Терри райли in c ноты

Терри райли in c ноты

Terry Riley, «In C»

Исполнители:
Вокальный ансамбль Ars Nova Copenhagen, руководитель — Paul Hillier
Ударный ансамбль Percurama (маримбы, басовая маримба, вибрафон, балийский
гонг)

Запись 2005 г.
Время звучания: 55 мин.

mp3, 128 кбит/сек.
Архив RAR, 52 Мб. В архиве прилагаются ноты и комментарии композитора (pdf), комментарии Paul’а Hillier’а о записи (txt), обложка диска (jpg).

На мой взгляд, лучшая запись «In C». В отличие от многих других, где в ансамбль специально включаются самые разнообразные инструменты, здесь тембры подобраны довольно аскетично. Только звуки человеческих голосов и молоточковой перкуссии — чудесно сочетающиеся друг с другом.

Вкратце о произведении

«In C» — то есть «В тоне До». Знаменитая вещь, которой обязаны рождением или развитием сразу много музыкальных направлений — минимализм, алеаторика, эмбиент.

Каждое исполнение «In C» уникально и неповторимо.

Участвовать в нём может любое число любых певцов и инструменталистов. Дирижёр в обычном смысле слова не нужен — только, согласно пожеланию композитора, «какая-нибудь красивая девушка», отстукивающая общий для всех ритм: пульсирующие восьмые ноты «до».

Перед каждым исполнителем — 53 коротких нотных фрагмента. Каждый начинает с фрагмента 1, исполняет его несколько раз, когда надоест — переходит к следующему. и так далее. Фрагменты можно сдвигать на любое число октав, можно увеличить или уменьшить длительность каждой ноты фрагмента в одно и то же число раз (если, например, слишком трудно исполнять быстрые сочетания — или, наоборот, не хватает дыхания для протяжных). Можно (и даже нужно) на некоторое время умолкать, приcлушиваясь к остальному ансамблю. Когда все дойдут до фрагмента 53 — сочинение заканчивается.

Фрагменты написаны так, что каждый, накладываясь с любым сдвигом на самого себя или на соседние, даёт интересные гармоничные сочетания; музыкальные структуры выстраиваются, разрушаются, эволюционируют. Эту одну страничку с нотами композитору было совсем не просто придумать.

Два волшебных момента: статичный центр композиции, фрагменты 29-30, — когда исчезает пульсация и музыка растворяется в спокойствии, чистом свете и белизне простого До-мажорного трезвучия; и самый длинный фрагмент 35, дающий самые сложные контрапунктические построения, — когда среди быстрых, холодных сочетаний трёх диссонирующих нот (все соседние фрагменты, 31-41, построены на «фа», «соль», «си») выплывает тёплая, человечная мелодия.

А особенно здорово, что можно и самому присоединиться прямо к этому исполнению — с любым инструментом или со своим голосом. И тоже вписаться.

«– Мы собираемся спеть кое-что, – сказал Ранхаррер. – Мне думается, что тебе бы понравилось.

Исполнялся на самом-то деле хорал Середины Лета, который начинается за четверо суток до Гетени Кус и длится, не прекращаясь, ночью и днем. Певцы и барабанщики присоединяются к хоралу и уходят, когда им вздумается, и большинство из них поет отдельные слоги в нескончаемой групповой импровизации, руководствуясь лишь ритмическими и мелодическими ключами из Книги хоралов и соблюдая гармонию с солистом, если таковой имеется. Поначалу мне удавалось различить лишь приятно затейливые монотонные звуки поверх тихого, еле различимого барабанного боя. Потом мне наскучило слушать и захотелось попробовать принять участие. И вот уже мой рот открылся, чтобы спеть «а-аа», и другие голоса надо мной и подо мной запели «а-аа», пока мой голос не затерялся в них, и осталась только музыка, а затем внезапный серебристый порыв единственного голоса сквозь общую ткань, против течения, тонущий и исчезающий в этом течении, а затем выныривающий снова.

Ранхаррер тронул меня за плечо. Уже наступило обеденное время, и мое пение в хорале продолжалось с третьего часа. После обеда мне вновь захотелось присоединиться к хоралу, и после ужина – тоже».

Источник

Терри райли in c ноты

Цифровой фотоснимок во многих отношениях отличается от старого, аналогового. Цифровое изображение – куда более яркое, контрастное и резко очерченное. Но одновременно оно – и куда менее атмосферное, менее пространственное: у него нет воздуха и нет глубины.
Любопытным образом, то же самое можно сказать и о нашем сегодняшнем восприятии музыки. Компакт-диск (носитель цифровой записи) приблизил к нам каждый элемент музыкальной панорамы и музыкальной истории: музыка европейского барокко, музыка японских психоделических рок-групп, музыка туарегов или латиноамериканского джаза уравнялись в правах. Все эти музыки выглядят одинаково и даже имеют одинаковую длину, час звучания компакт-диска – это стандартный «порционный кусок». Вся она – стерео, вся она неплохо звучит, всю её можно найти в интернете.
Чего же нет? Какой аналоговой атмосферы сегодня нет, какого такого пространства? Аналоговый – значит непрерывный, а пространство компакт-дисков состоит из отдельных точек. Этих точек-компакт-дисков много и становится всё больше, но между ними – ничего нет.
Если нет компакт-диска, нет и музыки, не о чем говорить, появится диск – послушаем. Общей картины новый диск в любом случае не меняет.
А раньше, ещё совсем недавно, у каждого музыкального события была длинная предыстория, между отдельными музыкальными событиями зияли большие расстояния. Отдельные музыкальные произведения были окружены аурой.
Тот, кто чувствовал, что в воздухе что-то носится, искал. и при этом сам не знал, чего ищет, какие такие записи.

То, что опус Терри Райли «In C» (= «в тоне До») появился в 1964-ом, вовсе не значит, что вот он появился, музыкальные критики поскребли затылки, журналы его отрецензировали, а меломаны поспешно приняли к сведению, и таким образом провернулось колесо музыкальной истории. Ничего подобного. Тогдашняя эпоха с современной точки зрения напоминает пустыню, причём ночную пустыню – вокруг ни черта не происходит, а когда где-то что-то произойдёт, то никто этого не заметит или заметит через много-много лет. Опус «In C» был в 1964 сочинён, повлиял на многих композиторов – в качестве идеи, а вышел на грампластинке в 1968. Заметить «In C» Терри Райли в конце 60-х – это было очень неплохо в смысле осведомлённости в новых тенденциях.
Когда представишь себе эту ситуацию, то слово «революция» кажется не очень адекватным: что же это за революция, обнаружить которую может только археолог?
Не очень понятен нам и смысл этой революции – такого сорта музыки сегодня известно много, не говоря уже о том, что маниакальные петли звука, кажется, сами собой бесконечной аморфной массой ползут из каждого персонального компьютера. Было много «такой музыки» и в докомпьютерную эпоху – в центральной Африке или Индонезии.
Но одна дело – такая музыка где-то была, и совсем другое – кто её имел возможность до неё дотянуться? Нам сегодня сложно оценить, как и кем в 60-х в разных местах – в Европе и США, в разных городах, в разных богемных тусовках – воспринимались свободный джаз, индийские раги, поэзия битников, живопись Джексона Поллока и музыка Карлхайнца Штокхаузена.

Сериализм – то есть тот фундамент, на котором покоился европейский авангард – давил своей теоретической сложностью, серьёзностью и неисполняемостью.
В США пошла волна контркультурного свободомыслия, тенденция к радикальному упрощению. Похоже, у Штокхаузена был невроз на тему, что музыка ни в коем случае ни в каком виде не должна повторяться.
Американские раскольники придумали музыку, наоборот состоящую из одних повторений: маниакальной изменчивости была противопоставлена маниакальная же статика. В «In C» Терри Райли все ноты имеют одинаковую длительность – одну восьмую, это значит, что музыка довольно проворно, но монотонно пульсирует. Каждый исполнитель должен самостоятельно двигаться по списку из 53 несложных ритмических пассажей, так называемых модулей. Каждый из них обыгрывает одну и ту же ноту «до». Исполнитель, повторяя каждый пассаж сколько угодно раз, постепенно продвигается к концу списка. Получается огромный холм дергающегося звука, который меняется незаметным для глаза образом.
Эффект это классическое произведение минимализма имело потрясающий, для многих – в том числе и для вполне серьёзных (то есть ориентированных на сериализм) композиторов – это было настоящим освобождением. Элегантный замысел, казалось, не предполагал никакой предшествующей традиции, при этом результат был монументален и гипнотичен. Такая музыка напоминала и тогдашнюю абстрактную живопись с её культом огромных масс сырого цвета и заботой о плоской поверхности картины, а также огромные земляные валы и ямы лэндарта. Опус «In C» был в каком-то смысле художественно-хулиганским жестом – в духе хепенингов Fluxus.

В 60х годах Терри Райли записал много музыки, он играл на саксофоне и органе, при помощи дилей-эффекта сдвигая друг относительно друга слои одних и тех же звуков и безжалостно этим эффектом злоупотребляя.
Однообразные саксофонные пассажи напоминают то ли фри джазовые, то ли этнические. Некоторые перформансы Терри Райли длились по шесть часов. Их фрагменты были в первый раз опубликованы только во второй половине 90х, сам Терри Райли их и выпустил.
Один из компакт-дисков архивной серии сопровождает стихотворение композитора – точнее, набор слов. Упоминаются волны, экстаз, снова волны, безумие, мир, будда, козерог, Аллах, космические циклы, бог всяческих циклов. хочется про себя сказать «ой!» и вежливо отвести взгляд.

Терри Райли отказался от обычного для западноевропейской музыки распределения ролей: композитор сочиняет музыку и записывает действия исполнителя с помощью нот, а исполнители, глядя в ноты, повторяют требуемые от них действия.
Идея состояла в том, что композитор и исполнитель сливаются в одном человеке-импровизаторе, который комбинирует элементарные аудио-кирпичи, сдвигает их относительно друг друга, меняет местами, и тем самым запускает огромный циклический процесс, который, кажется идёт сам собой.

Это громкая и ясная музыка, намёков и неясных чувств в ней нет, никаких задумчивых туманных пейзажей она не рисует, псевдооркестрого пафоса в ней тоже нет. хотя пафоса, скорее всего, подразумевается много, не иначе как «мощь космической пустоты». Бас у органных импровизаций проекта Poppy Nogood тяжёл и очень хорош.
Это не музыка для расслабления и медитации, маньяк не знает расслабления.
Не хочется расхваливать или даже рекомендовать музыку «Reed Streams», она действует на нервы не менее чем традиционная музыка Раджастана.

Минимализм был интегральным проектом, завершавшим всю предыдущую музыку и начинавшем новый отсчёт, новое отношение – и не к музыке вовсе, но к человеку и его месту в мире. Как всякому контркультурному проекту ему был свойственен глобализм поставленной окончательной точки.
А потом с Терри Райли что-то случилось.
А может случилось не с ним, а с западной цивилизацией в целом. Минимализм стал концепцией, конструктивной схемой. Конечно, о мировоззрении по прежнему говорили немало, но ничего опасного в виду не имелось. Тянущийся и петляющий на одном месте саунд благодаря усилиям Tangerine Dream стал мэйнстримом. Интерес к буддизму и индийской мистике тоже перестал быть причудой асоциальных одиночек. Райли оказался в непосредственной близости от Нью Эйджа.

В 70х композитор изучал индийское пение.
Он охотно объяснял, чем именно его восхищает индийская музыка. Отношение тонов в ней предполагают грандиозную палитру красок, утраченную в западной музыке. В используемых в индийской традиционной музыке интервалах очень много выразительных средств, новых чувств и новых красок. Только чтобы научиться всё это слышать, нужно много лет учиться. Но если проникнуться системой индийской музыки, научиться слышать оттенки тонов и крошечные, но такие важные сдвиги, лёгкие затуманивания и прояснения тонов, то по сравнению с этим пиршеством красок западная музыка покажется серой.
В этом объяснении Райли обращает на себя внимание постоянное упоминание цвета, который начинает восприниматься тем, у кого ухо настроено на систему интервалов индийской музыки.
То есть такое красочное слышание привыкания и переориентации внимания становится само собой разумеющимся делом. Понятно, что акцент тут ставится не на композиции, не на форме музыкального произведения, но на красоте того или иного интервала – то есть расстояния между высотой отдельных нот. А форма целого – одна и та же: многослойный поток, идущий по кругу.

По мнению очевидцев, в 60-х годах многие исходили из того, что мир стоит на пороге радикальных изменений, революция – как минимум, духовная революция – вот-вот произойдёт, она уже происходит. Но в 70-х так явственно переживавшийся порог отодвинулся далеко-далеко. Терри Райли – как и многие другие композиторы-минималисты, и не только минималисты – перестал быть бунтарём, визионером и пророком.
Какой уж бунтарь без бунта?
Райли превратился в композитора, сочиняющего музыку в определённом стиле, в деятеля культуры, работающего внутри определённой системы закономерностей и условностей.
И стал возможен вопрос: насколько богаты возможности минимализма как метода? Насколько оправданы его претензии на духовность или на глубинное психологическое воздействие? Как выглядит минимализм в сравнении с другими музыками? Насколько он вообще интересен? Почему мы должны именно его слушать? Принять к сведению? ОК, надо всё знать, но ведь в мире так много других компакт-дисков, не правда ли?

Источник

Тема: «In C»

Опции темы

Поиск по теме

«In C»

Спасибо огромное ув. Фратусу, который в соседней теме дал ссылочку на полезнейшую статью Петра Поспелова «Минимализм и репетитивная техника: сравнение опыта американской и советской музыки».

Раздел, посвящённый Райли (а точней — In C) заслуживает того, чтобы привести его здесь целиком:

Как замечательно, когда смутные ощущения, беспредметный восторг и непонятное чувство погружения разбирают по косточкам и разъясняют простыми понятными словами!

До прочтения статьи я довольствовался записью одного исполнения In C, но после — заинтересовался и решил собрать побольше. Это нечто феноменальное! Композитор, так сказать, взрыхлил почву, на которой самые разные исполнители могут разбить свой цветник. Пока нашёл три варианта, но для начала — партитура , которой нет.

Последний раз редактировалось Degen1103; 27.08.2009 в 11:33 .

Re: In C

Вот короткое замечательное исполнение, в котором паутину In C плетут шесть фортепиано ( Piano Circus ).
Продолжительность — 20:03, mp-3 256 кб/с, 37 МБ.

Re: In C

А вот запись концерта, где на саксофоне играет сам автор!

Bassoon — Darlene Reynard
Clarinet — Jerry Kirkbride
Composed By, Leader, Saxophone — Terry Riley
Flute — David Shostac
Marimba — Jan Williams
Oboe — Lawrence Singer
Piano — Margaret Hassell
Trombone — Stuart Dempster
Trumpet — Jon Hassell
Vibraphone — Edward Burnham
Viola — David Rosenboom

Продолжительность — 42:05, mp-3 320 кб/с, 96 МБ.

Re: In C

Bass — Steve Gilewski
Biwa [Pipa] — Wu Man
Cello — Maya Beiser
Chimes — Danny Tunick
Clarinet — Evan Ziporyn
Electric Guitar — Mark Stewart (4)
Glockenspiel — David Cossin
Mandolin — Scott Kuney
Marimba — Danny Tunick
Piano — Lisa Moore
Saxophone [Soprano] — Michael Lowenstern
Vibraphone — David Cossin
Violin — Todd Reynolds
Recorded by WNYC for live broadcast on «New Sounds Live» on November 20, 1998, at the World Financial Center, New York.

Продолжительность — 45:32, mp-3 VBR порядка 120 кб/с, 51 МБ.

Последний раз редактировалось Degen1103; 27.08.2009 в 12:29 .

Re: In C

Ослик тянет ещё архив, послушаем.
Но многое найти пока не удалось.
Самое обидное — нет юбилейного концерта к 25-летию культового, как ныне выражаются, сочинения (76:20).

Нет электронного исполнения неизвестной длительности. Нет исполнения Ictus (64:58 ). Нет аранжировки Ensemble Percussione Ricerca (41:00). Нет записи Shanghai Film Orchestra , которую сводил Брайан Ино (28:24).

Нет исполнения продолжительностью 52:18, о котором известно следующее:
Terry Riley composition
Paul Marotta guitar, keyboards
Uk Rattay guitar
Al Margolis bass
Mike Hoffman drums
John Morton guitar
Tim Moes guitar
Jimmy Lonesome vibraphone

Прошу помощи уважаемых форумчан! Давайте соберём на «Классике» самую полную коллекцию In C!

(Пожалуйста, если можно — выкладывайте не на Pando, а на общедоступные сервера).

Re: In C

Замысел «In C» долгое время зрел, но выплеснулся разом во время одной из автобусных поездок Терри. За два дня Райли сделал нотную запись вдохновенного сочинения, но прошло еще много времени, прежде чем пьеса предстала перед слушателями (кстати, поначалу она называлась «The Global Villages for Symphonic Pieces»). Когда Райли представлял «In C» в Центре, никто не оставался бесстрастным, — это было сногсшибательно! — но все задавались вопросом: поддается ли вообще это произведение исполнению?

В Центре Райли познакомился со Стивом Райхом (Steve Reich) и Джоном Гибсоном (Jon Gibson). Они в короткие сроки сформировали группу, пригласив в нее и других музыкантов, и приступили к записи. «In C» представляла собой стремящееся к бесконечности движение 53 самостоятельных фигур. Партитура задавала последовательность фигур, но каждый оркестрант исполнял их ad libitum. Ритм составлял магистральную линию, на которой концентрировались все фигуры, а исполнителям открывалась необъятная свобода: каждый был волен сам решать, как долго играть каждую фигуру и когда совершать переход к следующей. Последняя фигура знаменовала собой окончание исполнения. Результатом такой концептуальной аскезы стало невероятно насыщенное, непредсказуемое, магнетическое звучание. Единственным требованием исполнения была взаимная чуткость оркестрантов, ведь Райли сознательно отвергал участие дирижера. Произведение не могло состояться, пока музыканты сами не настроятся на один ритм, не подчинят свой слух единому пульсу и не приучатся слышать друг друга на протяжении всего исполнения. Эту-то сложнейшую простоту «In C» и предстояло воплотить музыкантам. Участники группы были уже близки к отчаянию, они измучались в поисках решения столь каверзной задачи: как добиться согласованности исполнения при отсутствии внешнего направляющего элемента — дирижера. Все старания оркестрантов попасть в единую колею были тщетны. Процесс «настройки на время» (определение Терри) застопорился. Положение спасла Джинни Брекен (Jeannie Brecken), подруга Стива Райха. На фортепьяно она принялась играть верхние до, и это стало спасительным фарватером, который позволил музыкантам сфокусироваться и наладить игру. Премьера «In C» состоялась в Центре Пленочной Музыки в ноябре 1964 года. «In C» обозначила верстовую отметку на шкале развития репететивной музыки, стимулировала бурное развитие этого одного из крупнейших музыкальных течений послевоенной поры и стала поистине революционным импульсом, затронувшим музыкальное сообщество по всему миру. Сам Терри считает, что главный вклад «In C» в западную музыку заключается в том, что повторение здесь было не подручным приемом композиции, а выступало как «основной ингредиент» произведения. Мелодия отсутствовала, все, чем была музыка, заключалось в повторении одних и тех же фрагментов. Через интегральное множество отдельных фрагментов преодолевалась распыленность и разбросанность сознания. «In C» на практике раскрывает отношение самого композитора к музыке, выраженное словами: «Для меня высшая ступень в музыке это, когда ты чувствуешь, что оказываешься в месте, где нет желаний, нет стремлений, нет тяги делать что-то иное, кроме как просто оставаться на этой высшей ступени. Когда погружаешься в медитацию, оказываешься в месте истинного спокойствия, и это лучшее место, в котором ты когда-либо был, при этом там нет ничего. Для меня это и есть музыка. Это духовное искусство». «In C» расстилает перед слушателем пленительную, сверхчувственную дорогу к высшей ступени, к первозданному Ничто, и позволяет охватить сложнейшие сплетения связей между этапами движения мысли во всей их целокупности.

TERRY RILEY — ПРОВОДНИК ВРЕМЕНИ
Юлия СУЛТАНОВА. 2007

Последний раз редактировалось Degen1103; 27.08.2009 в 16:20 .

Источник