Все ноты знаменный распев

Песнопения Богослужебного Обихода древних распевов

Вечерня. Великое повечерие. Полунощница / Russian evening service

Утреня. 1-й час / Russian morning service. Столповой распев

Литургия Русской Церкви / Russian Liturgy

Византийская Литургия / Byzantian Liturgy

Молебен. Последование погребения. Из венчания. На крещении. Литургия Преждеосвященных даров. Подобны.

Учебный Обиход нотного пения

Всенощное бдение. Литургия. Триоди Постная и Цветная. Расшифровка квадратной ноты. Справка

Цитаты по материалам съездов любителей знаменного пения

«Скажу. об одном очень важном отличии знамени от пятилинейной нотации. Дело в том, что пятилинейная нотация в некотором смысле представляет собой, конечный продукт развития принципа записывания мелодии. Этот метод дает большую степень точности фиксации мелоса, чем невменный (метод знаменной нотации). Но тут есть и «оборотная сторона медали». Дело в том, что когда мы поем по нотам, мы как бы «идем на поводу» у записи. Вы, наверное, замечали, что для того, чтобы красиво, свободно спеть какое-то произведение, необходимо как бы перерасти запись, которую вы видите перед собой. Необходимо сделать какое-то усилие, чтобы мелодия начала жить сама по себе, внутри вас, чтобы вы не просто воспроизводили, подобно магнитофону, ноту за нотой как дискретные куски, абсолютно не связанные между собой, а чтобы шла мелодическая волна.

А наша пятилинейная нотация, к сожалению, мало помогает в этом певчему. Более того — видно, что в ней тенденция к разделению звуков сильнее, чем тенденция к объединению. Даже специальный знак потребовался, лига, чтобы помочь объединять звуки в группы. А в знаменной нотации заложен совершенно другой принцип мышления певчего. Это принцип мышления не ступенями, не тонами, а тонемами, т.е. мелодическими ходами от одной ноты к другой. Движение, динамика заложены уже в самом принципе знаменной нотации. Изучая азбуки знаменного пения XVI в., можно понять, как наши предки чувствовали и мыслили музыкально. »

о. Павел (Коротких)

«. Поэтому я предлагаю такую методику — вживления в мелодический строй знаменного распева при помощи нот, но только на определённом этапе. Суть методики заключается в следующем. Человек, который желает самостоятельно изучать знаменное пение (если нет такой возможности сделать это под руководством наставника), заучивает песнопение наизусть, по нотам. А затем ноты откладывает, и открывает то же самое песнопение в крюках. Параллельно изучает, конечно, какую-нибудь крюковую азбуку, — и, руководствуясь толкованием знамен, начинает петь по крюкам. Если какой-то фрагмент в крюках у обучаемого вызывает затруднения, он может опять открыть ноты, возвратиться, это место вспомнить, проучить и опять возвратиться к крюкам.

Один и тот же певческий материал в намеченных изданиях будет изложен в трех вариантах: крюки безпометные, крюки пометные, и, наконец, ноты. Таким образом, человек, самостоятельно изучающий знаменное пение, может сначала петь по нотам, потом крюкам пометным, и затем переходить к крюкам безпометным, ибо когда материал хорошо выучен, пометы также становятся не нужны. Вот, коротко о данной методике.

Попев византийское пение, я понял, что основа одна. Распев, метод распева, темпы, внутренняя пульсация. Вот тут вчера у нас были два монаха из Афона . они довольно давно изучают пение, поют, — и вот отец Макарий, один из двоих. И мы с ним запели вместе, и он мне сказал такую вещь: обязателен внутренний жесткий ритм. Это — как они на Афоне говорят — внутренний медитативный стержень. Молитвенный. Вокруг которого уже строится пение. Действительно, посмотрим: классическое старообрядческое пение, в архаических записях, — там тоже этот внутренний стержень, размеренность. К сожалению, сейчас общая тенденция намечается среди тех, кто занимается знаменным пением после партеса: ритм у них очень страдает.

Потому что у них стоят музыкальные стереотипы. И, соответственно, силлабическое пение очень сильно страдает. Скажем, стихиру «Прежде век» человек с партесным мышлением будет петь так: (показывает, растягивая лиги и утрируя читок и используя динамические оттенки). А что византийская традиция, что старообрядческая — там, наоборот, размеренность (показывает старообрядческий вариант; затем показывает византийское пение). Абсолютно жесткий ритм. И это очень помогает — прослушивание византийских записей и изучение византийских образцов. »

Глеб Печенкин.Подробнее о съездах

Найти православные храмы, где поют древними распевами вам поможет проект «Знаменная карта» сайта «Клырошанин» (обновление в rar-архиве).

Разместите у себя на сайте один из наших баннеров:

Нам помогают: мы рады вашему вниманию к нашему православому проекту.

Источник

Все ноты знаменный распев

Сергей, «аналогичен», «калька», если мы рассматриваем последний извод церковно-славянского языка — новоцерковнославянский (или синодальный) язык русского извода, искусственно созданный в ходе никонианских преобразований, нарочито уподобляющийся современному ему греческому богослужебному языку. Если же речь о богослужебных роспевах, то язык знаменного пения (церковно-славянский московского извода, сохраняемый старообрядцами) существенно отличается от языка пения византийского. Дело в просодии, а не в синтаксисе. Вообще церковно-славянский язык такой же свободный, как и греческий, и не повторяет его, а заимствует из него определенные выразительные средства.

Не понял, что с чем должно совпадать. Мелодия «византийская» не может совпасть со славянским текстом просто потому, что в одном и том же песнопении оказывается разное количество колонов (певческих колен), слов (так как перевод художественный, а не буквальный), в словах разное количество слогов (языки-то разные), и, наконец, в греческих песнопениях присутствуют стихотворный размер и рифма — слишком низкие средства для выражения мелодики славянского языка, а потому почти не употребляемые в богослужебной речи.

Духовность имеет национальные черты, географические, исторические, профессиональные и так далее, а главное, конечно, религиозные. Различным образом осуществляется духовная жизнь русского и немца (мы недаром удивляемся житию преподобного Прокопия устюжского или преподобномученицы Елисаветы), жителя крайнего севера и обитателя джунглей, средневекового человека и современного, крестьянина и царя, православного и католика, ну и прочая, и прочая. Посему не только церковные роспевы, но и песни (да и все прочие слои культуры и искусства как ее выражения, и в первую очередь речь как исходный код) в каждой стороне, у каждого народа, у каждого сословия свои. И церковное искусство (в частности богослужебное пение, богослужебная речь с ее особыми понятиями и средствами) объединяет столь разные проявления человеческой духовности в пределах Священного Предания. Поэтому мы и говорим, что есть каноничное церковное пение, в рамках которого возможно творчество роспевщиков, а есть вся прочая человеческая музыка, отсеянная Церковью в ее опыте богослужения как аскетического и молитвенного подвига.

В другом обсуждении Елена Еремеева спросила: а разве партес вне канона церковного? Разве он под запретом, как и византийское пение или обработка знаменного? Бог всегда один и неизменен, а средства, помогающие молитве, могут изменяться. Хорошее пение, молитвенное и благозвучное может быть и знаменным и партесным.

Отвечаю. Да, «партес» вне канона церковного. Просто уже потому, что когда этот канон складывался окончательно, «партеса» еще не было (т.е. такое пение не свойственно человеческому естеству, а есть искусственное изобретение). А пришел он к нам вместе с другими новшествами в то время, когда мы стали отказываться от канонов богослужебного пения, иконописи и др. Да, «партес» под запретом (хотя это не имеет значения, достаточно того, что он вне канонов, не является частью Священного Предания Православной Церкви, а привнесен извне как явление случайное, веяние моды): есть постановления Святейшего Синода. В частности с нашим Бахметево-Львовским «обиходом» боролись ревнители церковного пения во главе с митрополитом Филаретом (Дроздовым). Но революция разрушила все традиции, и дальше все пустились кто во что горазд. Музыкальная обработка знаменного (да и любого другого) роспева, т.е. перевод монодии в тот или иной гармонический склад — занятие странное и неблагодарное: либо получается одноголосный роспев с музыкальным гармоническим сопровождением (чего ради — молитвы или скуки?), либо роспев теряет свое значение в многоголосной фактуре, превращаясь в тему (например, С.В. Рахманинов широко использовал интонации роспевов в своей музыке; А.Д. Кастальский в одном произведении сочетал фрагменты разных роспевов). И это только с музыкальной точки зрения. Исследователи предлагают хорошее сравнение: музыкальная обработка одноголосного роспева — то же, что золотой оклад на иконе, скрывающий порой до девяти десятых изображения, оставляющий только лики, причем изображение на окладе нечеткое, а порой и вовсе в другом стиле. Вспомните икону Святой Троицы преподобного Андрея Рублева.

О каноническом «византийском» пении (в кавычках, потому что название не отражает принадлежности именно к наследию Византии) посмотрите, что говорено в этом обсуждении выше, в частности, почему оно для нас не годится. Если будут вопросы, попробуем разобраться.

Средства действительно могут изменяться. Но Церковь положила пределы их изменчивости, исходя из своего опыта и знания человеческой природы. Да, первые христиане имели большую свободу в выборе средств, чем мы, но с течением времени Церковь выработала новые средства вместе с их канонами, а старые отвергла. Что изменилось? Очевидно, христиане. Известно, что уже в IV столетии в Византии церковное пение своей неумеренностью и излишней пышностью мало чем отличалось от светских развлечений. Изначально в монашеской среде не допускалось иное пение, кроме простейшей псалмодии. Ко времени преподобного Иоанна Дамаскина уже именно монашеское богослужение отличалось обилием авторской гимнографии и не могло обходиться без цветастой системы осмогласия. На Руси вычурное греческое пение было забыто вместе с окончанием правления последнего митрополита-грека. Что же менялось в христианах? Очевидно, молитва (например, оптинские старцы свидетельствовали, что в наше время нет такой молитвы, какая была у древних, а причиной тому наше нерадение). Чем усерднее человек молится, чем дальше продвигается в этом подвиге, тем меньше он хочет развлечений, и от церковного пения он ждет простоты и постоянства, ограничения средств самыми необходимыми лишь для того, чтобы богослужение как общецерковное (не важно клиросное или общенародное) пение состоялось.

Источник

Все ноты знаменный распев

Кристина, и я Вам благодарен, что Вы читаете мои сообщения. Значит не зря пишу. Но все-таки лучше почитать святых отцов http://vk.com/topic-33648585_26631107 И достаточно.

В нашей жизни очень мало принципиального, а оно нам так необходимо. Я просто очень хорошо знаю, как себе представляют церковное пение большинство людей. «А, знаменский распев! Это такое четырехголосие, да-да, знаем, любим. Ах, в один голос. Очень интересно. Это как?!» — сказал мне один московский маститый протоиерей-благочинный. Конечно, в нашей жизни все сложно, и не первый день мы имеем то странное положение, в котором живем. И может быть, что мы его уже никогда не преодолеем. Но в любом пособии по церковному пению (по истории его точнее, ибо практические пособия в основном занимаются теорией музыки) написано все то, что всем, в первую очередь певцам и прочим церковнослужителям (иначе мы просто невежественны и профессионально непригодны) знать надо обязательно, но они этого не знают и знать не хотят (ибо «привычка — вторая натура»). А ведь никто не говорит: выбросьте вы свои ноты и музыкальный диплом заодно. (Даже Святейшему Синоду со ссылкой на Высочайшее повеление не удалось в свое время запретить партесные концерты.) Говорится другое: дорогие, в Церкви есть свое Предание, своя Музыка, свое «ангелоподобное» пение, давайте его изучать, давайте на него равняться, повышать, так сказать, свою квалификацию. Это не ограничивает свободу творчества, наоборот открывает новые горизонты. И если почему-либо мы от идеала далеки, давайте хотя бы это признаем, а не просто махнем рукой и похерим величайшие сокровища православия.

Что означает, что «все ноты — это греховно»? Я ведь такого не говорил. А складывается впечатление, что говорил. На самом деле только сказал (пересказал точнее), каков идеальный взгляд самой Церкви на самую себя. А там уж каждый сам видит или чувствует, что на деле не так.

А что значит, что «только знаменное хорошо»? Просто это наше исконное. Допускаю, что кто-то, будучи по-национальности руским, тяготится этим и соотносит себя с какой-то другой культурой. Мне, к примеру, долгое время нравился Восток, затем пришло увлечение Западно-Европейским Средневековьем. Мне, конечно, нравился мультфильм «Аленький цветочек», но от мысли, что придется когда-нибудь рускую рубаху надеть, меня коробило. Слишком большой культурный разрыв. Одно время по примеру товарищей я даже «руским роком» увлекался (это уже учась в Свято-Тихоновском университете). В разное довелось окунуться. Но все-таки хочется своего, родного. Дома и стены помогают.

Что значит, не отвергаю «партес»? Святитель Иоан Златоуст говорил так: Не прошу вас уничтожить театр, но прошу вас сделать его как бы не существующим. Давайте жить и молиться так, чтобы нас не увлекало никакое пение, тогда даже если в храме будет звучать рок-музыка, это нам не повредит (посмотрите на католиков, от их судьбы нас пока спасает только то, что Священное Предание разнообразно, и нельзя в одночасье лишиться всего сразу, но за тысячу лет — столько было католичеству при его отпадении и столько нам сейчас — можно совершенно позабыть, с чего все начиналось). А если мы так не умеем, значит мы все еще чем-то увлекаемся, значит нам не все равно, что петь и слушать, потому что все внешние впечатления на нас оказывают влияния, значит надо подбирать (святые отцы за нас уже сделали эту работу) то, что будет воспитывать душу, показывать нам ее устроение, являть все движения ума и сердца. Простите мне мою принципиальность, но «партес» для этого не годится, да и среди разнообразия канонического пения не все одинаково ценно и целесообразно. И даже если человек поставит себе такую задачу — перейти от «партеса» к роспеву — выше головы прыгнуть не удастся, поэтому говоря все как есть, не обинуясь, я не боюсь, что у кого-то случится какая-то ломка, культурный шок, психическая травма, обида (я же никому не говорю: вы все делаете неправильно, а я один молодец; говорю: вот оказывается как правильно, давайте делать правильно). И уверен, что возможная польза (приобретение правильных понятий о церковной жизни — речь ведь далеко не только о пении и музыке), превышает возможный вред (острую аллергическую реакцию на знаменное пение или «знаменщиков»).

Благодарю за видео. В. Горбик делится своим мнением, основанным на сложившейся практике. Он не упоминает ни Уставы, ни каноны, ни святых отцов.

Кристина, я Вам лично ни на что не указывал. И никому пальцем не тыкаю. Просто мне очень хорошо известна степень собственной пригодности и как христианина, и как певца церковного. А вообще, если Вы это как-то осмысляете, на клиросе (не в храме, а именно на клиросе) согласно канонам могут петь только посвященные певцы, то есть только мужчины. Насколько высока эта степень церковного служения можно видеть из того, что в Древней Церкви из непосвященных сразу получали возможность исполнять обязанности чтеца (певца) только исповедники, претерпевшие страдания за веру.

Я вырос вообще на «попсе». И очень хорошо представляю через что приходится пройти человеку, чтобы дорасти не то что до «партеса», а хотя бы до серьезной светской музыки. Как же быть? Руководствуюсь словами святителя Иоана Златоустого: если польза превышает вред от соблазна, то не надо смущаться соблазняющимися.

Какой вред и соблазн от возвращения (пусть даже резкого) к Священному Преданию? Самое большее — кто-то уйдет из храма. Велика потеря? Да, просто катастрофа. Но вообще верится с трудом, что такое возможно. В авторитарное царское время Святейший Синод по Высочайшему повелению не смог запретить исполнять концерты на богослужении (настоящие концерты, П.И. Чайковский красочно описывает, как в Киево-Печерской лавре вела себя публика на богослужении). Так что если и уйдет кто-то из одного храма оттого, что там начнется возрождение церковной жизни, пойдет в соседний, где горизонты не столь широкие. Но чаще наоборот: приходит на службу «благодетель» храма, слышит знаменное пение, и настоятель дает «знаменщикам» расчет. А если и не так, то Г.Б. Печенкин (http://vk.com/gleborisov главный «знаменщик» нашей Церкви), например, в одном храме пел шесть лет, прежде чем все согласились, что знаменное пение лучше.

Но бывает и много положительных опытов. Например, пришел я в Иверскую часовню на Красной площади петь молебен. Знаменным роспевом, разумеется. Люди пели так, как будто всю жизнь только так и пели. Кто-то даже остался на второй молебен. В храме одном прихожане стали на второй или третий раз всем храмом петь Милость мира и Достойно есть.

Разумеется, приходится применяться к людям. Один молодой человек вот уже несколько лет никак не может побороть пристрастие к «исону». Т.е. умом он понимает, что это ему не нужно, а душе его это созвучно. Я говорю: так займись душой, тогда все станет на свои места. Он соглашается. Жена моя говорила о том же с одним монахом. Говорит: Вы же понимаете, что нам от этого «исона» никакой пользы, только развлечение. Монах отвечает: Конечно, понимаю, но нам скучно без «исона». Я задавал вопрос архимандриту Тихону (Шевкунову): как Вы относитесь к возрождению знаменного пения? Он говорит: мы у нас в монастыре пробовали, нам скучно. Если уж монахам скучно петь, как преподобный Сергий, то что о мирянах говорить. Но это все, конечно, не повод бездействовать.

А теперь давайте посмотрим какие соблазны происходят от того, что мы медлим с возвращением к Церковному Преданию. Не является тайной, что не только многие певцы относятся к богослужению как к работе, но есть такие храмы, где в качестве церковных певцов работают мусульмане. Происходящий от этого соблазн явно превосходит всякую ожидаемую пользу. Возможно такое положение только благодаря «партесу». Музыка-то одна и та же что в храме, что в консерватории. В храме даже проще. Так что работу в храме наемные певцы не всегда и работой-то считают, так, халтура (любопытно посмотреть значение слова в словаре).

Но это частности. А вот какие странные вещи происходят на официальном уровне. Наш Патриарх направил приветственное послание https://mospat.ru/ru/2010/05/21/news18539/ в Ватикан в связи с концертом православной музыки (мероприятие с явным миссионерским значением). Там сказано буквально следующее:

«Музыка – это особый язык, который дает нам возможность общаться на уровне сердец. Музыка способна передавать переживания человеческой души и те духовные состояния, которые невозможно описать словами.

Чтобы понять тот или ной народ, нужно слушать его музыку. Сказанное относится не только к православной литургической музыке, лучшие образцы которой будут представлены сегодня, но и к произведениям русских композиторов, написанным для исполнения в концертном зале.

Хвалите Его со звуком трубным, хвалите Его на псалтири и гуслях. Хвалите Его с тимпаном и ликами, хвалите Его на струнах и органе (Пс. 150, 3-4). Эти слова псалма, которые прозвучат сегодня, указывают на то, что музыка может быть проникнута духом молитвы и предстояния Богу. Даже будучи светской по форме, музыка может быть духовной по содержанию».

Сравните с тем, что говорит об этом Священное Писание (см. присланный мною файл «Исторія музыки и пѣнія»), что говорят святые отцы http://vk.com/topic-33648585_26631107 (в частности сравните толкование 150 псалма Патриархом с объяснением святителя Иоана Златоустого http://www.klikovo.ru/db/book/msg/9535). Как видите, предстоятель крупнейшей и влиятельнейшей православной Церкви противоречит Священному Преданию в публичном документе, направленном в сердце самой крупной и сильной инославной деноминации. (Сравните с речью самого Папы Римского по поводу того же концерта https://mospat.ru/ru/2010/05/22/news18705/ — тоже миссионерский посыл, но все очень точно, никаких подмен понятий). Учитывая, что наша Патриархия рассматривает все свои официальные документы как продолжение Священного Предания, получаются очень любопытные следствия. Тут и латинизация, и экуменизм, и секуляризация. Вообще говоря, за отступление от Священного Предания каноны грозят немного немало анафемой (у нас сейчас предусмотрительно не принято возглашать ее в Неделю Торжества Православия):

«Мы следуем древнему законоположению кафолической Церкви. Мы сохраняем определения отцов. Прибавляющих что-либо к учению кафолической Церкви или убавляющих от него мы предаем анафеме. Мы анафематствуем нововведение, сделанное обвинителями христиан. Кто унижает какое-либо предание церковное, писаное ли то, или неписаное, тому анафема. и еще: Кто отвергает всякое писаное и неписаное предание церковное, тот да будет анафема». (Соборн. деян., т. 7, Деяния Седьмого Вселенского собора, с. 610, 612 и 628).

Так что здесь встают перед нами вопросы не только о нашей профессиональной пригодности как певцов, но принципиально о нашем христианстве и о нашей церковности. При всей неизбежной постепенности духовной жизни (жизни вообще: у нас у всех и культурный уровень разный, и способности к обучению неодинаковы, и обстоятельства самые разнообразные) с самым главным хорошо бы успеть определиться до заката наших дней. А если у кого-то есть дети, то он еще и за их воспитание в Предании отвечает.

Как и ко всему, что выходит за пределы общеобязательной меры. С рассуждением и осторожно.

Я не знаток греческого пения. Но у нас влияние калофонии также известно. Причем, с одной стороны греческое «кондакарное» пение у нас было забыто (как в силу татаро-монгольского ига, так и в силу стремления обособиться от греков). А с другой стороны во время расцвета духовной жизни на Руси возникают свои подобные стили пения: большой знаменный роспев, путевой роспев, демественное пение, большой путевой роспев, большое (или красное) демество. И очень любопытно получается (у нас это можно видеть наглядно по иконописи и храмоздательству, например, а вообще это, видимо, такой закон развития культуры), что расцвет совпадает (влечет за собой или непосредственно предшествует ему) с глубоким упадком. Отечественные пространные и сложные роспевы, сродные по духу и форме греческой калофонии, очевидно, подготовили восприятие западной светской музыки (предварительно на Западе то же самое произошло с григорианским пением: на пространных роспевах-юбиляциях сосредоточилось внимание композиторов, которых музыка занимала больше, чем предмет роспева — слово). В свое время уже протопоп Аввакум не видел никакого глубокого смысла в таком пении и говорил, что поющим важны «крюки» (то есть мелодия), а не слова (смысл). Это породило другую крайность — службу стали петь малыми (краткими, псалмодическими) роспевами. Мы сегодня наследуем отнюдь не традиционному средневековому сознанию (и уж тем более не являемся исихастами), а модернистскому. Поэтому стоим перед лицом опасности увлечься прекрасными мелодиями, забыв о назначении и содержании богослужения-пения. С другой стороны окружающая суета нередко внедряется в нашу церковную жизнь, заставляя спешить, нервничать, сокращать. Так что необходимо нам осваивать средний путь. Знаменный (столповой) роспев достаточно богат и разнообразен.

На деле может быть по-разному, много любопытного. Например, староверы (мы во многом можем опираться только на сохранившееся у них предание) сохранили и развили демественное пение, только в несколько упрощенном виде и уже как строгое одноголосие. В меньшем объеме используется путевое пение (хотя оно ближе к столповому). Большой знаменный роспев почти не употребляется (только иногда в праздничных стихирах). Большие роспевы вообще употребляются частично, либо для выделения особо торжественных праздничных песнопений (например, славник на возвах) или для заполнения времени (например, демественное «Господи помилуи» на ектениях без дьякона). В то же время путевое Достойно есть исполняется как обиходное (то есть неизменяемое), а путевой (видимо, путевой, хотя похоже позднего возникновения) роспев светильнов вообще почти единственный. Любопытно, что предначинательный псалом на всенощной исполняется по столповому обиходу с аненайками. Но есть опасность устроить из службы концерт: наступает праздник, значит вместо обычного Трисвятого споем демественное. Особенно для нас этот соблазн велик: во-первых, в господствующем «партесе» концерт норма, а, во-вторых, мы не имеем сложившихся местных певческих обиходов, а потому начинаем собирать все лучшее (а, например, роспевов тропаря Пасхи найдется столько, что каждый раз можно петь по-новому). В знаменном пении это особенно заметно, так как целостность роспева определяется не ладовым строем или звукорядом, а набором мелодических формул-попевок. То есть переход от одного роспева к другому может быть слишком резким. В основном это касается демества, имеющего свой особый попевочный фонд. Все прочие роспевы являются разработками столпового.

Источник