприятия и приобретают глубоко индивидуальный отпечаток. Эта тема, являющаяся одной из вершин мелодического вдохновения Рахманинова, представляет собой яркий образец того тесного взаимопроникновения индивидуально лирического и эпически общезначимого начала, которое было одной из характерных черт рахманиновского творчества. Примечательно свидетельство композитора, что у него не было никаких предварительных вариантов, изменений и поправок при ее сочинении: тема легко и просто «написалась». Этим объясняется удивительная ее цельность, естественность и непринужденность развития.

Тема плавно и неторопливо развертывается на основе разнообразных вариантных преобразований начальной терцовой попевки, постепенно расширяя свой мелодический диапазон путем опевания соседних звуков (прием, типичный для лирической мелодики Рахманинова и уже знакомый нам по предыдущему изложению). Многократное ритмически варьированное повторение этой терцовой ячейки с неизменным возвращением к опорному тоническому звуку действительно придает теме известные черты сходства с мелодиями знаменного распева. Но уже в первой фразе появляется VII высокая ступень cis и между крайними мелодическими точками образуется интервал уменьшенной кварты, столь излюбленный Рахманиновым особенно в раннем периоде творчества. Несмотря на то что он дан здесь в скрытом, завуалированном виде, это вносит элемент повышенной лирической экспрессии:

В дальнейшем развитии темы выразительная напряженность ее звучания усиливается благодаря секвенцированию и насыщению мелодики хроматизмами. Достигая своей высшей точки — звука b, мелодия затем спокойно, тремя сокращающимися по диапазону ниспадающими волнами (Заключительное предложение темы построено по принципу «сопоставления с результатом» (2—2—4). Метрическое растяжение третьей волны усиливает впечатление «отлива», постепенно убывающей динамики.), опускается к тонике. Основой ее является, таким образом, минорный гексахорд, что подчеркивает ее сходство со старинными русскими напевами.

В целом главная партия образует законченное построение, которое повторяется затем с незначительными изменениями в самой теме, мягко и приглушенно звучащей на этот раз у альта и валторны solo на фоне легких пассажей фортепиано.

Структурная завершенность главной партии вызывает необходимость в довольно большом по размеру связующем построении. В основном связующая партия строится на развитии элементов главной партии, но в ней появляются также отдельные «предвестники» побочной партии, мотивы которой мелькают в оркестре в легком скерцозном преломлении:

Побочную партию Рахманинов начинает не сразу с изложения темы в основном ее виде. Этому изложению предшествует вступительное построение с ритмически острыми фразами оркестра, в которых обнаруживается легко ощутимая связь и со скрытой маршевой поступью главной партии и с указанными мотивами-«предвестниками» побочной партии из связующего раздела:

Собственно тема побочной партии, проникнутая светлым, лирически-мечтательным настроением, излагается в партии фортепиано в начале при полном молчании оркестра, и лишь постепенно, по мере динамического нарастания и расширения ее мелодического диапазона, вступают отдельные оркестровые голоса, «поддерживая» солиста. Развитие темы происходит с помощью обычных для Рахманинова приемов, на основе соединения свободной вариантности и секвентности. Интимное, затаенно нежное звучание ее первых тактов постепенно сменяется воодушевленным лирическим пафосом. В свободе и непринужденности мелодического развертывания темы, а также и в некоторых особенностях построения побочной партии проявляются черты известной импровизационности. Плавно совершающееся динамическое «затухание» после кульминации, приходящейся на начало второго предложения, прерывается эпизодом каденционного типа, вслед за которым дано заключительное построение темы.

Как и в первой части Второй симфонии, благодаря певуче-лирическому характеру обеих тем экспозиции основной контраст переносится на соотношение между экспозицией в целом и драматически напряженной разработкой. Начинается разработка с сокращенного проведения темы главной партии в первоначальном ее изложении. Но затем она словно растворяется в коротких, мелькающих у разных инструментов оркестра отрывистых мелодических фигурках и фортепианных пассажах. Преобладание уменьшенных септаккордов, нонаккордов и увеличенных трезвучий в гармонии придает этому разделу тревожно-фантастический оттенок. Вычлененный из основной темы мотив, постепенно преобразуясь, превращается в активную грозно-«наступательную» аккордовую фигуру, которая с большой силой и энергией звучит у фортепиано при поддержке оркестра:

Эта кульминация заканчивается трагическим срывом со стремительно низвергающимся каскадом аккордов у фортепиано на гармонической основе уменьшенного септаккорда (Здесь возникает некоторая аналогия с таким же неожиданным стремительным срывом в Третьей симфонии Скрябина, который композитор обозначил словами «ecroulement formidable» («грозный обвал»).). Здесь впервые и единственный раз на протяжении всего первого Allegro вступает полное оркестровое tutti, что особенно подчеркивает драматически-вершинное значение этого момента. Затем наступает длительный спад, погружение в сферу мрачных, скорбных эмоций. Состояние глубокой душевной подавленности выразительно передает повторяющаяся сначала в оркестре, а потом и у фортепиано интонация вздоха, стона:

Новая волна постепенного нарастания (Allegro molto) приводит к еще более высокой кульминации, которая перекрывает предшествующую по силе напряжения. Эта вторая волна, сливающая последний раздел разработки с началом репризы, представляет собой огромную по размеру фортепианную каденцию. Подобная трактовка каденции солирующего инструмента является, пожалуй, уникальной в музыкальной литературе. Стремление к органическому включению сольной каденции в развитие музыкальной формы было обычным уже со времени Пятого фортепианного концерта Бетховена. Но при этом каденция приходилась обычно на более ранние этапы развития и становилась частью разработки.

Так поступает, например, Чайковский во Втором фортепианном концерте. В первой части этого концерта Чайковского каденция занимает всю вторую половину разработки и по своей длительности даже превосходит рахманиновскую каденцию, но функция ее иная. Она подготавливает репризное вступление главной партии в оркестре. После нее идет еще обширный раздел формы, включающий репризу (хотя и с сокращенной главной партией) и коду.

У Рахманинова мощная волна нарастания в каденции «поглощает» главную партию репризы, тема которой не только сокращена по изложению, но и очень сильно видоизменена и переосмыслена. С помощью целого комплекса средств динамического, тематического и фактурного развития достигается коренное перевоплощение образа (Понятие репризы «типа перевоплощения» (в отличие от простой динамической репризы, в которой характер образа не претерпевает коренного изменения) ввел В. А. Цуккерман в работе «Динамический принцип в музыкальной форме». Собственно понятие репризы становится при этом часто условным. В рахманиновском концерте мы имеем дело как раз с одним из тех случаев, когда в репризном перевоплощении главной партии «господствует не функция возврата (хотя бы и трансформированного), а функция вершины». С этой точки зрения определяющим моментом формы всей первой части в Третьем концерте Рахманинова можно считать движение к кульминациям, которые следуют друг за другом в порядке нарастающей силы и напряженности. Первая из них расположена в побочной партии экспозиции, вторая — в разработке и третья — на грани разработки и условной, переосмысленной репризы.). Исполненная глубокой затаенной скорби, элегическая тема приобретает экстатически восторженное, ликующее звучание (Каденция дана Рахманиновым в двух вариантах. Основной вариант изложения по эффектности, быть может, уступает дополнительному, напечатанному сверху мелким шрифтом, но его преимуществом является более последовательная, постепенная линия нарастающего подъема к динамической вершине.).

Побочная партия репризы воспринимается в значительной степени как продолжение этой гигантски разросшейся каденции. Но, в отличие от предельно динамизированной по изложению главной партии, она дана лишь в виде мимолетной, далекой реминисценции и, возникая на короткий момент, растворяется в легких воздушных пассажах.

Коренным переосмыслением основного тематического материала в репризе оправдывается заключительное построение всей первой части, в котором тема главной партии целиком проводится в первоначальном изложении. Благодаря этому обрамлению первая часть концерта приобретает черты известной лирической замкнутости. После всех драматических «событий», развертывающихся в разработке и начале репризы, снова восстанавливается настроение глубокой элегической задумчивости, которым окрашено было начало.

Вторую часть — Adagio — Рахманинов озаглавил «Интермеццо», тем самым подчеркнув ее как бы промежуточное, «отстраняющее» значение. Однако при более детальном анализе в ней обнаруживается ряд связей и перекличек с крайними частями, благодаря чему она органически включается в общее музыкально-драматургическое развитие.

По форме эта часть представляет собой группу свободных вариаций на тему сдержанно-лирического характера, данную в простом и строгом изложении хорального типа. Проведение темы поручено оркестру, но затем, с момента вступления фортепиано, инициатива всецело переходит к солисту. При этом варьируется не вся тема, а только первое ее построение. Вариации представляют собой не столько последовательную цепь видоизменений первоначальной основы, сколько нечто вроде свободного фантазирования на заданную тему. Это подчеркивается решительным тональным сдвигом из A-dur в Des-dur с последующими отклонениями в отдаленные от основной тональности строи (f-moll, b-moll, es-moll), сменой сдержанного оркестрового звучания полнозвучной, гармонически насыщенной фортепианной фактурой. Развитие темы у фортепиано образует подобие самостоятельной трехчастной формы.

Пятая вариация (Maestoso, цифра 31), где после ряда модуляционных отклонений снова восстанавливается Des-dur, могла бы рассматриваться как динамизированная реприза. По изложению эта вариация аналогична первой, но отличается большей пышностью и массивностью фактуры.

Далее следует еще самостоятельный по характеру эпизод в духе воздушно-фантастического вальса, в котором сохраняется лишь отдаленное сходство с темой Интермеццо (Этот эпизод до известной степени выполняет функцию скерцо сонатно-симфонического цикла. Но благодаря общности тематической основы и единому обрамлению, создаваемому повторным проведением темы Интермеццо в конце, он составляет одно целое с предшествующей группой вариаций.). В середине этого эпизода на фоне легкого кружащегося движения фортепианных пассажей в оркестре неожиданно всплывают очертания основной темы первой части (цифра 34, solo гобоя и кларнета), словно мимолетно проносящееся в мозгу воспоминание. Эта краткая и не сразу улавливаемая на слух реминисценция психологически подготавливает переход к финалу, создающему резкий образный перелом.

Финал концерта, полный мужественной воли и энергии, захватывает своим железным ритмом и непреклонностью поступательного движения. В острых ритмических акцентах с упорным повторением одной квартовой интонации в главной партии финала ясно чувствуется маршевое начало, а стремительно взлетающие октавные ходы у фортепиано звучат как боевой клич, призыв к действию:

Но, несмотря на всю остроту контраста, при внимательном вслушивании можно легко заметить в этой теме наличие общих элементов с главной партией первой части. Действенное маршевое начало, подспудно ощущавшееся там в квартовом раскачивании басов оркестра, здесь выступает на первый план и проявляет себя открыто, властно и решительно.

В отличие от обычного, традиционного соотношения тем сонатного allegro, побочная партия в финале не составляет лирического контраста к главной. Проникнутая такой же неудержимо рвущейся вперед энергией и напором, она развивается резкими синкопированными толчками, словно преодолевая какие-то препятствия, и образует в целом ряд тяжело вздымающихся и снова ниспадающих волн:

Только в заключение экспозиции (Meno mosso, цифра 45) дан еще один вариант той же темы, в котором сохраняются ее основные очертания, но мелодический рисунок становится более мягким и плавным.

Неожиданный поворот мысли происходит в середине финала, где вместо собственно разработки дан самостоятельный эпизод Scherzando, выделенный и по характеру музыки, и в тональном отношении (Es-dur, тональность II низкой ступени по отношению к d-moll). Введение этого эпизода оправдывается лирической свободой мышления, допускающей замену прямой логической зависимости более далекими ассоциативными связями. Внезапно развитие переключается в совершенно иную плоскость. Причудливые ритмические очертания Scherzando создают впечатление каких-то неуловимо мелькающих фантастических образов. Но и в выдержанном, постоянном ритме оркестрового сопровождения, и в ритмически усложненном рисунке фортепианной партии улавливаются отзвуки основной маршевой темы финала. Далее возникают легко узнаваемые реминисценции главной и побочной партий первой части. Выразительная декламационная фраза солиста, напоминающая полный глубокого чувства вздох, завершает это лирическое отступление, после чего образы активного действия господствуют уже до конца.

Длительное нарастание на материале основной темы финала приводит к динамизированному репризному изложению главной партии в оркестре, сопровождаемой мощными, массивными аккордами фортепиано (такт 5 после цифры 34). Тембр трубы, которой поручено проведение самой темы, с очевидностью выдает ее жанровую природу как образа боевой призывной фанфары. Звучание главной партии в репризе непродолжительно. Композитор как бы «приберегает силы» для последней, наивысшей кульминации в коде финала, построенной на триумфально преображенной теме побочной партии, которой придан ликующий гимнический характер. Подобный прием был использован Рахманиновым и во Втором фортепианном концерте. Здесь эта заключительная кульминация звучит с еще большей силой, чему способствует прежде всего постепенность ее подготовки. Уже в репризе второй вариант побочной партии дан в динамизированном изложении, которое до известной степени предвосхищает ее торжествующее кодовое проведение.

Непосредственно предшествует заключительному разделу коды большое предыктовое построение длительностью более 50 тактов, основанное на накоплении доминантовой неустойчивости, с неуклонно развивающимся динамическим нарастанием. Огромной мощью и блеском отличается звучание самой темы в коде, данной в октавном утроении у струнных вместе с массивным аккордовым ее проведением в партии фортепиано.

В годы реакции, когда упадочные пессимистические настроения все шире распространялись в литературе и искусстве, этот могучий взлет светлого чувства радости и полноты жизни должен был производить особенно яркое впечатление. Кроме «Поэмы экстаза» Скрябина, мы не найдем в русской музыке того времени другого произведения, в котором активное жизнеутверждающее начало было бы выражено с такой же степенью художественной убедительности и силы.

Послушать:

Филадельфийский оркестр, дирижёр Юджин Орманди, солист Сергей Рахманинов
Запись: 4 декабря 1939 г., 24 февраля 1940 г.

Источник