Все кто отличает ноту до от ноты фа за мной говорил маэстро

А комполка все требовал у кого-то первую эскадрилью, люди торопились, пищали рации, ревели моторы, полк жил, работал, сражался.
Начштаба летчику:
— Потом, потом. — и подошел к комполка.
— Товарищ командир, прибыло пополнение.
Ермаков отмахнулся — не до того сейчас:
— А-а.
— Что будем делать?
— Поднимай третью! — скомандовал Ермаков.
— Есть!
И пока начштаба, схватив ракетницу, выпалил в белесое небо зеленую ракету, Ермаков с тревогой и надеждой продолжал кричать в микрофон:
— Я «первый», я «первый», «девятый», отзовись! Я «первый», я «первый», «девятый».
Офицер связи — одна рука перевязана, жалуется Ермакову:
— Станция слабовата. не потянет.
— Слабовата, слабовата! Достань сильную!
— Так это в дивизии.
— Так вырви из дивизии, ты же связь, а не балалайка!
— Есть, — офицер козырнул и отошел, понимал — в эту минуту лучше не попадаться под руку. А сзади все звучал голос комполка:
— Маэстро, отзовись! Маэстро! Маэстро, я «первый»! Маэстро, отзовись, я «первый».
Уже заходили на посадку самолеты, уже поехал к ним бензовоз, механики встречали подруливающие самолеты, бежали, держась за плоскости, помогали закатывать машины под деревья и маскировать их.
Только Макарыч стоял молча, глядя вдаль, за горизонт, и традиционная папироса, зажженная, была в его руке.
Подошел Скворцов, взглянул на него. Взял папиросу, затянулся. И отошел.
Все так же безучастно стоит Макарыч.
Летчики подтягиваются к командному пункту. Наступила тишина. И чем дальше, чем плотнее, ощутимее она становилась, давила. Ермаков ходил по опушке, как тигр в клетке, пять шагов туда, пять — назад. Макарыч шевельнулся. Взял ведро с водой. Переставил зачем-то. И вновь застыл.
Начштаба подошел к Ермакову. Помолчав, сказал:
— Командир. Чудес не бывает. Уже тридцать минут прошло, как у него кончилось горючее.
Не ответил ему командир полка.
— Может, займемся пополнением? Ребят надо распределить по эскадрильям.
И, не глядя на него, думая о своем, ответил Ермаков тяжело и веско:
— Живых к живым. всегда распределить успеем.
Полуторка притормозила, спрыгнул с подножки лейтенант. Бодро и деловито доложил:
— Товарищ гвардии майор! В дивизии выпросил новую комедию «Джордж из Динки-джаза». Дали нам, а сто двадцать пятый полк перехватил! Это, доложу вам, грабеж.
— Что перехватил? — машинально спросил Ермаков; как далек он был сейчас от всего этого!
— Из «Динки-джаза»! — бодро сказал лейтенант.
— Какого джаза? — комполка спросил это таким голосом, что у лейтенанта душа ушла в пятки.
— Из. «Динки», — пролепетал он.
Ермаков метнул на него яростный взгляд, сжал зубы, чтоб не ругнуться.
— М-марш! — крикнул он, срываясь. И обернувшись: — Почему все на КП торчите?
Как ветром сдуло лейтенанта, новички хватаются за чемоданы.
— На ужин всем, — снизив тон, грозно сказал Ермаков. И отошел. Но тут же опять взорвался, увидев летчика, стоящего на краю летного поля и не подчинившегося команде.
— А тебе что, особое приглашение нужно?
И направился к летчику, но тут же узнал его и сказал совсем другим тоном:
— А, это ты, Сергей.
Скворцов порывисто обернулся к нему.
— Он приказал мне уводить всех. А я ведь ведомый! Я не
должен был оставлять его одного.
Не глядя на него, Ермаков сказал:
— Не казни себя. Приказы надо выполнять.
— Знаю.
— Иди на ужин.
Скворцов повернулся и побрел.
Медленно ползли багрово-черные тучи по вечернему небу. На фоне заката — одинокая фигура ждущего Макарыча.
Подошел к нему комполка. Постоял рядом молча, глядя на багровый закат, и сказал нейтрально:
— Ветер завтра будет.
— Наверно, — буркнул Макарыч.
Еще постояли.
— Сорок семь минут, — взглянув на часы, сказал комполка, понимая, как и Макарыч, что ждать уже бесполезно.

Но механик словно не слышал, не понял. Все так же глядя туда, за горизонт, сказал вдруг:
— Мне нужно штуцер поменять в движке. А кладовщик не дает. Пожалуйста, прикажите ему.
Комполка пытливо взглянул на него и понял — механик верит, ждет, вопреки факту. И эта вера словно передалась и ему, командиру полка. Посветлев лицом, он сказал ворчливо:
— Ты все тянул да тянул бы своему Алешке. Так весь полк без запчастей оставим. Ладно, скажи, что я приказал.
Помолчали. Вновь посмотрев вдаль, вздохнув, комполка сказал:
— «Джорджа из Динки-джаза» привезли. Комедия, говорят.
Не слышал его механик.
— Н-да, — сказал комполка.

Вечер. Столовая прифронтового аэродрома — сарай деревянный.
. В столовой- ужин. На раздаче подал повар тарелку пожилой плачущей официантке.
Сердито и растерянно буркнул повар:
— Ладно тебе, ладно. Будет.
За длинным деревянным столом угрюмо сидели летчики второй эскадрильи. Одно место, место комэска Титаренко, было свободно. Идут новички: Сагдуллаев, Щедронов, Александров вдоль стола.
— Свободно? — спросил Сагдуллаев, глядя на пустой табурет.
— Занято, — буркнул Скворцов угрюмо.
Прошел «желторотик» дальше.
— Разрешите? — и Александров уже намеревался сесть, как прикрикнул на него Скворцов:
— Сказал же, занято!
Подошел Щедронов, предложил друзьям:
— Слушайте, пошли вон туда.
— Угу,- согласился Александров, обиженно взглянув на «стариков».
В гнетущей тишине ужинали летчики. В столовую влетел Савчук.
— «Мессер»!
Полетела на пол посуда. Кто-то из «желторотиков» полез под стол.

. По полю к стоянке рулил «мессер». Из кустов с дубинкой выглядывал Макарыч, готовясь встретить «гостя».
Открылся фонарь кабины, и шагнул на крыло комэск Титаренко.
Макарыч даже дубину уронил. Замер, удивленно таращась.
— Макарыч! — будто ни в чем не бывало, позвал его комэск спрыгивая на землю.
— Принимай аппарат! Во! Махнул не глядя!
Подошел Макарыч. «Мессер» размалеван — дракон белые клыки скалит.
— О, можешь за хвост подержаться! Дракон уже не кусается, — устало улыбнулся Титаренко.
— А я для нашей девятки штуцера-а выбил, — тянул Макарыч, страшно радуясь возвращению командира, но скрывая эту радость.
— А девятка тю-тю, — вытирая пот, сказал Титаренко, обгоревший, замурзанный. — Все прилетели?
— Все! — буркнул Макарыч.
— Так чего ж ты мрачный?! — воскликнул комэск
— Девятку жалко, — сказал Макарыч и полез в кабину «мессера» за парашютом.
Подлетел на «виллисе» командир полка, спрыгнул и к Титаренко.
— Товарищ командир,- доложил комэск.- При выполнении боевого задания был сбит, через линию фронта не дотянул, плюхнулся. Выручила пехота — как раз атаковали. На аэродроме «подскока» ребята «мессер» подарили. Новенький. Здорово, батя!
Обнялись.
— Здорово, черт везучий! — сказал комполка.
Макарыч выбросил из кабины «мессера» остатки обгоревшего парашюта и сказал, улыбаясь:
— И парашют. тю-тю.
Подбежали летчики к Титаренко. Чуть с ног не сбили, обнимают, тискают, радуются. Что-то говорят, смеются.

. Смеются летчики, слушая окончание рассказа Титаренко уже в столовой-сарае.
— Все, все! — командует комэск. — Вторая — репетировать.
— Пошли, — согласился Вано Кобахидзе.
— Все, кто отличает ноту «до» от ноты «фа», за мной! — командует Титаренко.

Источник

Сценарий литературно-музыкальной композиции «В бой идут одни старики»

(звучит последний куплет песни «Смуглянка», кадры воздушного боя. Взрыв.)

На сцену выходит Маэстро, с другой стороны выбегают Воробьев, Алябьев, Скворцов, Вано.

Воробьев: товарищ командир эскадрильи, задание выполнено.

Маэстро: Что видел?

Воробьев: Видел как дымил один здорово, а как падал не видел.

Маэстро: Не то, а ты что видел?

Алябьев: Видел как из первой девятки завалили два «лопатника», остальные драпанули.

Маэстро: Не то. Вано, а ты что видел?

Вано: Нас сажали 4 фокера, но ми все же «викрутился» и к вам.

Иван Федорич: (забегает) Я сбил, я сбил, товарищ командир!

Вано: Ай, ай, ай, что ты наделал.

Алябьев: Придется родителей к директору вызывать.

Маэстро: Поздравляю с первой победой! Но, между прочим, Иван Федорович, сбивать самолеты противника, это не подвиг, а обязанность истребителя, наши будни. А вот, что ты видел?

Все: (все переглядываются в недоумении)

Маэстро: Как же вы не заметили! Мы же сегодня над моей Украиной дрались.

Алябьев: А как тут заметишь, те же поля, дороги, села.

Маэстро: Э, нет, а воздух – другой, а небо — голубее и земля зеленее.

Алябьев: Командир, на счет зеленее.. у нас в Сибири!

Вано: Ну зачем Сибирь. Приезжай к нам в Бакуриани, ты там посмотришь, что такое зелень.

Алябьев: Ты Енисей видел?

Вано: Не видел! А ты Цхенисхала видел? Не видел…

Скворцов: Ну, поехали…Тихо, жаворонок…

(фонограмма – жаворонок. Выстрел, труба)

Маэстро: По машинам! Желторотиков не брать. В бой идут одни старики.

«Старики» уходят за кулисы. На сцену выходит молодое пополнение. Ромео и Смуглянка играют в морской бой. «Кузнечик» ловит кузнечиков.

(Заходят «Старики»- Алябьев, Воробьев –смеются)

(Забегает Вано и кричит)

(Молодые встают по стойке «смирно», но понимая, что это не командир, бегут за Вано. На сцене чехарда. Заходит Маэстро)

Маэстро: Детский сад, а не пополнение! Что это вы тут делаете?

Смуглянка: ( показывает лист с морским боем) Изучаем карту боевых действий.

Ромео: Товарищ командир, прошу зачислить меня в вашу эскадрилью.

Кузнечик: И меня!

Смуглянка: И меня!

Маэстро: Какое училище?

Смуглянка: Оренбургское, ускоренный выпуск.

Маэстро: Взлет, посадка, ясно. На чем играете?

Смуглянка: В каком смысле?

Маэстро: В прямом.

Смуглянка: Не на чем.

Маэстро: Пилотом можешь ты не быть, летать научим все равно, но музыкантов быть обязан.

Кузнечик: (говорит Ромео) По-моему он с мухами.

Маэстро: (говорит Ромео) Какое училище?

Ромео: Дутар. Э… Оренбургское училище. Товарищ командир, дутар (показывает). Я его с собой взял.

Кузнечик: Арфа! Но музыку не терплю с детства. Тем более война.

Маэстро: Война – это все приходящее, а музыка – вечна.

Кузнечик: То же говорил мой папа, между прочим, выдающийся профессор палеоботаники.

Маэстро: Из вундеркиндов значит.

Кузнечик: А я, между прочим, не в филармонию пришел наниматься, а драться!

Скворцов: Завтра, послезавтра, война кончится. Как только узнают о нашем пополнении, разбежится «Люфт – ваффе» кто-куда.

Маэстро: Все! Вторая эскадрилья – репетировать. Все, кто отличают ноту до от ноты фа –за мной.

Кузнечик: Ох уж эта самодеятельность!

Маэстро: Кто сказал, что нужно бросить песни о войне?

После боя сердце просит музыки вдвойне.

Маэстро: От винта! (все берут музыкальные инструменты) Так, что там нового на музыкальном фронте?

Ромео: На солнечной поляночке.

Кузнечик: Синий платочек.

Маэстро: Хорошая песня. А что вы там напевали: трам-трам-трам…

Смуглянка: Смуглянка, товарищ командир.

Маэстро:А ну напойте, слова знаете?

Маэстро: Да не робей, Смуглянка, ты же истребитель.

Смуглянка: (напевает песню)

(Звучит музыка, на сцене появляются девушки – лётчицы, юноши их встречают)

Маэстро: Дорогие гости второй эскадрильи, прошу в малый зал нашей филармонии. У второй поющей другой профиль. Мы считаем, что песня как география. Вот Зоечка из Сибири, край суровый, могучий и песни такие же: ревела буря, гром гремел…..

Вано –Грузия, горы и ритм такой кавказский! Вано! ( Вано играет на барабане).

Ну, а я из Таврии – юг Украины. Степь – ровная, как стол. Колысь тут чуваки по сили издылы, на чумайский шляхт поглядаючи, млечный путь по русски и песни такие же безконечные, как степь. ( поют украинскую песню)

Летчик из 1-ой эскадрильи: Товарищ командир, У-2 готов. Пока здесь некоторые ля, ля, ля первая эскадрилья обеспечила ремонт вашего крейсера, достали все необходимое.

Летчик из 1-ой эскадрильи: Пожалуйста.

Маэстро: Первая у нас молодцы – если «фокера» или «мессера» завалить – это вторая, а если что-то достать это первая.

(припев песни смуглянка)

(Девушки прощаются с летчиками, на сцене задерживаются Ромео и Маша,

Ромео и Маша, не в силах расстаться.

М.: а как будет, по-вашему, небо?

Р.:…, только это не вишня, а яблоня.

М.: ну это всё равно.

Р.: домом пахнет. Тополь – дерево моей Родины. Только они у нас высокие, перомидальные.

М.: а как будет, по-вашему, дом?

Р.: Мен сени севаман.

Р.:это по-узбекски. Я люблю Вас, Маша.

Р.: Маша, мне пора.

Р.: только ты иди первой, я не умею оглядываться.

Р.: и ты не оглядывайся.

Р.: ну тогда я пошёл. До свиданья

Кузнечик: Ромео из Ташкента загрустил, Джульетта в кукурузнике умчалась.

Ромео: Перестаньте, товарищ лейтенант.

Кузнечик: Тебя я понял, умолкаю, не то по шее получу, и подвиг свой не совершу.

Ромео: Слушай, я не знаю, какой подвиг мы с тобой совершим, но то, что эти девчонки на войне…

Васютинский: Вот ведь люди, человечество, должно когда-нибудь понять. что ненависть разрушает. Созидает только любовь. Только любовь.

Маэстро: Любовь. Мы вот с Серегой от Бреста до Сталинграда топали. С любовью. И от Сталинграда сюда, до Днепра. С любовью. Я по этому маршруту смогу через 100 лет без карты летать. Потому, что по всему маршруту могилы наших ребят из поющей. И там не одна эскадрилья, там дивизия легла. А сколько еще? Вот в Берлине, где-нибудь на самой высокой уцелевшей стене я с огромной любовью напишу: Развалинами Рейхстага удовлетворен. И можно хоть домой, сады опрыскивать.

Летчик 1 эскадрильи: Командир, когда вы будете в Берлине автографы оставлять, я вас очень прошу посмотрите по внимательнее. Там уже будут наши подписи. Первой эскадрильи.

Анюта: Да какая разница, браток: наши, ваши.

Маэстро: И вообще, там первым распишется. рядовой пехотный Ваня.

Васютинский: Да и по праву. Вот так.

Кузнечик: Командир, все приходящее, а музыка вечна.

Васютинский: Будем жить.

Маэстро: От винта.

Песня «В бой дут одни старики»

(на экране клип к песне)

Песня «В бой идут одни старики»
1.По машинам, старикам на вылет,
Вот винты включают оборот.
Снизу «желто — ротики» увидят,
Как маэстро стариков в бой ведет. »
2.А в бою вторая эскадрилья,
Всех бубновых рвало пополам.
Вот блеснули в небе наши крылья,

И в бою пощады нет врагам.
3.»Не робей, ты же истребитель»
Говорил маэстро нам в строю.
И кузнечик на взлете бил фашистов,
За смуглянку, за Родину свою.

4.Наш Ромео дрался, но с любовью,
За Ташкент, за Машеньку свою.
И смуглянку пела эскадрилья,
Яростно сражаяся в бою.
5.Раскудрявый, клен зеленый, лист резной,
Здравствуй парень, мой хороший мой родной
Клен зеленый, да клен кудрявый,
Да раскудрявый и резной.
6.Не вернувшимся всем из боя
Преклоняем головы свои
И минутою молчания все стоя
Вспомним Родина песни все твои.

Источник