Всем помаши рукой ноты

Всем помаши рукой просмотров: 34233 +1

Комментарии

Время: 2013-01-26 06:07:43
Имя: Лена
текст моего детства) КЛАССНАЯ ПЕСНЯ))

Время: 2012-01-07 16:34:09
Имя: Саша=))
прикольненькая такая))..деткам понравилась сразу же..)) мы ее еще с движениями учили)) самой понравилось.

Время: 2011-12-27 14:35:28
Имя: Аня
Очень хорошая песня,легко учится да и аккорды не трудные,а дети её вообще обожают

Время: 2010-10-31 09:01:51
Имя: Valik
Спасибо))))на Воскресную школу очень подходит))дети эту песню очень любят)

Добавить комментарий к песне «Всем помаши рукой»:

ТОП:

• 99 свежих
• 20 популярных
• 20 забытых
• 20 обсуждаемых в этом месяце
• 20 случайных

• Полезные ссылки

Источник

Всем помаши рукой, посмотри в глаза

Всем помаши рукой, посмотри в глаза

Em D Em

Всем помаши рукой, посмотри в глаза.

D Em

Здесь твои друзья, здесь твоя семья. (2 раза)

D G

С тобою друг, с тобою брат,

Тебе он очень, очень рад. (2 раза)

За руки возьмись, скажи добрые слова,

Здесь твои друзья, здесь твоя семья. (2 раза)

Пусть проходят дни, пролетают года,

Ты приходи сюда, здесь ждут тебя. (2 раза)

Аппликатура аккордов песни: “Всем помаши рукой, посмотри в глаза“

Фонограмма (минусовка) песни: “Всем помаши рукой, посмотри в глаза“

Скачать фонограмму (минусовку): [прямая ссылка на аудиофайл]
Подсказка! Если вместо загрузки фонограммы запускается аудиоплеер, то нажмите правой клавишей мыши на ссылку фонограммы, затем выберите пункт в контекстном меню браузера “Сохранить объект как…” или “Сохранить ссылку как…” и укажите целевую папку, в которую скачается аудиофайл.

Источник

Текст песни соберемся вместе — Всем помаши рукой

Всем помаши рукой,посмотри в глаза
Здесь твои друзья,здесь твоя семья!
Всем помаши рукой,посмотри в глаза
Здесь твои друзья,здесь твоя семья!

С тобою друг,с тобою брат!
Тебе я очень,очень рад!
С тобою друг,с тобою брат!
Тебе я очень,очень рад!

За руки возьмись,скажи добрые слова
Здесь твои друзья,здесь твоя семья!
За руки возьмись,скажи добрые слова
Здесь твои друзья,здесь твоя семья!

С тобою друг,с тобою брат!
Тебе я очень,очень рад!
С тобою друг,с тобою брат!
Тебе я очень,очень рад!

Пусть проходят дни,пролетают года
Ты приходи сюда — здесь ждут тебя!
Пусть проходят дни,пролетают года
Ты приходи сюда — здесь ждут тебя!

С тобою друг,с тобою брат!
Тебе я очень,очень рад!
С тобою друг,с тобою брат!
Тебе я очень,очень рад!
С тобою друг,с тобою брат!
Тебе я очень,очень рад!
С тобою друг,с тобою брат!
Тебе я очень,очень рад! All wave your hand , look in the eye
Here are your friends , your family here !
All wave your hand , look in the eye
Here are your friends , your family here !

With you friend with you brother!
You I am very , very happy !
With you friend with you brother!
You I am very , very happy !

Hands undertake, say kind words
Here are your friends , your family here !
Hands undertake, say kind words
Here are your friends , your family here !

With you friend with you brother!
You I am very , very happy !
With you friend with you brother!
You I am very , very happy !

Let the days pass , years pass
You come here — here waiting for you!
Let the days pass , years pass
You come here — here waiting for you!

With you friend with you brother!
You I am very , very happy !
With you friend with you brother!
You I am very , very happy !
With you friend with you brother!
You I am very , very happy !
With you friend with you brother!
You I am very , very happy !

Источник

Текст песни ПРОСЛАВЛЕНИЕ — всем помаши рукой

Оригинальный текст и слова песни всем помаши рукой:

D A D
Всем помаши рукой, посмотри в глаза
A D
Здесь твои друзья, здесь твоя семья ( х 2 раза )

Припев:
D Hm
С тобою друг, с тобою брат
G A D
Тебе он очень, очень рад ( х 2 раза )

За руку возьми, скажи добрые слова
Здесь твои друзья, здесь твоя семья

Пусть проходят дни, пролетают года
Ты приходи скорей здесь ждут тебя

Перевод на русский или английский язык текста песни — всем помаши рукой исполнителя ПРОСЛАВЛЕНИЕ:

D A D
Everybody wave your hand , look into the eyes
A D
Here are your friends , your family is (x 2 times)

Chorus:
D Hm
With you friend with you brother
G A D
You do it very, very happy (x 2 times)

Take the hand , say good words
Here are your friends , your family is here

Let the days pass , years pass
You’re coming soon here waiting for you

Если нашли опечатку в тексте или переводе песни всем помаши рукой, просим сообщить об этом в комментариях.

Источник

Текст книги «Крутится-вертится (сборник)»

Автор книги: Марина Бородицкая

Жанр: Поэзия, Поэзия и Драматургия

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

«Аккуратная штопка на правой груди…»

Аккуратная штопка на правой груди,
Тонкий шовчик внизу живота…
В раздевалке бассейна – гляди не гляди –
Всем приличествует нагота.

Чем любимее кукла, тем больше износ:
Дочки-матери, гости, война, –
Затаскают до дыр, заласкают до слёз,
И на всякую роль ты нужна.

Так моргни мне, сестра, ибо в этой ночи
Мы пока не уложены спать,
И недаром нас лучшие чинят врачи
И в игру возвращают опять.

Два стихотворения

Девочке в очках и с нотной папкой
Матерью говорено и бабкой:
«Днём куда ни шло, но вечерами –
Проходными не ходи дворами!»

Проходные тёмные дворы
Заведут в соседние миры –
И придёшь как будто бы домой,
А сама не та, и дом не твой.

Девочка в очках, со школьной стрижкой,
С погнутым «Сольфеджио» под мышкой,
Так и пропадает с той поры.
Что-то сотворили с ней дворы?

То ли голос крови заглушили,
То ли память с пуговкой пришили,
То ли перед выходом в Козицкий
Путь ей срезал ножичек бандитский.

…Рыбкой пучеглазой, заводной,
Всё скользит от Дмитровки к Страстной,
Вынырнет – и окунётся снова
В тёмный воздух, в арку у мясного.

Мы собирались в лес, на чеховский пикник,
С большой компанией: распаковать корзины,
Скатёрки расстелить… Откуда он возник,
В зубах навязший стих, тянучка из резины?

Мы собирались в лес, не с вами ли вдвоём,
По листьям пошуршать, уже ведь до мороза
Недолго, побродить с тургеневским ружьём,
Александрийский стих, да он почти что проза!

Я шла со всеми в лес, шататься на авось,
Аукаться, кричать: «Тут рыжики, гляди-ка»,
Но сбилась на стихи и лес прошла насквозь,
И вот стою одна и озираюсь дико.

Песенка июньская

Вновь тополям размножаться пора,
Мечется пух по Садовой с утра:
Пух под ногами,
Пух наверху,
И у троллейбуса
Морда в пуху.

Пух залетает
В кафе и в кино,
Липнет к надкушенному
Эскимо,
К юбкам взметнувшимся
Пристаёт
И до любых этажей достаёт.

Что же ты медлишь?
Ну-ка, смелей!
Течка и случка
У тополей,
Город охвачен
Свальным грехом,
Вечер оплачен
Последним стихом,

Спичку горящую под ноги брось:
Вдоль тротуара –
Глянь, занялось!

«В раннем детстве слова…»

В раннем детстве слова
отбили меня у нот:
взяли численным превосходством,
обошлись простым мордобоем.

В средней школе они
отбили меня у чисел.
В ход пошла стратегия,
отвлекающие манёвры:
на районной олимпиаде,
за шаг до решенья задачи,
мне шептали в ухо,
что икс – это вечно искомое,
а с игреком не дай мне бог заиграться.

Потом слова
отбивали меня у мужей:
одного взяли штурмом, другого измором.

И только дети
поступили тактически верно:
опустили мосты,
впустили противника в крепость
и встали с мисками в очередь
перед походной кухней.

Двенадцатая ночь

Погаснет свет, затихнет смех и свист,
И весь спектакль, что был пред нами прожит,
Печальный шут и мудрый гитарист,
На авансцену выйдя, подытожат.

Когда уйдём и складки пыльной тьмы
Прощальный луч тихонько заколышет –
Кто подытожит, чем дышали мы?
Кто пропоёт о нас? И кто услышит?

«Говорят, что я – того…»

Говорят, что я – того,
В голове, мол, каша.
Это правда, я Того,
И всё больше я – Его,
И всё меньше ваша.

«Бабочка…»

Бабочка
развёрнутой метафорой
опустилась на мою тетрадь.

Сразу стало незачем писать.

Оказывается, можно
2005

«В студии литературной…»

В студии литературной
Я сижу в торце стола,
Говорю: «Ну что ж, недурно,
Жаль, что рифма подвела».

Над расстёгнутой рубашкой,
Большеротый, чуть живой,
Смотрит голой черепашкой
Стих молочно-восковой.

Я, в фуляр закутав горло,
Говорю: «Ученье-свет.
Кроме формы, крепкой формы,
У певца защиты нет!»

Чай допив, дослушав прозу,
Вывожу из тёплых стен
Не боящийся морозу
Броненосный свой катрен.

В небе ёжится спросонок
Удивлённая звезда.
Чей-то пегий жеребёнок
Вылетает из гнезда.

«Он глядит на меня…»

Он глядит на меня
в диалоговое окно
и твердит одно:
– У тебя есть выбор,
скажи мне: да или нет?
Все мои «не знаю»
для него не ответ.

Он глядит на меня
сквозь серебристую мглу,
я давно, как Незнайка, стою в углу.
Он со мной терпелив:
– Здесь развилка, куда ты пойдёшь?
А я отвечаю:
– Дождь…

Он глядит на меня
всё строже и холодней,
и я наконец выбираю:
глажу мышку, одну из дверей отпираю.
Он почти возбуждён:
– Ты правда этого хочешь?
– Откуда я знаю?
Сделай не по моей воле, но по твоей!

«Снова вьюга ангелом подраненным…»

Снова вьюга ангелом подраненным
Над Москвой со стоном пролетит.
Свет – Наташа! Уезжай с Курагиным,
Всё равно Болконский не простит.

А простит – вы будете обвенчаны
И тебя в именье заберут,
Где без света засыхают женщины,
Как в иных домах растенья мрут.

С этим же – светло, как на пожарище,
Этот до добра не доведёт,
Не одна княжна ещё позарится
На его нетерпеливый рот.

Но сегодня – твой он, всем кипением
Юности, и жажды, и пурги…
Пропадать – так с музыкой и пением.
Всё готово, дурочка. Беги!

«Доктор, ну хоть вы-то, ну уж вы-то хоть. »

Доктор, ну хоть вы-то, ну уж вы-то хоть!
Неужель соображенья нет?
Отражать российскую действительность –
Это ж для здоровья страшный вред!

К ней с прикрасой надобно, поласковей,
Тут ведь язву нажил не один.
Вон, Василь Андреич – всё со сказками,
Подобру и дожил до седин.

Здесь писатель – даже и не зеркало,
Дориана ихнего портрет!
Не убило, так перековеркало.
Взять хотя бы графа: спору нет,

Прожил долго, впору хоть Конфуцию,
Только оконфузился творец –
То ли отразил он революцию,
То ли просто сбрендил под конец…

Доктор, пожалейте ваши лёгкие!
Плюньте, чтобы кровью не плевать!
Пусть без вас уносятся залётные.
Пусть не вам шампанское пивать.

«Всё чаще сверстники…»

Всё чаще сверстники
напоминают папу –
залысинами, проседью, костюмом, –
и этот запах взрослого мужчины:
табак, одеколон и коньячок.
Всё чаще сверстники напоминают папу.
Кого-то им напоминаю я?

Невредный совет, или Привет Архилоху

Как, мол, жить? куда, мол, деться?
Ангел мой, какой пустяк!
Разве ты не помнишь с детства,
Как вести себя в гостях?

Не чинясь, отдай с порога
Свой подарок иль букет:
То, что ты принёс с собою,
Не тебе принадлежит.

За столом не объедайся
И соседа не толкай,
Если хочется добавки –
Попроси, тебе дадут.

Не ломайся, если просят
Спеть, сплясать, стихи прочесть:
Сделай это как умеешь
И посмейся над собой.

Не хвались в игре удачей,
Стойко проигрыш сноси,
Если где-то насвинячил,
То прощенья попроси.

Не молчи весь день как рыба,
Без нужды не тарахти,
Не забудь сказать спасибо,
Встать и вовремя уйти.

«Парикмахер в меня упирался коленом…»

Парикмахер в меня упирался коленом,
И на круглую щётку навитую прядь
Он тянул на себя и калил её феном,
Поминая тихонько всеобщую мать.

И легли мои волосы гладко и прямо,
И Европа в моих проступила чертах,
И присвистнули дети, и ахнула мама,
И курчавый Восток зашипел и зачах.

Парикмахер Андрюша, сегодня с тобою
Мы решили извечный российский вопрос:
Я воздвиглась Уральской покатой горою,
Устремив на закат свой напудренный нос.

Нам бы день простоять, нам бы ночь продержаться,
Только б дождь не застал, не застукал врасплох,
Только б Запад забыл, как хорош для матрацев
Этот тёмный, курчавый, пружинистый мох.

«Медли, медли, медленно води…»

Медли, медли, медленно води
Объективом, выбирай без спешки,
Замирай подобно сладкоежке
Над лотком с пирожными. Гляди:

Лестница спускается в канал,
Дом облокотился на соседа,
Херувим джинсовый правит бал
На ступеньках университета,

Под платаном, сбросившим кору,
Благодушно курит страж порядка,
Машет, словно роза на ветру,
Над коляской шёлковая пятка.

Что возьмёшь ты – дерево? ребёнка?
Вкруг стола четвёрку чёрных чадр?
Может, это твой последний кадр:
Щёлкнешь – и пойдёт мотаться плёнка.

«Уменье укладывать чемодан…»

Уменье укладывать чемодан
Приходит с теченьем лет:
Рубашки в стопку, очки в карман,
На дно – обратный билет.

С годами всё строже багажный контроль,
Всё меньше дозволенный вес:
Лишь самое нужное выбрать изволь,
Учись обходиться без.

Ведь очередь движется всё равно
К той стойке – за пядью пядь –
Куда проносить не разрешено
Даже ручную кладь.

Счастье

Счастье – это когда
Идёшь пожелать ребёнку спокойной ночи –
И отнимаешь книгу, и гасишь свет,
И слышишь вслед:
«Один… холодный… мирный. »

«Боже, Боже, безотцовщина кругом. »

Боже, Боже, безотцовщина кругом!
Расшатался и скрипит наш старый дом.
Тут течёт на всю Европу, там горит,
Над Кавказом что ни провод, то искрит.

Боже, Боже, безотцовщина вокруг,
Даже реки отбиваются от рук.
Пацаны играют в деньги по дворам,
Без отцов идут невесты к алтарям.

Смотрит шарик наш со звёздного крыльца,
Извертелся весь, извёлся без отца:
Может, крутит он с галактикой иной?
Может, явится хотя бы в выходной?

«Надо гулять побольше…»

Надо гулять побольше.
Надо курить поменьше.
Надо поехать в Польшу
С группой учёных женщин.

Темою для доклада
Женскую взять долю
В литературе. Надо
Пива попить там вволю!

Поохмурять поляков
Песенкой про солдата
И прокатиться в Краков:
Был там один когда-то…

Как он глядел браво!
А уезжал – плакал.
Надо поехать, право,
Жаль, что билет платный.

Как по Москве металась,
Как не хватало света…
В пачке одна осталась
Мятая сигарета.

Римское родео

Ты, коленями сжимающий
Сразу двести лошадей,
Бычьим рёвом подминающий
Гомон древних площадей, –

Ты несёшься Вечным городом,
На тебя управы нет,
Только в воздухе распоротом
Остывает жаркий след,

Да девчонки легкокрылые
Отлетают по одной:
Удержаться не под силу им
За тугой твоей спиной,

Где налит весёлой злобою
Каждый смуглый позвонок…
– Знаешь, Ромул, я попробую.
Подвези меня, сынок!

«…Здравствуй, старость…»

…Здравствуй, старость
Младая, незнакомая! С тобой
Сойдёмся мы, подружимся, надеюсь, –
А там, глядишь, поженимся. Что скажешь?
Ведь ты, как Шахрияр от Шахразады,
Не жгучих ласк желаешь, только сказок,
А у меня их есть. И, может быть…
Кто знает… Чем там кончилось? Нет, правда!

«Детскую книжку дарю по привычке врачу…»

Детскую книжку дарю по привычке врачу.
Доктор, не думайте, это не умысел низкий:
Знаю, что даром не лечат, и я заплачу
По прейскуранту, а это – судьбе на ириски.

Детские книжки дарили когда-то врачам,
Учителям, воспитателям: песни да сказки,
Что рождены не от гулкой тоски по ночам,
А от нечаянной радости, транспортной тряски.

Как начинали застывшие лица мягчать!
И у чиновников были же малые дети:
Пишешь, бывало, «От автора мальчику Пете», –
Глядь, к вожделенной бумажке прижалась печать.

Взятка ли хитрая, пропуск ли сквозь оборону –
Яркий, как яблоко, хрусткий её переплёт?
Детскую книжку подсуну при встрече Харону:
Вдруг покатает за так – и домой отошлёт!

«Листья узкие, как рыбки…»

Листья узкие, как рыбки,
серебристые с изнанки,
глянцевые на зелёном,
весь усыпали газон.

Даже влажный запах прели –
точно запах свежей рыбы,
серебра на пёстрой гальке,
чешуи на сапогах.

Но они уже не бьются
и почти не шевелятся:
яркой грудой снулой рыбы
возле ивы полегли.

Их серебряные души
затрепещут в тёплых тучах,
порезвятся на просторе,
соберутся в косяки –
и умчат туда, где ждут их
с распростёртыми ветвями,
где их помнят поимённо,
знают каждую в лицо.

«Оказывается, можно…»

Оказывается, можно
послать молитву по факсу
в Иерусалим:
там её свернут в трубочку,
отнесут к Стене Плача,
сунут в щель – и порядок.

Если так, почему нельзя
просто закрыть глаза,
мысленно встать у Стены,
уткнуться лбом
в шершавые гладкие камни
и молча сказать:

Отче наш, Адонай,
Наму Амида Будда,
ради тьмы несмышлёных
и нескольких просветлённых –
пощади,
разожми кулак!

Пред небесной медкомиссией
стоит мой жалкий дух:
Зренье дрянь, неважно с мышцами,
на троечку – слух.
Голый, взвешенный, измеренный –
дурак дураком,
На него глядит сощуренный
архангел-военком.

Сам воинственный, таинственный
святой Михаил
Задаёт вопрос единственный:
– Усердно ль служил?
– Я старался… всеми силами…
дудел… пробуждал…
Гавриила вон спросили бы –
награды не ждал…

– Ты слонялся, ты повесничал,
валял дурака,
Дрых на травке, лоботрясничал,
глазел в облака,
Высоты не взял завещанной,
не отнял у тьмы, –
Ты опять проснёшься женщиной
в начале зимы.

«Эх, какие ж вы, поэты, трепачи. »

Эх, какие ж вы, поэты, трепачи!
То ли дело скрипачи да трубачи:
Между небом и поверхностью земли
Сели крепко, будто к сёдлам приросли.

Выдул соло, запустил под облака –
Вылил быстренько слюну из мундштука.
Подбородник передвинул, коли трёт, –
И смычок наизготовку: твой черёд!

Ну а ваши? Понакрутят, понаврут,
Ту в цыганки, ту в царицы занесло,
Тот вообще: «Люблю смотреть, как дети мрут».
Посмотрел бы, как рождаются, трепло!

Звук трепещет, по спине струится пот,
Перкаши куют серебряный бемоль,
А в футляре у скрипачки бутерброд,
И кусачки для ногтей, и канифоль.

А в блокноте у поэта – чёрт-те что,
Вон он скачет: не кентавр, а конь в пальто,
Жизнь готовясь насадить на карандаш…
Да и я‑то, дура старая, туда ж!

«Эту кружку мне когда-то…»

Эту кружку мне когда-то,
В турпоездке, в час заката,
Улыбаясь виновато,
Подарил один поэт:
Посредине герб и дата,
По бокам, отдельно сняты,
Принц Уэльский и Диана –
Давний свадебный портрет.

Купленная в год разрыва
Молодой четы счастливой,
Кружка выжила на диво,
Прослужила много лет –
И всё та же, что когда-то,
Только чуть поблекла дата
И в живых принцессы нет.

Эту кружку снявши с полки
В Норидже на барахолке,
Усмехнулся продавец
И сказал: «Фаянс, однако,
Продержался дольше брака,
Проживёт и дольше века», –
И ведь угадал, шельмец!

Эту жёлтенькую кружку,
Венценосную старушку,
Перемою после кофе,
Уберу наверх, в буфет,
И уже не строну с места:
Пусть себе глядит с насеста
Молчаливым невермором,
Как сказал другой поэт.

«У тебя всё схвачено, милый…»

У тебя всё схвачено, милый:
на запястье приручённое время,
ты летишь сквозь дикое пространство –
в одомашненном, на толстых колёсах,
прямо в уши тебе льются звуки
дрессированного эфира,
потому что высоко во Вселенной
кроткий спутник бегает по кругу.

А на мне только джинсы и рубашка,
из которых выросли дети,
и ни музыки вокруг, ни эфира,
ни штампованного железа –
две-три строчки в уме, но их не видно,
даже книжку, погляди, я закрыла.

У тебя всё схвачено, милый,
что же ты отдёргиваешь руку,
не коснувшись меня, и так сердито
дуешь на ушибленные пальцы,
будто натолкнулся на преграду?

«Не продаётся „Вдохновенье“. »

Не продаётся «Вдохновенье»?
Давайте «Золотой ярлык»!
Кому-то чудное мгновенье,
А нам сойдёт и сладкий миг.

В метро с тобою встану рядом,
Чуть придержусь, чтоб не упасть,
И горьким, горьким шоколадом
Заем украденную сласть.

По телефону

Ты велел мне взять себя в руки –
Строгим голосом, как большой.
Ты велел мне взять себя в руки –
Я и рада бы, всей душой.

Не выходит, уж я бы рада!
Милый, с нами ведь как с детьми:
Приезжай, покажи, как надо,
В руки, в руки меня возьми.

В метро

Прикоснулась к твоим усам,
Помахала рукой.
Я сама по себе, ты сам:
Тут порядок такой.

Дух табачный в твоих усах –
Не стряхнуть, не смыть.
Но про это нельзя писать.
Можно только выть.

«На веранде, на террасе…»

На веранде, на террасе –
Не внутри и не снаружи –
Только там гнездится счастье
И покой нисходит в души,
Где отчёркнут приручённый
Воздух, домом защищённый,
Где сквозной очерчен дом,
Словно в детстве под столом.

Собирались на веранде
У Серёжи или Тани.
В это лето по Казанке
Сплошь селились киевляне.
Пили чай, табак курили,
Про отраву говорили,
Вдруг разлитую над всем.
Детям было три и семь.

На платформе покупали
Сигареты «Упманн» (Куба):
Настоящий дым сигарный
В горло шёл легко и грубо
(Из обрезков их крутили).
Поднимались, выходили,
Убедясь, что дети спят,
Быстро шли во тьме назад.

На веранде, близ веранды,
Меж любовью и свободой,
На участке возле крана –
Стирка, стирка, переводы
Новых греков для Детгиза:
Их подстрочник – влажной ризой
На прищепке. Лёд – вода!
Младший болен, как всегда.

На совсем другой террасе,
Освещённой расстояньем,
Стало ясно: это счастье
Из груди рвалось рычаньем,
Это яростные греки
Пробивали в небе штреки,
Отводя незримый яд
От ячей, где дети спят.

Это я на свет веранды
Мчусь в ночи как чумовая,
«Господина лейтенанта»
Во всё горло распевая.
Там, за озером, на взгорье,
Сняли дачу Ася с Борей.
Велик брошен у крыльца.
Разговоры без конца.

На веранде в Коктебеле,
На террасе в Лангедоке –
Неужели в самом деле
Так важны места и сроки,
Если замкнут во Вселенной
Контур жизни, свет нетленный,
И не выпито вино,
И курить разрешено.

Глядя сквозь воду на морское дно

Колобок песочный,
колобок земной –
в отпечатки пальцев
натекла вода.
Линии прибоя
в линзе водяной:
дактилоскопия
Божьего труда.

«В околопляжных водах…»

В околопляжных водах
скачет семья французов,
рядом серьёзный немец
пузом дробит прибой.
Ты говоришь: «С головкой!»,
я говорю: «По шейку!» –
только в воде уместно
нежничать так с собой.

Мы уплывём подальше,
мы обогнём французов
и англичан обгоним,
брызгаясь на ходу.
Жёлтый буёк далёкий
лысой кивнёт башкою:
вижу, мол, что плавучесть –
это у вас в роду.

Жёлтый буёк привязан,
мы же вольны с тобою
лечь, разбросавши руки,
и ощутить спиной
давшего нам плавучесть,
давшую вдох и выдох,
форму ступни и кисти,
раковины ушной.

Разностью чуть заметной,
схожестью родовою
пьяных, под белым небом
с чайкой наискосок,
нас океан колышет
в околоплодных водах:
вынянчит – и толчками
выгонит на песок.

«Тело не желает расставаться…»

Тело не желает расставаться
со способностью к деторожденью.
Разум говорит ему: – Послушай,
в нашем возрасте, ведь всё равно же…
– Понимал бы! – взвизгивает тело, –
это стратегический запас!

Тут душа вступает в перепалку –
ласково, как санитар в дурдоме:
– Детка, – говорит, – мне тоже больно,
но ведь эта грань – одна из многих,
разве в ней вся наша суть и прелесть?
Иль без этой функции, пусть важной,
мы неинтересны никому?
– Ой, держите, щас я зарыдаю, –
склочным тоном сообщает тело, –
ну скажи, кому ты интересна?
имечко хотя бы назови!

Тут душа, поскольку крыть ей нечем,
треснув об косяк балконной дверью,
улетает шляться в эмпиреях.

– Ну одумайся, – вздыхает разум, –
время вышло, всё равно отнимут,
брось, оставь как лишнюю поклажу,
о душе подумай, наконец.
– Не отдам! – рычит, ощерясь, тело, –
вечно вы всё нужное – в помойку,
в память, на чердак, на антресоли!
Отнимать придут – я буду драться,
сдохну, а не брошу! Не отдам!

Но душа уже летит мириться,
и в руках у ней пирог с вареньем,
разум отправляется на кухню
ставить чайник. Наступает ночь.

Тело спит, поскуливая сладко,
обнимая влажную подушку,
разум перелистывает книжку,
а душа, уставясь за окошко,
тихо колыбельную поёт.

Сидящему напротив

Улыбнись, улыбнись,
брат!
Трудный был у тебя
день,
даже просто поднять
взгляд –
вижу, вижу, тебе
лень.

Тут, в вагоне метро, –
как
в поликлинике: лязг,
плач
и за дверью стоит
мрак –
сумасшедший зубной
врач.

Я сказала б тебе,
брат,
если б ты услыхать
смог,
что вагон наш во тьме –
свят
и что поезд ведёт
Бог,
и что ведом ему
страх
и надежда, как всем
здесь,
что не всё там, в конце –
прах,
что никто не умрет
весь.

Песенка предвесенняя

Ох, подружки, удержите от греха –
Лезет в голову такая чепуха!

Огурец ли очищаешь иль морковь –
Как скаженная, бежит по жилам кровь.

То ли правда молодой весны гонцы
Как послали, так и прут во все концы,

То ли жизнь, как эта зимняя пора,
Не уйдёт, не покуражась, со двора…

Ох, подружки, ох, старушки, караул!
Мне петрушки корешочек подмигнул.

Всюду в мире небывалые дела –
В холодильнике картошка родила.

«А у нас Наташа влюблена…»

А у нас Наташа влюблена
В Сухарева Дмитрия Антоныча:
Как его услышит – так она
И вздыхает, и томится до ночи.

Всё бы любовалась без помех,
Шею по-девчоночьи вытягивая,
Как стихи читает он для всех,
Головой и голосом подрагивая.

Он сидит, сединами в зенит,
Держит стих на нитке над Вселенною,
И дрожит тихонько, и звенит,
Словно скрипка старая, бесценная.

«Ах, подружки, какой кайф…»

Ах, подружки, какой
кайф
Отвертеться от всех
дел!
В элитарном кафе
«Лайф»
Засидеться – сам бог велел.

И когда же, как не сейчас,
Покурить ещё, потянуть,
Если съедено в самый раз,
Да и выпито не чуть-чуть?

Вот подносит и нам
счёт
В чёрном весь, молодой
ферт…
– Обожди! Мы выпьем ещё,
А потом закажем десерт.

«Корделия, ты дура! Неужели…»

Корделия, ты дура! Неужели
Так трудно было старику поддаться?
Сказать ему: «Я тоже, милый папа,
Люблю вас больше жизни». Всех-то дел!
Хотела, чтобы сам он догадался,
Кто лучшая из дочерей? Гордячка!
Теперь он мёртв, ты тоже, все мертвы.
А Глостер? О, кровавый ужас детства –
Его глазницы – сцена ослепленья –
Как будто раскалённое железо
Пролистывали пальцы, торопясь…
На вот, прочти. Я отвернусь. Тебя же
В том акте не было? Читай, читай,
Смотри, что ты наделала, дурёха!
Ну ладно, не реви. Конечно, автор –
Тот фрукт ещё, но в следующий раз
Ты своевольничай, сопротивляйся:
Виола, Розалинда, Катарина
Смогли, а ты чем хуже? Как щенок,
Тяни его зубами за штанину –
В игру, в комедию! Законы жанра
Нас выведут на свет… На, вытри нос.
Давай сюда платок. Его должна я
Перестирать, прогладить и вернуть
Одной венецианской растеряхе
В соседний том. Прости, что накричала.
Отцу привет. И помни: как щенок!

«Есть что-то робко – наивное в рифмах глагольных…»

Есть что-то робко-наивное в рифмах глагольных,
В этих «блистает – играет», «любил – изменил»,
Детское что-то, простецкое – в пушкинских, школьных, –
Радость дикарская: складно же я сочинил!

В этих опорных согласных – неловких, непарных,
В свет вывозимых впервые: «узнать – запылать», –
Девичье что-то, в оборках, в слезах благодарных:
Взяли же, выбрали – большего грех и желать!

Где ты, невинность? На горе себе отточили
Мы мастерство, далеко отмахали вперёд
И от младенчества сами себя отлучили –
Так и стареем, а замуж никто не берёт.

Данное произведение размещено по согласованию с ООО «ЛитРес» (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Источник