За полярным кругом ноты

ЗА ПОЛЯРНЫМ КРУГОМ

За Полярным кругом,
В стороне глухой
Черные как уголь,
Ночи над землей.

Там, где мало солнца,
Человек угрюм,
Души без оконца,
Темные, как трюм.

Звонких песен юга
Больше не пою
И с былым, как с другом,
Молча говорю.

Мне так часто снится
Старое крыльцо,
Длинные ресницы,
Смуглое лицо…

Не грусти, не мучай,
Не томи себя,
Если будет случай,
Вспомяни меня!

В нашу гавань заходили корабли. Вып. 2. М., Стрекоза, 2000.

За Полярным Кругом

За Полярным Кругом, в стороне глухой,
Черные как уголь, ночи под землей.
За Полярным Кругом счастья, друг мой, нет.
Лютой снежной вьюгой замело мой след.

Там, где мало солнца, человек угрюм,
Души без оконца черные, как трюм.
Волчий голос ветра не дает уснуть,
Хоть бы луч рассвета – в эту мглу и жуть!

Не зови, не мучай, позабудь меня,
Если будет случай – помяни любя…

Сиреневый туман: Песенник / Сост. А. Денисенко. Новосибирск, «Мангазея», 2001.

Источник

Мальчишки за Полярным кругом. Часть IV

— После завтрака я ухожу, — объявил Сергей, — по тропе отсюда до станции километров десять. На гитаре у вас никто не играет, придется тащить с собой.
Димка с интересом рассматривал инструмент с шестью струнами и железными поперечными планочками на грифе.
— Сереж, на какие ноты настраиваются струны, — робко спросил он.
Сергей оторвался от своего занятия – он укладывал вещи – и удивленно взглянул на Димку:
— Ми, си, соль, ре, ля, ми, — сказал он как учитель ученику, — это начиная с самой тоненькой, она считается первой.
— А между ладами сколько?
— Полутон. Так ты в музыке понимаешь? Тогда, если хочешь, я гитару оставлю, — он подумал немного и продолжил, — насовсем. У меня для концертов дома большая и дорогая есть, через пять дней выступать, вот я и ухожу. А то бы остался.
Димка кивнул, дождался, когда Женька с Витькой уйдут провожать Сергея и впервые взял в руки давно желанный инструмент. В те времена у многих ребят были магнитофоны. Обменивались записями рок-н-роллов и песен, которые не передавались по радио, Из открытых окон слышались не бравурные марши, а наполненные душевностью и смыслом песни Окуджавы, Кукина, Городницкого. У Димки тоже был тяжеленный, но переносной магнитофон «Астра». Тексты многих песен он выучил наизусть – так часто их прокручивал. А незамысловатую гармонию этих произведений легко воспроизводил на пианино. Он быстро сообразил, что четыре струны – ми-минорное трезвучие. Остается из «ля» сделать «си», а из «ре» — «ми», то есть поднять их на два полутона. Значит, прижать ко второму ладу четвертую и пятую струны. Теперь бы сообразить, какими пальцами зажимать? А! Вот! Удобно третьим и четвертым. Попробовал провести по струнам большим пальцем – получился чистый ми-минорный аккорд. Вспомнил белый фа-диез на черном галстуке мальчиков из хоровой капеллы. Явный намек на ми-минор или параллельный соль-мажор; его тоже изобретать придется.
Точно так же соображая, Димка начал строить другие аккорды. Получалось, что все необходимые звуки можно извлекать из гитары, зажимая самое большое четыре струны на первых трех ладах. Хорошо, что ребята ушли надолго! Ведь, он хотел к их возвращению научиться петь под гитару популярную песенку. И он уже начал произносить слова с паузами, необходимыми для смены одного аккорда другим.
Понимаешь, это странно, очень…
странно, но…
Такой уж я законченный…
чудак.
Теперь надо было постараться быстро менять расположение пальцев на грифе и сильно прижимать струны к ладам. Тогда получится песня.
Через три часа песенка уже получалась без пауз. Но надо было готовить обед, чтобы к приходу Витьки с Женькой успеть.

Женька со свойственной ему иронией взглянул на гитару и заметил:
— Зачем оставил? Теперь таскать ее повсюду, а Сережка налегке пошел, мог бы и ее захватить.
После ужина, Димка взял гитару, сел на бревнышко, провел по струнам и запел ту самую, пока единственную песенку. Он не знал ее автора, знал только, что она подходит к установившейся пасмурной августовской погоде. Витька подпевал:
— Я гоняюсь за туманом, за туманом,
И с собою мне не справиться никак.

Люди связаны делами, люди едут за деньгами,
Убегают от забот и от тоски.
А я еду, а я еду за мечтами,
За туманом и за запахом тайги.

— А ты говоришь, зачем, — обратился Витька к Женьке, — песня к нам в поход пришла!
При этом он дружески положил свою большую ладонь на Димкино плечо. Женька виновато улыбался, ошибся, мол. А Димка уже строил «творческие планы», вспоминал слова:
«Говоришь, чтоб остался я, что б опять не скитался я,
Чтоб восходы с закатами наблюдал из окна!
А мне б дороги далекие и маршруты нелегкие,
Да и песня в дороге мне, словно воздух нужна!»

Димка с этих пор стал уединяться на часок два-три раза в день с гитарой и возвращался с очередной песней.

На острове Касьян жила группа туристов из пяти человек. Они были постарше, лет по двадцать пять. Средства передвижения по морю у них не было. Их со станции забросили на моторной лодке с уговором через двадцать дней забрать. Здесь у пятерых ленинградцев была своя забава – охота на зайцев. Мясом они питались, а шкурки очищали и солили, чтобы потом окончательно обработать в городе. К охоте они приобщили Женьку с Витькой в качестве загонщиков.
Один из питерцев, Гриша, захватил с собой чеснок, красный жгучий перец. Из этих двух инградиентов он приготавливал аджику: толок их в ступке пестиком и добавлял немного соли. Это была отличная приправа к мясу, хотя, если кончиком ножа нанести ее на маленький сухарик, получалось тоже вкусно. Гриша немного знал гитарные приемы и кое-чему научил Димку. По вечерам обе группы собирались у одного костра. Димка с гитарой был в центре внимания.
От острова в сторону залива отходила черного цвета длинная тонкая монолитная коса. Гриша рассказал, что это одна из древнейших пород на Земле – гнейс. Во время отлива по ней можно было проходить от начала до конца и наблюдать за морскими звездами. Во время прилива косы вообще не было видно. Димке очень хотелось взять несколько звезд с собой, чтобы показать родителям. Оказавшись на суше, очень скоро звезды начинали сначала пахнуть рыбой, а чуть позже, тухлой рыбой. Попробовали их варить. Тогда они вспухали, принимали красивую округлую фору, из брюшка высыпались внутренности, но звезды становились хрупкими и меняли цвет с бирюзового на оранжевый.

С противоположного конца острова можно было увидеть долгожданный открытый горизонт. Витька предложил Димке пройти по морю на лодке через Кандалакшскую губу. Когда они вышли, то были напуганы длинной, метров пятьдесят волнами и высотой метров десять. Маленькая лодченка усилиями ребят карабкалась на первую из них, а потом так же медленно сползала, но продвижение казалось настолько мизерным, что решили: их посудина не пригодна для перехода на Кольский полуостров. Вернулись назад, чтобы приготовиться к обратному пути: пора уже.

Знакомый берег встречал ребят мелким дождем. Теперь они обратили внимание, что вдоль берега тянутся заросли осоки и камыша. В рассеянном свете Димка увидел на краю этих зарослей красивых птиц на длинных ногах и с длинным клювом. Одни из них были большие, другие – поменьше. Он видел похожих птиц когда-то в зоопарке. Сестра говорила, что это цапли.
Теперь Женька настаивал, что цапли тут не водятся, а эти птицы – журавли.
— Здесь их много, — сказал он и поднял голову, показывая рукой в небо, — вон, стая улетает на Юг.
— А зачем они на Север прилетают? – глядя вслед улетающим журавлям, удивился Димка, — жили бы на Юге, там всегда тепло…
— Может, им удобней здесь птенцов высиживать, еды, наверно, здесь летом больше, — как всегда с расстановкой произнес Витька, — а теперь птенцы научились и полетели вместе с взрослыми.
— А мы – взрослые? – как будто самого себя спросил Димка.
Женька, видимо, многое передумал за этот месяц и переоценил. Он уже не насмешливо, а серьезно посмотрел на Димку:
— Ну, раз без родителей смогли на краю света прожить, значит, уже что-то можем.
«Витька – настоящий друг, наверно, спортсмены все такие, — размышлял Димка, — только сообща они выигрывают, обгоняют. Сережка! Если не он, я не исполнил бы свою мечту, не научился петь под гитару. Женька тоже, ничего парень, только насмехался много».
Себя Димка никак не оценивал – делал, что умел, для общего блага. Звезды вареные хорошо упакованы – будет, что родителям показать.

Поезд пришел точно по расписанию.
Духота и почти месячное пребывание на свежем воздухе сморили троих искателей приключений почти сразу. В полумраке вагона перед Димкой опять возник образ Кирюшина.
— Жаль. Мы с Вадимом столько труда в тебя вложили, а ты исчез и даже не поблагодарил. Ну, да Бог с тобой. Хоть баритон тебе успели поставить. Вижу, пригодился!
Кирюшин снял с себя фрак и оказался в белом халате, а не в манишке. Дети смотрели на него внимательно. «Откуда взялись дети, — недоумевал Димка, не осознавая, что он спит, — их так много, они такие маленькие и почти прозрачные». Владимир Викторович взял одного из них двумя пальцами и поднес к глазам, отделил от него что-то почти невидимое и положил в тоненькую книжку, как кладут осенние листья на засушку.
— Это музыка в их понимании, их музыкальные образы. Я беру образы у детей и пока складирую. У меня уже есть план. При помощи образов, моих формул и звуков я соединю два полушария.
Он откуда-то вытащил глобус размером с детскую головку, рассек его по меридиану:
— Ты за всю свою жизнь сможешь увидеть сотую часть этой половинки, а я…
В замкнутый кружечек ноты длительностью одна вторая он вставил длинную цепочку из образов, формул и звуков, палочкой ноты, как иголкой с ниткой, начал сшивать глобус, который постепенно стал приобретать черты полушарий мозга.
— Ну, да тебе не обязательно это знать. Ты уже взрослый, у тебя исчезли все образы. Твой сын в этом разберется. А я, как только окончу свое дело, отправлюсь к верхним людям: они меня ждут. Здесь ничего интересного больше нет.
Димке стало страшно. Тут пришла на помощь мама. Вытирая подолом фартука слезы, прошептала:
— Дети для матери — всегда дети…
— Молодец сынок! Гитару освоил, песенки ребятам спел и рыбкой команду накормил, — откуда-то взялся отец, — только зачем на Север? На юге тепло, там кипарисы и пальмы.
— Передо мной откроется истина, таких личностей, как я, всего несколько человек, а узнают меня миллионы — летая в пространстве, назидательно твердил Кирюшин, — а ты, Дима, увы, червь, твоей плотью и душей будут пользоваться большие и сильные существа.
Он взял за головку большущего морского червя и всосал его своими большими вытянутыми в трубочку губами.

Димка представил себя тем самым проглоченным червем и, проснувшись, вспомнил, что он уже завтра должен уехать в Дубосеково, где состоится недельный семинар комсомольского актива. Ведь, кроме прочего, он секретарь комитета комсомола в своей школе. «Ничего, авось, не проглотят», с улыбкой вспомнил он окончание своего кошмара.

Источник

Моды — Полярник

Слушать Моды — Полярник

Текст Моды — Полярник

За полярным кругом
По совету друга
Положу я сердце
На холодный снег.
Теплая пижама,
До свидания , Мама.
Я теперь полярник —
Важный человек…Пустяк, я не рассержен.
Пусть так, всё решено.
Хоть я был и не сдержан,
Но теперь уж всё равно.
Пускай в небо ракеты,
Развесь в окнах флажки.
Салют! В вазе конфеты.
Ухожу я..

За полярным кругом
По совету друга
Положу я сердце
На холодный снег.
Теплая пижама.
До свидания , Мама.
Я теперь полярник —
Важный человек…

Тебе — теплые ливни,
Бежит пусть через край.
В цветах твой подоконник,
А у меня тут снежный рай.
Целуй и обнимайся,
Гуляй в парке ночном.
Танцуй и улыбайся,
Далеко я…

За полярным кругом
По совету друга
Положу я сердце
На холодный снег
Теплая пижама
До свидания , Мама
Я теперь полярник
Важный человек…

Источник

Город за полярным кругом

Тут небо низкое, глухое
(Нигде такого не встречал).
Под ним покорно гнется хвоя
И оседают плечи скал.

Лишь в комарином звоне лета,
Когда яснеет небосвод,
Среди проталин в тундре этой
Кипрей застенчиво цветет.

Трясины, льды, замшелый камень
Свой клад скупее, чем Кощей,
Скрывают за семью замками,
Чтоб не увидел глаз ничей.

Но ключ к сокровищам отыскан
Людьми, пришедшими сюда.
На мерзлоте, в краю неблизком
Обосновались города.

Среди болот, на склонах голых —
Исканий дерзкие следы.
Здесь во дворцах, цехах и школах
Сияют зимние сады.

Возможно, я б и не поверил
В то чудо, что пришло не вдруг,
Но сам ногами тундру мерил,
Перешагнув Полярный круг.

Максим ТАНК

Норильск

Не встречал я города моложе,
Города, подобного мечте.
Ты поднялся на гранитном ложе,
Нет, ты встал на вечной мерзлоте.
И земными солнцами развею
Я потемок заполярных дым
Над Гвардейской площадью
твоею,
Над проспектом Ленинским твоим.
Вглядываясь в дружеские лица,
Я мороз твой не приму всерьез,
Тундр твоих летучая пушица
Мне милее виноградных лоз.
Рыцарь, защищающий девчонок,
И поклонник плаванья и книг,
Здесь живет мой Митька-
норильчонок,
Бедокур, шалун и озорник.
Где б я ни был: в чаще
краснотала,
На пургой иссеченном гольце, —
Твоего горячего металла
Смуглый отблеск на моем лице.
Не расстаться мне, Норильск,
с тобою.
Ныне, завтра, так же, как вчера,
Над моею поднялись судьбою
Зуб-гора и Шмидтиха-гора.

Игнатий РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

Солнце в Заполярье

Как-то в обеденный перерыв
Мир изменился вдруг.
«Солнце! Солнце!» — дверь
отворив,
Мне закричал мой друг.
А телефон, что дремал в тишине,
Вдруг пробудился от сна.
«Солнце восходит!» — кричала мне
По телефону жена.
Бросив дела, восклицал:
«Скорей!»
По коридору толпой
Люди бежали к просвету дверей,
Звали друзей за собой.
Снег веселел, занимался, искрясь;
Быстро светлели дворы.
Солнце всходило, не торопясь,
Из-за вершины горы.
Словно малиновый месяц, огнем
Тучи раскрашивало.
Как без него мы во мраке живем,
Будто расспрашивало.
Вечное счастье для всех и всего,
Данное всем и всему, —
Как я три месяца жил без него,
Право, и сам не пойму.
Солнце! Ты видишь? Мы вытерпели
Долгую, долгую тьму.
Солнце. И словно на митинге, мы
Рукоплескали ему.

Давид КУГУЛЬТИНОВ

Как с тобой говорить мне,
полярный Норильск?
Те слова это или не те?
Сколько судеб и жизней
с тобою срослись
На высокой твоей мерзлоте.
Сколько тех, кто уже не вернется
назад.
Ты как памятник тысячам лиц.
Сколько новых девчонок
и новых ребят,
Чьи дороги с тебя начались.
Ты мне дорог вдвойне —
ведь и мне довелось
Строить город в полярном снегу,
За пять тысяч российских
немеряных верст,
На другом дорогом берегу.
Ты теперь, наш Норильск,
от Москвы недалек —
Пять часов в голубых стременах —
Вот и речка Норилка,
и речка Валек,
И такой долгожданный Талнах.

Лев ОШАНИН

Северок
(отрывок из поэмы)

В Норильске долгая зима,
Коротенькое лето.
Но все быстрей растут дома,
В домах — все больше света.

Под сенью флагов и знамен
Зовет на праздник стадион
В краю снегов и вьюги.
А есть и дом, где круглый год
В бассейне плавает народ,
Как где-нибудь на юге.

Занес бы долгий снегопад
Норильск мноэтажный,
Но спорит день и ночь подряд
С зимой народ отважный.
Дома, фонарные столбы —
Все снегом замело бы,
Когда б отряд снегоборьбы
Не расчищал сугробы.

Там, где века царила тишь,
Безмолвье и безлюдие,
Сейчас торчат антенны с крыш
Норильской телестудии.
И ранний час, и вечерок
С детьми проводит Северок.

Он вам расскажет про Сибирь,
Где столько вольных рек
Загородил, как богатырь,
Запрудой человек.

А загороженный поток
Дает станкам электроток
И ярко светится в домах,
Где зимовал народ впотьмах.
Необходим электроток —
Как знаете вы сами —
И для того, чтоб Северок
Явился перед вами!

Самуил МАРШАК

Заполярье

— Откуда вы? Откуда вы?
— Из Воркуты.
— Из Ленинграда.
— Мы прилетели из Уфы.
— Надолго?
— На год, может, на два.
— Откуда вы? Откуда вы?
Давно?
— Второй десяток скоро.
— Откуда вы?
— Поселок Сходня.
Слыхали? Пригород Москвы.
. Так ночью
в час, и в два часа,
По трактам,
возможным и гористым,
По гулким улицам норильским
шагают наши голоса.
Они выходят через щели
и форточки и через двери.
Они летят от корпусов,
Они вздыхают от кварталов,
От тысячи людей усталых
Несется ветер голосов.
— Откуда вы? Откуда вы?
— Из Воркуты.
— Из Ленинграда.
— Мы прилетели из Уфы.
Работать надо —
значит, надо.
И у горланящих печей
Сегодня все мы —
норильчане.
Зимой работаем ночами,
А летом —
вовсе без ночей.
— Откуда вы? Откуда вы?
— Мы привезли в суровый город
Привычки наши,
смех и говор.
И даже улицы Москвы.
Так ночью
в час, и в два часа,
По трактам,
вьюжным и гористым,
По гулким улицам норильским
Шагают
наши голоса.

Михаил КОЛПАКОВ

На Таймыре день полгода
И полгода ночь.
На Таймыре непогода —
Словом не помочь.
Словно белою попоной
Выстлана земля.
Белый ветер белым стоном
Выстудил поля.
В небо белые ступени.
Только кто шагнет!
Ни собаке, ни оленю
Нет пути вперед.
Но пурга уснет, как лайка
У хозяйских ног.
И снежинок белых стайки
Лягут на порог.
И, отдавши дань азарту
(Больше ждать невмочь), —
Ты, как лодку в волны, нарты
Бросишь в эту ночью
Лай собак не сразу канет,
Постоит пока.
Без тебя на сердце камень,
А в душе тоска.

Аида ФЕДОРОВА

Норильску

Взгляни, как медленно,
как надменно, —
степенство северное
храня, —
идет
торжественная замена
пространства ночи
пространством дня.
И наступает
пространство света!
Оно приходит,
чтобы смогли
в свое родное
скудное лето
вернуться птицы
с Большой земли.
Спасибо, город,
за то, что в жизни
меня с тобою
судьба свела.
Огромность дела,
безбрежность шири,
надежность
нежности и тепла.
Пространство ветра,
пространство снега.
сиянье силы
и высоты.
Здесь мерзлота
просквозила недра.
Здесь только в людях
нет мерзлоты.
Я этот город
узнал и понял.
Я не надолго
прощаюсь с ним.
Пространство сердца
он мне заполнил.
Пространство памяти
заполонил.

Роберт РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

Пурга, пурга!
Всю ночь, давясь от злобы,
Хвостами ста песцов мела пурга,
Сметая в ноздреватые сугробы
Пронзительно-холодные снега.
Автобусы, ходившие к заводам,
Уже ничем нам не могли помочь.
Рожденная полярным небосводом
Пурга мела, пурга мела всю ночь.
Но черной лентой путь обозначая,
Сквозь этот белый яростный предел
Пешком шли на работу норильчане,
Как трансформатор, их поток гудел.
Одолевая вьюжные стихии,
Мы шли к созвездьям заводских огней.
И вновь я понял, что сердца людские
Моторов огнедышащих сильней.

Источник

За полярным кругом ноты